Не суди по оперению - Брисби Зои. Страница 30

Максин удовлетворенно улыбнулась ему. Она была счастлива, что проходит это испытание в компании такого симпатичного молодого человека, как он. Как говаривал ее дорогой супруг, повезло ей в несчастье. Случай свел ее с идеальным юношей, которому она приносила пользу, равно как и он ей.

Она опять вспомнила про репортаж. Подумать только, их ищет полиция! Вдруг по ней словно пробежал разряд адреналина.

– Весь этот ажиотаж напомнил мне, как нас с мужем, много лет назад, разгоняли полицейские во время демонстрации против войны во Вьетнаме. Они поливали нас из водяных пушек.

Старая дама засмеялась, припомнив жесткие столкновения с американской полицией.

– Вы участвовали в демонстрациях против войны во Вьетнаме?

– Помню, мы организовывали сидячие забастовки перед Белым домом.

– Вы были в Америке?

– Разумеется. Ведь, не сидя на диване перед телевизором, я бастовала. И это лишь одно из тех безумных приключений, которые пережили мы с Шарлем.

Алекс молчал, чтобы не мешать ей рассказывать. Ему было любопытно услышать о подвигах Максин. Перенесшись в свои воспоминания, она продолжала:

– Шарль превращал каждый день в праздник. Делал мне сюрпризы, спонтанно организовывал что-нибудь в выходной, оставлял мне записочки на подушке или холодильнике, когда отлучался куда-то. Он дарил мне цветы без всякого повода, просто так, говорил, что делает это, желая порадоваться моей улыбке. Мы ходили в рестораны, в музеи, в кино, в театр. Скука ни разу не наведалась к нам. Накануне свадьбы мы сочинили список тех вещей, которые хотели бы сделать вместе в течение нашей жизни. Каждый год мы выбирали что-нибудь из списка и осуществляли это.

– Потрясающая идея! Вы, должно быть, составляли необыкновенную пару! – тихо сказал Алекс не только Максин, но и себе самому.

– Мы проехали всю Америку на мотоциклах, ходили в поход по Перу, провели чудесный месяц на греческих островах, катались на санях по заснеженной Лапонии…

Алекс не перебивал Максин, продолжавшую перечислять все великолепные путешествия, в которых она побывала. Он вдруг понял, что сам-то еще ничего такого не совершил, и, что еще хуже, даже никогда не задумывался ни о чем подобном. И толком не знал, нужно ли списать этот пробел на депрессию или он уже родился с дефицитом воображения? С неспособностью мечтать. С некоторых пор, задолго до начала депрессии он испытывал удовольствие от эмоциональной анестезии.

Но то, что поначалу казалось преимуществом, превратилось в преграду, лишившую его желания мечтать. И теперь он даже не знал, стремится ли он по-настоящему к чему-то? О чем он мечтал, когда был маленьким? Было ли у него какое-то увлечение, о котором он не помнил?

Когда-то его глаза, наверное, тоже светились, как светятся они сейчас у Максин. Список приключений его спутницы заставил Алекса очнуться. Он начал входить в контакт с самим собой, с тем Алексом, который жил в глубине его, а не с депрессивным изможденным типом, которого ранним утром увидела Максин.

Старая дама, раскрасневшаяся от рассказа о своих путешествиях, продолжала перебирать воспоминания, как жемчужные бусины в ожерелье ее жизни.

– Каждая поездка позволяла нам побольше узнать о том, каков род человеческий. Я встречала потрясающих людей! Мы работали волонтерами в хосписе матери Терезы, участвовали в демонстрациях за свободу Нельсона Манделы в Южной Африке, я даже встречалась с английской королевой…

– С королевой?

– Как вчера это помню. Мы были приглашены на прием, организованный посольством Франции в Лондоне. Шарля пригласили в Англию на полгода читать лекции, а я получила место учительницы в одной из тамошних французских школ. Обстановка на приеме была изысканная и спокойная. Присутствовали выдающиеся профессора. Я очень стеснялась. Боялась сказать какую-нибудь глупость, поставить мужа в неловкое положение.

– Вы боялись? – перебил Алекс, который представить себе не мог, чтобы Максин что-то напугало.

– Не идеализируй меня. Я живой человек. У меня тоже есть слабости, и я тоже не верила в себя. Быть может, даже сильнее, чем ты. Соразмерно моим ошибкам…

Она замолчала и прикрыла глаза, пытаясь не погрузиться в воспоминания о дочке. Сильно прикусила губу. Нельзя, чтобы чувство вины опять всплыло. Она не дорассказала историю Алексу и должна сосредоточится только на ней. Максин тряхнула головой.

