Узы любви - Кэмп Кэндис. Страница 23

— Я бы не сказала, что иду наперекор семье, тетя Аманда. Отец одобряет мой брак.

Пренебрежительным жестом руки Аманда отмела мнение отца как малозначительное.

— Что же касается того, что вы и тетя Амелия сделали для меня, — продолжила Кетрин, — то на самом деле мне очень трудно припомнить, что же вы все-таки для меня сделали. Где они, все эти ваши добрые дела, которыми вы так кичитесь и которыми постоянно меня попрекаете? Вы, тетя Аманда, навязали мне на шею суетливую глупую плаксу, которая хуже, чем бесполезный лодырь. Вы постоянно критиковали меня и давали свои непрошенные советы. Вы пытались всучить мне в мужья вашего сына. Поверьте, мне было бы гораздо лучше и легче без вашей помощи!

— Кетрин, да как ты смеешь так разговаривать с сестрой твоей матери! Меня никто так не обижал за всю мою жизнь! Ты всегда была упрямым, бессердечным ребенком и никогда не уважала старших. Ни капли сострадания к нашим оскорбленным чувствам! Как я смогу снова появиться в обществе с гордо поднятой головой, если ты выйдешь замуж за какого-то безродного, без гроша в кармане Перкинса?

Впав в бешенство, Кетрин схватила то, что стояло ближе всего к ней, изящную хрустальную вазу, и с размаху бросила ее об стену. Ваза разбилась вдребезги, разлетевшись на мелкие кусочки, и ее звон еще более распалил Кетрин.

— Я не могу больше это терпеть! — загремела она. — Лейтенант Перкинс станет моим мужем, и я не хочу слышать ни единого слова против него! Я привыкла к той ругани, которой вы осыпаете меня, но я отказываюсь слушать, как вы поносите лейтенанта Перкинса! Если вы не можете удержаться от этого, тетя, тогда я вынуждена просить вас больше не появляться в этом доме.

Впервые в ее жизни Аманда потеряла дар речи. Надменно она прошествовала к двери. У порога она обернулась и сказала:

— Только подумать, что я дожила до того дня, когда дитя моей сестры выгоняет меня из дома. Бедная Алисия!

Театральным жестом Аманда поднесла к уголку глаза платок, чтобы смахнуть воображаемую слезу:

— Я рада, что она не дожила, чтобы увидеть это! Взгляд, который бросила в ее сторону Кетрин, был настолько выразителен, что Аманда поспешила выскочить за дверь без дальнейших проволочек. Кетрин присела в кресло и разрыдалась. Порой она изумлялась и чувствовала отвращение к тому, что сделала.

Она не могла принимать от Уильяма доказательств его любви, поскольку тетя Амелия опять принялась опекать их, она не собиралась ослаблять своей бдительности, только потому, что ее племянница и лейтенант были помолвлены! И потому их разговор ограничивался размышлениями о сроках возвращения Перкинса и обсуждением предстоящей свадьбы, беседовали они также о своем будущем доме и о войне.

После поражения южан при Геттисберге, усиления блокады, установления полного контроля федеральных войск над рекой Миссисипи по всему ее течению и падения Виксберга стало ясно, что конец войны близок. Весеннее наступление должно было принести полную победу, так что это плавание Уильяма вполне могло оказаться последним в исполнении им своего боевого долга. Весело рассуждали они о том, что через несколько месяцев он, возможно, вернется навсегда. Однако порой между ними возникала невысказанная мысль, что он может вовсе не вернуться, что он может погибнуть в этих последних судорогах мятежа южан.

Они так и не смогли ни на минутку избавиться от своего опекуна до самого вечера помолвки, которая прошла великолепно, несмотря на сжатые сроки и поспешность подготовки. Семейство Миллеров также присутствовало на ней, поскольку слезные мольбы Амелии вкупе со сдержанным извинением Кетрин и ненасытным любопытством Аманды и ее желанием увидеть все своими глазами сделали свое дело и убедили посетить помолвку вместе со своим сыном.

Гости были приятно удивлены тем, как неожиданно прелестно и элегантно выглядит Кетрин. Одетая в роскошное атласное платье переливчато-синего цвета, с прической из слегка зачесанных вверх волос, ниспадающих вниз множеством локонов, она выглядела великолепно. Ее моряк, как называла Аманда Перкинса, почувствовал, что его пульс участился при одном только виде ее, и весь вечер он провел в попытках отделаться от гостей и остаться с ней наедине. Но после официального оглашения помолвки их забросали поздравлениями, и, будучи центром внимания, им было крайне трудно исчезнуть.

