Век железа и пара - Величко Андрей Феликсович. Страница 66

– Мы поражены вашими глубочайшими знаниями в области арифметики и польщены тем, что досточтимый Хусейн-паша столь внимательно изучил тактико-технические характеристики наших вооружений, – хмыкнул я. – Но, к сожалению, его сведения страдают некоторой неполнотой. На одном из наших кораблей есть орудия, стреляющие на три мили, а ракеты летят на десять австралийских километров, это примерно пять с половиной миль. При этом они гарантированно попадают не то что в корабль, а в любую заранее выбранную часть его – то есть на выбор в середину, нос или корму.

– Поверить в такое возможно, лишь увидев собственными глазами, – без малейших признаков доверия на лице сообщил мне визирь.

– Да хоть сейчас! Во что стрелять будем?

– Этот шатер как раз по размерам составляет примерно треть корабля. Вы будете утверждать, что попадете в него с пяти миль?

– Во-первых, с пяти с половиной, а во-вторых, первым же выстрелом. Вот только…

Я с сомнением огляделся:

– Больно уж он большой. Вы бы мне еще в остров предложили попасть! Да и неудобно как-то: мы все же гости и вдруг начнем портить хозяйское имущество. Это не годится – высочайшая культура есть неотъемлемый признак любого настоящего австралийца. Поэтому давайте я лучше стрельну в свою палатку? Она существенно меньше, и совесть за ее уничтожение мучить не будет.

Визиря устроил предложенный вариант. Более того, он согласился подняться на борт «Чайки», чтобы наблюдать за выстрелом с места его совершения. Что было очень кстати, потому как зону разрушений от взрыва восьмисот килограммов аммотола я себе представлял чисто теоретически. Во время войны мне довелось с близкого расстояния видеть разрывы самое большее полутонных бомб, а в Австралии на разработках угольных карьеров взрывали максимум по сто кило за раз. Мало ли, вдруг султан обидится, если его визиря случайно покалечит взрывной волной.

Пока наши корабли отходили на оговоренное расстояние, поперек палубы «Чайки» была развернута пусковая установка для крылатой ракеты. Никаким другим образом ориентировать ее было невозможно, струя пламени должна идти за борт, иначе она сожжет все на палубе.

– Как вы собираетесь попасть в свой шатер, его же почти не видно? – поинтересовался визирь, присматриваясь к лежащему примерно на полпути до горизонта острову.

И ни фига же себе «почти», подумал я. Мне, например, палатку вообще не видно! Ну и зрение у человека – прямо не визирь, а какой-то горный орел. Но это к лучшему, он сможет хорошо разглядеть результат.

Но все же Хусейн-паше был вручен восьмикратный бинокль. Он тем временем продолжал демонстрировать свою техническую грамотность:

– Вы, случаем, не ошиблись? Остров почти точно на юге, а ваша ракета смотрит носом на запад!

– Не переживайте, она управляемая, – успокоил я высокого гостя и отправился в застекленную кабинку на баке, где был организован пульт для оператора.

Честно признаюсь, я немного волновался: ведь до этого мы запускали подобные ракеты всего два раза, и на одном запуске в конце полета картинка с телекамеры пропала. Разумеется, в палатке на крайний случай имелся и радиовзрыватель, но это, как говорил великий австралийский шахматист Остап Бендер, будет уже низкий класс и нечистая работа.

За моей спиной раздалось шипение, быстро перешедшее сначала в свист, а потом в скрежещущий вой. На стеклах кабинки блеснули отблески огня, и я приник к монитору. Джойстик от себя, первым делом надо выровнять ракетоплан по горизонту. Ведь он представлял собой просто четырехметровую ракету с маленькими крылышками и стреловидным самолетным хвостом. По мере выгорания топлива центровка этого устройства менялась. В момент старта она была задней. Ближе к первой трети полета становилась нормальной, потом немного смещалась вперед, а в самом конце полета – опять назад. На борту имелся автомат, управляющий триммерами рулей высоты для компенсации этих изменений, но работал он довольно грубо, оператору приходилось постоянно «ловить горизонт».

