От Ренессанса до Барокко - Долгополов Игорь Викторович. Страница 48

Искусство будущего видится как истинно глубокие картины – будь то многофигурные композиции либо портреты, исполненные высокой гражданственности, написанные кистью новаторов, познавших, однако, все тайны великих традиций. Но становление нового в искусстве – процесс непростой.

Томас Гейнсборо. Деревенские дети. 1770. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Один из самых разительных парадоксов современной живописи – так называемый маньеризм, часто носящий внешне весьма респектабельный вид. Прочтите эти заметы Джона Констебля, написанные будто сегодня:

«Маньеризм всегда обольщает… Он всегда сопровождается некоторым очарованием, видимым, правдоподобным и действующим на глаз. Так как манерность выявляется постепенно, питаемая успехом в обществе, лестью и т. д., все художники, желающие стать действительно крупными, должны постоянно быть в этом отношении начеку».

Но все же возвратимся вновь к автору письма Эдгару.

Как удивительна и каждый раз уникальна встреча с новым для себя автопортретом любого большого художника. Что больше всего поражает? Психологическая раскрытость живописца, хотел ли он показать свой внутренний мир или желал скрыть свое «я».

Исполин Леонардо потому и нарисовал свой единственный автопортрет в глубокой старости, а мудрый Вермеер Делфтский посадил себя спиной к зрителю.

Но уж если автопортрет написан, он будет говорить с вами и расскажет о его создателе все или почти все.

Томас Гейнсборо. Гейнсборо Дюпон. 1770–1775. Британская галерея Тейт, Лондон

Еще одна особенность: иногда эти холсты-автобиографии бывают весьма неожиданны. Я никогда не представлял себе именно таким Томаса Гейнсборо, этого певца английской природы, среди которой свободно располагаются милые дети, прекрасные дамы и их спутники.

Думалось, что он внешне более галантен и улыбчив.

Самое примечательное, что никаких видимых правил для начертания автопортретов нет. Да и не может быть.

Таково искусство. Таково самовыражение каждого настоящего художника.

Оно первично.

Можно только иногда удивляться, как живописец порою схож или несхож со своими творениями (как в случае с Гейнсборо). Иногда великие мастера пишут себя почти как персонажей своих полотен.

Таков Рембрандт ван Рейн, по холстам-автопортретам которого можно проследить всю его жизнь вместе с изменением манеры письма и, что самое главное, изучить драматургию судьбы. Тут биографы должны ликовать. Вся ткань жизненного пути мастера перед ними.

Но такие случаи бывают нечасты.

Так, близкие ему по времени блистательные Рубенс и Ван Дейк оставили свои изображения в виде героев изысканного и сверкающего спектакля своей жизни. Но не ищите в их изумительных автопортретах глубину тревог, стрессовых ситуаций, которые, несмотря на всесветную славу, постигали и их. Это все же парадный фасад бытия. Хотя и он отлично дает возможность понять эпоху.

Но, повторяю, самое разительное – это полотна, которых не ждешь, зная творческое лицо знаменитого художника по его известным всему миру картинам, портретам, и которые все же дают ключ к пониманию процесса творчества. Так иногда автопортрет мастера раскрывает то сокровенное, что скрыла толща времени.

«Автопортрет» Томаса Гейнсборо. Вглядитесь в лицо странного, взъерошенного, как будто только разбуженного человека. Взгляд его карих, по-птичьи острых глаз пронзительно внимателен, словно ощупывает вас. Взор несколько ироничен. Он много видел и много знает об этом сложном и часто завуалированном мире. Лоб невысок. Крупные черты, пухлые, чувственные губы, крепкий подбородок говорят о характере недюжинном, уме, скепсисе и склонности к импульсивным, решительным поступкам.

Да, он умен, очень умен и добр, этот сын торговца сукном, потом обедневшего.