– В общем, там соорудили эстраду, и мой муж должен был произнести речь. Я знала ее наизусть, так как он репетировал ее вместе со мной весь день. Он ужасно волновался.

– Он?

– Ну да. У него были свои страхи. Он был уверен, что забудет текст, станет путаться в словах, упадет и разобьет себе лицо, поднимаясь на эстраду.

Алекс улыбнулся, представив, как знаменитый психиатр боится произносить речь. Это его утешало.

Максин, витая мыслями в прошлом, снова окунулась в высшей степени изысканную атмосферу. Глубокие кресла, обтянутые коричневой кожей, шкафы, наполненные книгами, клубы сигарного дыма, роскошные персидские ковры охристых тонов, звон бокалов с шампанским. Она снова видела своего мужа в смокинге и себя в черном бархатном платье. Вспомнила взгляды, которыми они обменивались, когда толпа их разделяла.

– А как прошла его речь? Удачно?

Молодой человек нарушил ее грезы. Она продолжила:

– Его пригласили на сцену для выступления. Едва он начал говорить, как раздался чей-то шепот. Недолго думая, я в ярости обернулась, чтобы заставить наглеца замолчать. Какая-то женщина беспардонно беседовала с послом, вместо того чтобы слушать речь. Я громко сказала ей: «Тсс!». Меня тут же повалили на пол два дюжих молодца.

– За что?

– Оказалось, что болтушка – никто иной, как королева. Вероятно, нельзя было попросить ее замолчать, не пострадав от королевских гвардейцев.

– Что же было дальше?

– Она, смеясь, попросила их отпустить меня. Поинтересовалась, кто я и по какой причине желала, чтобы она замолчала. Я ответила, что мой муж выступал с важной речью и я хотела его послушать. Она одобрительно покачала головой и похвалила мое супружеское благочестие.

Алекс сделал круглые глаза:

– Она могла вас отправить в тюрьму за оскорбление ее величества.

– Возможно, могла. Но знаешь, это случилось пятьдесят лет назад, она была тогда сорокалетней девчушкой.

Алекс прыснул со смеху. Одна лишь Максин могла осмелиться одернуть болтавшую королеву!

– Но для меня королева это вы!

Щеки Максин порозовели. Она положила руку на руку Алекса. Ей не надо было ничего говорить. Ему тоже. Они и так понимали друг друга. Молодого человека уже даже не смущало ее прикосновение. Наоборот. Оно было живительным. В этом мире, где не все ладилось, была Максин.

34

Машина катилась по скоростной магистрали. Беглецы молча смотрели в окно. Максин сосредоточилась на белых полосах шоссе, которые мелькали перед глазами. Ей захотелось подремать. Ей ведь уже не пятьдесят, и послеобеденный сон стал жизненно необходим.

Алекс тем временем размышлял. Он вообще почти все время размышлял. И это было одной из его проблем. Его мозг не отключался. Если бы можно было нажать кнопку и поставить на паузу его бесконечные размышления. Рядом Максин погрузилась в дрему. Она напомнила ему видео, где кот боролся со сном. Она могла быть очень сильной и в то же время очень хрупкой. Это сбивало его с толку. Он представил, какой она была несколько десятков лет назад, в вечернем платье, на приемах вместе с мужем, или в шортах цвета хаки с огромным рюкзаком за плечами, забирающейся на Мачу-Пикчу.

Он бы хотел познакомиться с ней в то время. И с ее мужем. Они, наверное, были самой дружной и самой красивой парой на земле. Родители Алекса по-прежнему были вместе. Они являли, таким образом, пример крепкой семьи. Однако в том, как они относились друг к другу, никогда не было заметно такой глубокой взаимной привязанности, какая существовала между Максин и ее мужем.

Его родители никогда не ссорились. Он, однако, был уверен, что Максин с мужем спорили до хрипоты, обсуждая какие-нибудь психологические проблемы, ломали копья, чтобы понять, кто из них прав. Но это были, конечно, словесные сражения, которые неизменно заканчивались взрывами хохота. Его же родители проявляли вежливое безразличие друг к другу, демонстрировали идеальные отношения на публику, их взаимная любовь была показной. Такой же показной, как и любовь к сыну, к нему. Подделка – идеальная снаружи, гнилая внутри. Вообще говоря, они все для него делали: он был сыт, одет, получил образование. Но они воспитывали его так же равнодушно. Теперь он это осознавал. Он не сердился на них, людей не изменишь, надо либо и дальше жить с ними, либо уходить.