Вот я увидел его на экране, стабилизировал, потом двинул джойстик влево, и вскоре в поле зрения показался быстро растущий в размерах остров. Палатки еще не видно, но я хорошо помнил очертания бухты и сориентировал ракету так, чтобы крестик в центре экрана смотрел на то место, где должно стоять мое временное жилище с сюрпризом в подвале. Вот почти в перекрестье появилась оранжевая точка, берем еще чуть левее и ниже…

Примерно за полсекунды до финиша по экрану пошли помехи, но это было уже все равно.

Я вышел из кабинки. Первый момент взрыва уже прошел, и теперь на острове клубилось закрывшее всю бухту пыльное облако. Стоящая ближе всех к месту событий галера вдруг закачалась, и в бинокль было видно, что по палубе забегали люди. Неужели достало – от них до эпицентра не меньше полукилометра?! Но вскоре я понял, что их раскачивает волна, нечто вроде цунами от случившегося у самого берега взрыва. Интересно, что стало с шатром визиря? Пока разглядеть ничего не удавалось.

И тут до наших кораблей дошли первые раскаты тяжелого грохота.

Я перевел взгляд на владельца шатра. Скажем прямо, его вид был весьма далек от олимпийского спокойствия. Хусейн-паша только что оторвался от бинокля и теперь растерянно озирался, пытаясь переварить увиденное. Наконец он быстро заговорил что-то своему переводчику, и тот обратился ко мне:

– Великий визирь спрашивает: как такое может быть? Ведь эта ракета сначала полетела куда-то вверх и совсем в другую сторону, а потом сама собой повернула на остров. И, пока летела, несколько раз чуть доворачивала, прицеливаясь поточнее. Неужели там сидел какой-то маленький человечек, который управлял ею?

Я открыл было рот для объяснения, но вдруг обнаружил, что не помню, вдоль какой оси следует пилить чертов снежный алмаз для получения связанных между собой половинок. Или пилить надо поперек? А тетрадка осталась в каюте. Под каким бы предлогом туда спуститься?

Но визирь не дал мне совершить фатальной ошибки. На его лице проступило сначала понимание, потом отчаяние. Хусейн-паша заорал так, что на его вопль обернулись матросы с «Кадиллака», и вдруг мощным рывком выдрал из своей бороды клок волос. Он что, вообразил себя стариком Хоттабычем? Так как переводчик молчал, я попросил стоящего рядом Ицхака временно заменить его.

– О Аллах, – забубнил почтенный купец, – за что ты лишил разума своего верного слугу… сам, своими руками… разрешил продать восемьсот этих тварей… о Аллах, что же могут наделать восемьсот ракет…

Тут Хамон осекся и начал стремительно бледнеть. Да что же, черт вас побери, происходит, чуть не рявкнул я, но купец меня опередил:

– Ваша светлость, вы должны были сказать, зачем вам понадобились хомяки!

Еще не поняв всего глубинного смысла, заключенного в услышанной фразе, я резко обернулся:

– Это когда я успел кому-то что-то задолжать? Думайте, что говорите, почтеннейший, иначе…

Но тут до меня наконец дошло. Охренеть, до чего же у здешних визирей богатая фантазия, мне бы до такого ни в жизнь не додуматься. Ну и ладно, хомяки так хомяки, хорошо хоть за тетрадкой идти не потребовалось.

– Не надо так огорчаться, уважаемый, – обратился я к визирю, – ну сами подумайте: когда бы мы успели научить только что купленного хомяка управлять ракетой? Это не так просто, уверяю вас. До сих пор мы имели дело с австралийскими сумчатыми крысами, но их мало, вот и решили попробовать найти замену.

– П-почему крысы сумчатые? – растерянно вякнул переводчик.

– Потому что на охоту ходят с сумками, – отмахнулся я. – Да вы переводите, переводите, ваш начальник уже чуть ли не минуту что-то говорит!

Однако мое напоминание запоздало. Визирь замолк и с совершенно явной агрессией на физиономии двинулся к замершему столбом Ицхаку. Я быстро встал между ними и уперся взглядом в лоб Хусейн-паше. Ну чего же ты спотыкаешься, делай следующий шаг!

Однако визирь как-то удивительно быстро понял, что это чревато потерей чего-нибудь ценного. Если не жизни, то уж сознания наверняка, а заодно и передних зубов.