Мнимые люди (СИ) - Белоусов Андрей Константинович. Страница 92

И видя что перепалка всё равно ни к чему не приведёт, Овчаренко попытался найти поддержу у главы государства, призвав его к голосу разума:

— Товарищ президент, неужели вы согласны с бредовым планом этого выскочки?

Но президент был непреклонен. Что говорить, конечно же план Ульянова ему был не по сердцу, но другого выхода он просто не видел. Слишком. Слишком затянул Овчаренко, со своей войной. Слишком…

— Хватит оскорблений генерал Овчаренко, — холодно ответил он на вопрос надежды. — Да я согласен с планом Ульянова и уже утвердил. Потому что я считаю, что эти меры просто необходимы. Да город пострадает, в этом случае, но зато это решит нашу проблему, хоть и не на сто процентов. Но решит. — И польщённый генерал Ульянов с улыбкой превосходства с вызовом поглядел на Овчаренко.

И тогда Овчаренко просто взорвался не находя сил больше сдерживать эмоции:

— Да вы же не слушали меня! Вы даже не хотите понять!..

— Хватит! — оборвал его президент, стукнув кулаком по столу. — Довольно! Вы уже с лихвой постарались, что мама не горюй. Сколько вы уже народу положили за два месяца, а? А я вам отвечу: больше чем в каком-либо локальном столкновении! А у нас здесь, товарищ генерал, не война и даже не террористическая оккупация, а так… — неопределённый жест рукой, — бои местного масштаба с собственным населением, просто подцепивших болезнь и съехавших с катушек. Так что, не позволю! Я больше не дам вам шанс гробить войска и на пушечный выстрел не подпущу вас к командованию фронта. У вас есть уже новая задача, вот и выполняйте её, а генерал Ульянов будет выполнять свою. Свободны!

Откровение

Середина Апреля, 201..г.

Весна — сколько радости в этом слове, сколько надежд и новых ощущений, когда всё живое наконец-то полностью просыпается от зимней спячки, наполняясь соком жизни, когда на деревьях лопаются почки и на свободу прорываются свежие, ярко-зелёные молодые листочки. И ещё слабые и трепетные, но уже шумные и радостные, трепещут они на ветвях под порывом ветра, придавая своим присутствием, живость и насыщенность окружающего мира.

Пожухлая трава, что всю зиму пряталась под толстым слоем снега, сейчас, в разгар поры весенней, напитавшись грунтовых вод и солнечных лучей небесного светила, как нечто, по настоящему живое, набравшись сил и ярким цветом расцветая, неудержно устремилась вверх и вширь, покрыв собой всю землю, ковром зелёно-изумрудным с жёлтыми цветами «мать и мачехи».

Да что цветы, трава, деревья… Насекомые! Птицы и звери! Пьянея от нахлынувших чувств впадали в безудержное веселье, первобытной дикости, когда в жилах вспеняется кровь и хочется летать и бегать, как будто заново родился. И повсюду, куда не кинешь взор, расслышать можно возню и писк, потрескивание и радостную трель, живых существ от мала до велика.

Но не везде жизнь набирала свои обороты. Были и места такие, где казалось бы, что жизнь, впала в какое-то оцепенение, так и не пробудившись окончательно от сковывающего её зимнего сна.

И город Москва был одним из таких мест. Весне оказалось просто было не по силам пробудить огромный мегаполис к жизни. Нет. Трава и листья там также проросли и жадно потянулись к свету, но их внутренняя сила и насыщенность, была настолько мала, что не смогли они окрасить город в радужные цвета, насытив воздух города неповторим ароматом грядущего лета.

А что же насчет животных? Что греха таить, их и так то в мегаполисе всегда маловато было, в смысле довольно крупных. Сейчас же и более мелкие, чья жизнь целиком и полностью зависела от отходов человека, поспешили покинуть город, устремившись людям вслед. Голодные, с торчащими клоками шерсти и впалыми животами, попадались изредка они на глаза. Но что это были за животные? Собака ли, кошка иль другая какая живность не важно. Главное, что было с ними? Никакого задора в глазах, никакой радости в их движениях. Не чувствовали они никакой опьяняющей силы весны, потому как были они живые, озлобленные трупы, без каких-либо то внутренних чувств. Жажда голода гнала их вперёд! Жажда смерти…

