Пожарский 3 (СИ) - Войлошникова Ольга. Страница 19

— Хорошо хоть, в доме Пожарского нас накормили, — проворчала Момоко.

— Да уж, стол был заставлен, словно в последний раз, — грустно улыбнулась Сатоми.

— Как всё по-дурацки вышло! — Момоко не оставляла досада. — Я не доросла совсем немного. Если бы не это падение, я бы уже забеременела… А теперь что⁈ Как мы предстанем перед отцом?

Сатоми сунула в костёр прутик с раздвоенной вершинкой и теперь смотрела, как на кончиках разгораются маленькие язычки огня.

— Ты никого не родишь…

— Что?.. — потерянно переспросила Момоко.

Хэби, не перекидываясь в человеческую форму, почти испуганно развернулся к девушкам и придвинулся очень близко к Сатоми:

— Что ты говоришь, девочка? — Сатоми молча протянула ему ладонь, старый змей приник к ней лбом и потрясённо уставился на серьёзную принцессу: — Но как⁈

Она пожала плечами:

— Я не знаю, как так вышло. В последнее время я иногда вижу… тени будущего…

Да, как сегодня. Что-то толкнуло её взять кисть и вывести над кроватью то послание, хотя Момоко как всегда нетерпеливо покрикивала от входной двери. Сатоми видела, как её единственный мужчина стоит рядом — только спустя несколько часов — и хмуро смотрит на надпись.

Пламя жадно лизало прутик. Одна из веточек, потоньше, прогорела и упала в костёр пепельным кусочком, оставив после себя лишь обугленный пенёчек. Зато загорелась следующая, пониже.

— Я видела. Я рожу сына и отдам ему всю свою силу. До капли.

— Сатоми, что за бред? — раздражённо спросила Момоко. — Зачем всю? Какой смысл?

Ответ был таков, что Момоко мгновенно забыла о том, что только что злилась.

— Я умру при родах. Я вижу это совершенно отчётливо. Поэтому, чем метать искры из глаз, думай: как будешь его воспитывать. Всё-таки он должен стать величайшим императором Ниппон-кокку в истории.

Потом они снова погрузились на встревоженного Хэби. Момоко непривычно молчала. Сатоми молчала тоже. Её занимали сложные мысли.

Сегодня — там, на площади, с трудом подняв веки, потому что даже для этого приходилось превозмогать чудовищную боль, она увидела, как Кузьма превратился в меч. В тот самый, великий и легендарный меч.

И теперь она думала, как рассказать об этом сыну, чтобы не поколебать его разум. Написать письмо? Надёжнее всего будет оставить его Хэби, вот уж у кого сложнее всего что-нибудь отобрать. Но, всё-таки, нужно ли? Да, это честный жест. Но принесёт ли он пользу? Сатоми продолжала терзаться сомнениями.

А ВЫ НЕ ЖДАЛИ НАС, А МЫ… НУ, ДОПУСТИМ, ПРИЕХАЛИ

Всё-таки дом в Засечине был большой. За прошедшие недели его как следует привели в порядок, и разместились мы вполне успешно, только что палаты были не каменные, а деревянные. С другой стороны — дышать легче! Обратно плюс.

Управляющие расстарались, организовав в господском крыле даже галерейку с зимним садом. Эта галерейка вызывала у меня, Кузьмы и Горыныча некоторую тревогу — а ну как нападать на нас начнут? Размолотят ведь вдребезги все старания. Горыныч немедленно заявил, что завтра же — нет, сегодня же! — займётся страховочными заклинаниями и всяческими укреплениями.

— Ты тогда уж и от огня пройдись, — попросил я его, — у тебя это сильно хорошо получается. И дом, и пристройки, и особенно — склады. Ежли к нам голод движется, бить будут по больному. Запасы пожгут — народец ведь запаникует, а нам…

— Этого не надоть! — хором, как кхитайскую мантру, повторили Змей с Кузьмой.

— Поставлю защиту, — сурово пообещал Горыныч, — не переживай.

И ушёл — ставить. А вернулся — к парадному столу. В честь прибытия хозяина засечинские уж расстарались. Стол накрыли длинный, как я люблю, чтоб можно было чин по чину всех клановых усадить — не так уж нас пока и много.

Так или сяк — вроде, и повод скорбный: царя убили, а вроде и сами чудом живы остались. В общем, речи говорили разные, чарок подняли несколько — и поминных, и заздравных. Долго не сидели — поели да обживаться по новым комнатам пошли, только мы с Горынычем засели в кабинете, винишко пряное потягивать да думу думать, как мы наше житьё-бытьё обустраивать будем.