Когда гости, наконец, разошлись, и Перкинс с грустью уже подумал было, что и ему тоже сейчас придется уйти, так и не побыв наедине с Кетрин, он вдруг был приятно удивлен тем, что мистер Девер взял тетю Амелию под руку и настойчиво повел ее к лестнице, суровым взглядом заглушив все ее протесты. Кетрин подавила в себе смешок при виде чопорного возмущения на лице своей тетушки.

Уильям схватил ее руки и крепко сжал их. Он обнаружил, что теперь, когда ему, наконец, представилась эта возможность, ему нечего сказать, или, наоборот, необходимо сказать так много, что нечего даже и думать начинать говорить. Поэтому он просто стоял, упиваясь ее прелестью, как будто ему хотелось запомнить навсегда каждую черточку ее лица.

— Кетрин, — сказал он ей наконец, — я люблю вас.

— Я тоже люблю вас, — ответила она, спросив себя при этом, говорит ли она правду.

— Я придумал прощальные слова, но теперь никак не могу их вспомнить! О, Кетрин, я лишь знаю, что буду невыносимо скучать по вас. Впервые мне не хочется уходить в море. Я хочу остаться здесь, жениться на вас и жить так, как мы с вами об этом мечтали.

— Это то, чего хочу и я, Уильям. Я буду молиться, чтобы война поскорей окончилась и чтобы вы остались живы, — вдруг она осознала, что, независимо от того, любит она его или нет, она очень переживает и волнуется за него, потому что его могут убить. — О, Уильям, пожалуйста, берегите себя! Возвращайтесь поскорей! Я так боюсь за вас!

— Я вернусь, — сказал он, тронутый ее тревогой. — И очень скоро, я обещаю.

Он наклонился поцеловать ее, и она обвила своими руками его шею. Притянув Кетрин к себе, он страстно поцеловал ее, их губы раскрылись навстречу друг другу. Задрожав, он отстранился от нее.

— Я должен идти, мне трудно все это выдержать, — сказал он.

Он поцеловал ее руку, затем резко повернулся, чтобы уйти. Кетрин несколько мгновений смотрела ему вслед, а после закрыла свое лицо обеими руками. Почему его поцелуй не вызывал в ней тех чувств, что вызывал поцелуй Хэмптона? Что же с ней происходит?

Хэмптон опасался, что снова слишком сильно ее напугал, поэтому для него было огромным облегчением, подняв голову, снова увидеть ее, занятую раздачей пищи. С тревогой осознал он, насколько сильно желает ее. Риск, на который он пошел тогда, был неоправданно глуп, если учесть, что вот-вот с верфей должны были придти ее отец и два офицера-янки. Но он посчитал, взвесив все, что допрос о гавани Чарльстона, которому его подвергли, стоил выпавшей ему возможности повидать ее, целовать и ласкать ее тело. Да эта возможность стоила того огромного риска, на который он пошел! Но если бы его застали держащим в своих объятиях Кетрин, это означало бы одиночное заключение в карцер до конца войны — и полный крах всех надежд на побег! Он должен быть более осторожен, лучше ему избегать ее, но когда побег станет реальностью, он, черт возьми, вознаградит себя тем, что заберет ее с собой.

Мечтательно он разглядывал ее. Каким прелестным и переменчивым созданием она была! Здесь, на солнце, ее волосы отливали золотом, а в конторе они казались красновато-коричневыми; ее глаза также меняли свой цвет, то они были словно из чистого золота, то вдруг отдавали темным янтарем; а эти одежды старой девы и под ними большие, налитые груди — что за противоречивость! Ее сухие, резкие манеры и страстное подчинение ему тем утром!.. Он улыбнулся, вспомнив ее краткие, тихие стоны, выдавшие ее неудовлетворенное желание, и ее пытливый ищущий язык. Будь у него чуть больше времени, он не сомневался, что сумел бы превратить ее в страстную женщину, которая хотела бы давать и получать удовольствие. И он одел бы ее иначе — густые, живые цвета, открытая шея, декольте, обнажающее матовость ее безупречных плеч и груди, прозрачные ночные сорочки, предназначенные только для его глаз…