Томас Гейнсборо. Мальчик в голубом. 1770. Библиотека Хантингтона, Калифорния

Томас Гейнсборо родился в 1727 году в маленьком провинциальном местечке Сэдберри, что в Саффолке. Мальчишка рос, бродил по берегам реки Стур, ловил рыбу со сверстниками, учился в школе, как все. Но его увлечение рисованием было так неудержимо, и наброски так хороши, что небогатый отец все же решился послать своего тринадцатилетнего сына в столицу Британии. Жизнь и учение его в Лондоне почти не известны. Однако ясно одно: он преуспел в овладении мастерством. Помог ему француз-гравер Гюбер Гравело. Тонкость, элегантность и чеканность линий свойственны рисунку Гейнсборо и отличают все его творчество. Именно Гравело познакомил молодого Гейнсборо с Хогартом – крупнейшим художником, чья «Девушка с креветками» поныне считается одной из вершин мирового портретного искусства.

Здесь, в школе, именуемой Академией святого Мартина, шлифовал свое дарование юный Томас.

Но недолго удержали его стены школы. Своенравный и независимый темперамент будущего живописца влек к деятельности на свой страх и риск. Уже в семнадцать лет он открывает собственную мастерскую. Гейнсборо с самого начала противостоял официальной Академии с ее канонами, схемами и классической лакированностью.

Девятнадцати лет на этюдах в пригородах столицы он встречает девушку, в которую влюбляется, и незамедлительно женится. Это был шаг кардинальный, свойственный пылкому сердцу художника. Он не ошибся, прожил со своей подругой счастливую жизнь и вырастил любимых детей. Словом, через два года он уже в родном Сэдберри и зарабатывает свой хлеб насущный. Нужда не заглядывала к нему в дом, ибо его супруга (по некоторым данным, незаконная дочь герцога де Бофор) принесла ему в приданое небольшое состояние.

Так уверенно и твердо начинал свой путь молодой человек, которому суждено было стать гордостью английской школы живописи и одним из тончайших портретистов мира. Первые его картины напоминают полотна голландцев, но с годами все четче определяется почерк художника, видевшего свое время необычно, оригинально и свежо. Судьба забрасывает его в Бат – модный курорт, где он прожил почти пятнадцать лет, до 1774 года. Там он знакомится с творчеством великого портретиста Ван Дейка, любимого живописца английской аристократии. Но Гейнсборо воспринимает прежде всего не виртуозную, артистичную манеру; его привлекала трепетная духовная ткань портретов Ван Дейка, и это влияние было для Гейнсборо решающим. Потом, уже достигнув славы, он никогда не изменит первому своему правилу писать не «кожу», а «душу» человека. Это не означает, что его портреты непохожи на оригиналы, но картины Гейнсборо отличает удивительная одухотворенность, интимность. Особая черта была свойственна этому выдающемуся мастеру. Он писал свои модели не в аллегорических одеяниях, не на условных репрезентативных фонах. Нет. Гейнсборо изображал своих героев в их привычных одеждах, в окружении милого его сердцу пейзажа родной Англии. И именно пейзажи Гейнсборо заслуживают высшей похвалы.

Человек и природа.

Вот тема многих портретов Гейнсборо. И неизменно сложная партитура его композиций носит следы понимания и проникновения в гармоническое начало бытия человека.

Это качество бесконечно отличало Томаса Гейнсборо от знаменитого современника, президента Академии художеств Джошуа Рейнольдса.

И когда вглядываешься в портреты одних и тех же людей, написанные этими художниками, ощущаешь разницу между ними. Беллетристическая аллегоричность у одного и глубокий взволнованный лиризм и тончайшая духовная инструментовка у другого. Тут даже не стоит и вспоминать о колорите, ибо Рейнольдс – великолепный мастер – писал в условной классической горячей гамме красных, коричневых, теплых колеров в отличие от Гейнсборо, который творил в жемчужно-серой и сине-голубой тональности.