Вскоре пришёл Кузя, усмехаясь и крутя головой.

— Чего там опять? — полюбопытствовал Горыныч.

— Да-а… Иду я сейчас, слышу: в библиотеке ребятня собралась. Пятеро их уж теперь, Болеславовы пичуги тоже насмелились в люди выйти.

— Ну?

— Чё «ну». Стешка Матвея и спрашивает: что, мол, про Серого Волка да Иван-царевича? Где уж они услыхали?.. Я постоял, послушал. Ой, братцы, чего он им наплёл! Семь вёрст до небес, да всё лесом! Помимо молодильных яблок — и кражу жар-птицы туда присунул, и невесту, которую какой-то промежуточный царь заполучить хотел!..

— Справедливости ради, — Горыныч отхлебнул из своего бокала, — невеста была. И невнятный царь тоже. И даже жар-птица!

— Так ведь не в конце, не в конце же! — Кузя потёр лицо. — А про меня там вообще слова нет.

— Да и забей, — махнул рукой Горыныч. — Про меня тоже там нет. И про Дмитрия нет. Ровно и не было нас…

Мда. Вот, вроде, всё правильно мы сделали, а один хрен обидно.

Да и история, в общем-то, простая. Девчонку ту, Машу, что я из пожара спас, захотел альвийский царёк сосватать. Всё бы ничего, только слухи про него ходили, что балуется дядя нехорошими ритуалами, а жёны его больше года не живут, и наша Машуня должна была стать аж девятой. Рюрик сказал, мол, нафиг нам такие расклады? Такой зятёк нам не нужен! В общем, от ворот поворот выписал.

Мария обрадовалась страшно — кому охота за чужие хотелки жизни решиться? Да только к вечеру того же дня слегла наша Маша со слабостью страшной, а к утру стало ясно, что не болезнь это, а проклятие, и превращается сестрица моя в старую старуху.

До сих пор я думаю, что Моргана к этому руку приложила, она тогда уж начала на первое место среди магов Оловянных островов пробиваться, всех остальных под себя подминала. Да и каверза вполне в её стиле. Особенно — подкупить Атласского царя, чтобы нам яблок молодильных отказался продавать.

— Вот правильно тогда Кош сказал, — Горыныч словно читал мои мысли, — всё своё надо иметь, ни у кого не просить.

— Или быть настолько сильным, — продолжил Кузя, — чтоб тебе не посмели отказать.

Мда. А в тот раз нам пришлось целую комедию разыграть. У царя Атласского блокировка на всю дворцовую область стояла, от любых порталов — больно дядя за своё имущество переживал. Так Рюрик тайком малый скоростной драккар пригнал, мы со Змеем, под чужими личинами — типа Иван-царевич на Сером волке, этакий чудак, страстно интересуется экзотическими птицами. Прибыл жар-птицу посмотреть, ага. Атласский царь меня даже принял, птицу показывал — правда, издалека. А ночью мы в сад полезли, за яблоками — одна ночь в запасе и была, пока Кош неусыпно Машу держал, чтоб за край не ушла.

Кто ж знал, что у них к каждому яблочку сигнальная паутинка проведена…

Ох, в какой мы замес попали! Со всех сторон и гады огромного размера полезли полоумные, и собаки двухголовые, да каждая с телка размером… Рюрик как понял, что тихий план не сработал, чуть не на головы нам со своим драккаром упал. Главного реликтового дракона пришиб — не магического, натурального!

Чудом ушли, в общем.

— А вы знаете, — материализовался на четвёртом стуле Матвей, — что история с Иваном-царевиче и Серым Волком была столь успешна, что про неё не только сказки, а песни тоже слагали, и даже есть одна, очень позднего времени. Матёрый менестрель её сочинил, по фамилии Медведев…

— А не маг ли он? — прищурился Горыныч.

— Может и маг, — согласился Матвей. — И я даже склонен предполагать, что он зооморф. Медведь. Оттого и фамилию себе такую взял. Но дух истории он удивительно прочувствовал, я даже склонен предполагать, что он обладает некоторым даром прозревать прошлое. А, может, и будущее… Вот, послушайте, — кот прикрыл глаза и запел:

Ведь если ты — Дурак, то это навсегда, не выдумаешь заново

Ни детского сна, ни пары гранат, ни солнышка, склоняющегося к воде,