И вскоре полноправными хозяевами столицы в основном остались: люди — что расположились по окраинам; нелюди — что заняли центр и птицы, большую часть которых представляли вороны — извечные спутники людей. Сбиваясь в стаи и не на секунду не переставая оглашать окрестности противным, хриплым карканьем, парили они огромными чёрными тучами над разлагающимся остовом Москвы, высматривая с высоты полёта, свою законную добычу — павших от голода…

Но и им вскоре пришлось покинуть свои насиженные места, когда в двадцатых числах месяца апреля, под ногами у людей, задрожала, запыхтела, засопела и заухала земля, а в воздухе загрохотали взрывы, подобно небесным молотам.

И целых трое суток, земля дрожала, а воздух грохотал от разрывов, оглушая всех вокруг, кто мог ещё что-либо слышать…

Получив в своё распоряжение полную свободу действий и небывалые полномочия, генерал Ульянов с каким-то остервенением принялся воплощать свой план в реальность. С дальних областей пригнали бомбардировщики, выделив им для посадки «Домодедовский» аэродром. И тонны бомб обрушилось на город, перепахивая его со всем содержимым, до самого основания, причиняя увечья и корёжа лик столицы.

Так же, для пущей результативности, было принято решение о применение запрещённого «напалма» и сразу же пол города озарилось от всполохов бесчисленных пожаров. Горючая жидкость не щадила ничего и никого, и там где обычная авиационная бомба причиняла только разрушение, «напалм» всё сжигал вокруг себя. Всё что только могло гореть — горело. Даже металл и стекло не выдерживая чудовищного пламени, плавились как масло на раскалённом ноже. Да что там материя, сам воздух сгорал как порох и раскалёнными парами устремлялся в атмосферу, в её верхние слои, испаряя облака.

И воздух беспрестанно гудел в эти дни от авиационных двигателей, а на земле громыхали и утробно выли, дальнобойные орудия, вперемешку с ракетными установками типа «Буран», «Скат» и «Смерч». И бесконечный орудийный грохот одинаково оглушал два фронта, терзая плоть нелюдей и людям терзая и так уже напряжённые до предела нервы.

Ни днём ни ночью не было покоя. И наверно, именно в тот момент, каждый из участников разворачивающейся перед ним действа, лично прочувствовал на собственной шкуре, как выглядит настоящий оккупационный бой. Когда, каждый день и каждую ночь, ожидаешь внезапного нападения и оттого не можешь сомкнуть своих глаз, а когда же всё-таки хочешь немного отдохнуть, то постоянные громовые залпы, вой снарядов и свист авиационных бомб и утробные раскаты взрывов, не дают и помыслить о сне. Потому что закладывает уши, а тело, спонтанно, каждый раз дёргается и скалиться, как дикое животное, непривычное к резкому шуму. Ночью же звук приобретает окраску и к ослаблению слуха примешивается кратковременная потеря зрения от слепящего света, разрывов снарядов.

И казалось, что небо и земля в тот момент сошли с ума и принялись друг друга лупцевать бесцельными и нескончаемыми молниями, которых не видно за пылевой завесой, но видны их яркие всполохи во тьме, на миг освещающие пространство, чуть ли не на километр, от эпицентров взрывов бессчётных.

И люди находившиеся в эти дни на сопредельной территории со столицей, глядя на шум и светопреставление, могли бы думать, что над Москвой разыгралась нешуточная буря с сильнейшею грозой, если бы они не знали реальной подоплёки.

Взирая на тот Ад, что сам же и учинил, генерал Ульянов полностью уверился в положительном исходе плана своего. Другой же генерал, в те же дни, не разделял оптимистические прогнозы. И не был, так уверен, как Ульянов, на все сто в каких-то либо вообще результатах, в том числе и в собственных.

После того, как с генерала Овчаренко сняли все полномочия, относящиеся к ведению боевых действий, он затаил обиду, но не показывал виду, трезво оценивая, что время ещё не пришло, чтобы артачиться или подавать в отставку. Он сцепив зубы, последовав совету президента, создал службу внутренней разведки и с не меньшим рвением, чем у генерала Ульянова, принялся претворять в жизнь поставленную пред ним задачу.