Отрада округлых вещей - Зетц Клеменс Й.. Страница 65

В будущее каждый уносит с собой свои картинки и образы. Порой происходят самые ужасные вещи: несчастный случай, вынужденное кесарево сечение, долгий, грустный год в Пекине. Ты обманываешь людей, берешь у них деньги в долг и не возвращаешь, у тебя не складываются отношения с собственной дочерью, теряешь работу, а твое место занимает девятнадцатилетний юнец, тебя призывают в армию, унижают, и потом, несмотря на все это, ты гордо несешь пакет с апельсинами по городу, где еще живет твоя мать, в этом огромном, полупустом жилом комплексе. Бог ты мой.

При всех этих тягостных обстоятельствах образ тряпичного зайца жил в нем до его тридцатишестилетия. Тогда вокруг него еще были люди, которым он мог бы рассказать обо всем этом — о звонках, о телефоне, о женщине, и, возможно, они бы ему поверили.

Но он не рассказал. Наверное, потому, что в нем сохранялось простое, как инстинкт, чувство, уверенность, что существовали все эти люди, которые, будучи собраны вместе, образовывали что-то вроде успокоительного слоя, возможности вздохнуть с облегчением в самом неожиданном месте. Но все это, я знаю, легко говорить задним числом. Так что давайте пойдем дальше.

ЮНОСТЬ

Однажды, в 1994 году, на той неделе, когда человечество наблюдало, как расколовшаяся на несколько фрагментов комета Шумейкеров — Леви-9 столкнулась с Юпитером, отец вошел ко мне в комнату в разгар приступа. Это было сразу же заметно по его облику. По затравленному выражению глаз, по согбенной спине и низко опущенной голове. Он снова ощущал, что его отовсюду облучают, его преследуют, ночью бегают по крыше, а когда он пытается заснуть, засовывают провода ему под кожу. Это началось несколько дней тому назад, и вот теперь воцарился совершенный ужас. В руке у отца была шариковая ручка. Однако выяснилось, что ко мне он пришел совсем по другой причине, — он хотел рассказать не о преследовании, а о чем-то хорошем.

Он-де снова помолодел, сказал он.

Я не понял.

Все клетки его тела, пояснил он, омолодились. Теперь ему двадцать, самое большее, двадцать два года. Да, все его тело просто — раз, и перевели назад, как часы. Великое благо, огромное, ничем не заслуженное благо. Среди бесконечных несчастий ему вдруг была дарована такая милость. Снова помолодеть и стать совершенно здоровым! Суставы целы, сердце работает без перебоев, ровно, и ни единого седого волоса.

Вау, сказал я, фантастика.

Он был очень счастлив. Не знаю, испытывал ли я позднее, изучая математику или сочиняя книги, такое счастье. В таких вещах никогда ничего не знаешь наверняка.

Как это ему удалось, поинтересовался я. Он и сам не знает. Он намекнул, что не имеет права сообщать никаких подробностей о механизме этой метаморфозы, так распорядились высшие инстанции. Однако дал понять, что, по крайней мере, отчасти она связана с газетной статьей о комете, которая, врезавшись в поверхность Юпитера и взорвавшись, вызвала появление газовых облаков, и в них могут поместиться несколько таких планет, как наша. В результате у нас на Земле навсегда изменились все цвета, сказал мне отец. Более всего это заметно по стенам, по солнечному свету. Все окрасилось по-новому.

Сказав все это, он ушел, окрыленный. Позже я услышал, как он, присев возле батареи, тихо ведет переговоры с высшими инстанциями.

К слову, он никогда не пытался что-то с собой сделать. И только раз провел несколько недель в психиатрической клинике. Но почти всю жизнь днем он работал, а ночи ему удавалось как-то перетерпеть.

Несколько дней тому назад я случайно прочитал, что на северном полюсе планеты Сатурн возник огромный шестиугольник. Его изображения выложены в интернете. Образовался он из облаков, которые по каким-то до конца не выясненным причинам не меняют своей формы. В последний раз шестиугольник исследовался космическим зондом «Кассини», это было в 2006 году. Тогда он как раз менял цвет, с синего на золотой, а зонд наблюдал, как это происходит.

За окном с деревьев осыпается пыльца. Ворота гаражей нараспашку. Люди исчезают, проглоченные долгими выходными. Все кругом яркое, разноцветное. Даже у внутренней стороны моего черепа, дотронуться до которой невозможно, есть безусловный, однозначный цвет. В просвете между двумя облаками показался самолет и тянущийся за ним белый след, который, стоило самолету преодолеть еще пару «сантиметров» неба, немедленно разделился на несколько хвостиков, напоминающих свечные фитили.

Как было бы хорошо, если бы и вправду где-то в будущем нас ожидала юность. Особенно во времена великих испытаний, после бесконечных ночей, проведенных на коленях возле батареи отопления, после дней, наполненных чернобыльской пылью, которая внезапно оседает на всё, от наручных часов и кромок чашек до ванн и старых канцелярских папок, даже на волосы сына.

О возвращении отца к его прежнему возрасту, то есть к сорока пяти годам, я узнал немного позже от мамы. Ему внезапно пришло в голову, рассказала она, что в двадцать два года у него вообще не было детей. Потому-то все и пошло вкривь и вкось и сделалось невыносимым. Вот так он и допустил, что все его клетки снова… — она закатила глаза, не договорив. Она уже не в силах была терпеть его воображаемые миры.

— Значит, официально я опять существую? — спросил я.

— Да, — ответила она, — но сегодня не говори пока с ним об этом. Он так страдает.

Я пообещал не говорить.