Грани воды - Джордж Элизабет. Страница 37
– Именно об этом я и хотела поговорить, – сказала она.
Вот только тут они вообще перестали говорить.
Потом он почувствовал себя совершенно не так, как ожидал. В глубине души – где он ожидал найти ослепительную радость, ощутить связь, понять, кто он такой на самом деле – оказалось полное онемение. Он напомнил себе выжатую губку.
А еще он задержался на час. Он знал, что мама будет его дожидаться, и его попытка проскользнуть в дом и к себе в комнату незаметно от нее закончилась полным провалом. Он как раз добрался до двери своей спальни, когда услышал, как она идет к нему из гостиной. В коридоре было темно, и она включила свет. Один взгляд на него – и она все поняла.
«Только без лекций! – мысленно взмолился он. – Хоть раз в жизни, ма, пожалуйста, без лекций. Я надел презерватив, ясно? Как ты меня и учила. Именно это тебе хочется узнать – но только сейчас не спрашивай!»
Она всмотрелась в его лицо – главным образом в глаза. А потом сказала нечто совершенно неожиданное. Она проговорила эти слова спокойно, без всякого осуждения:
– Все было не так, как ты ожидал.
Он тупо кивнул. Горло у него перехватило, а глаза наполнились слезами, как у шестилетки. Все было не так, как он думал. Это было одновременно чудесно и ужасно. Это должно было стать началом, но ощущалось как конец.
– Мне очень жаль, милый. – Она подошла ближе, и ему захотелось отпрянуть и съежиться. – Не хочешь об этом поговорить?
Он покачал головой.
– Ну, может, завтра, – сказала она.
Пройдя мимо него, она стала подниматься наверх. Он стоял в темноте и тишине неподвижно, пока не услышал, как тихо щелкнул замок на двери ее спальни.
Он не спал. Ему казалось, что вся его жизнь пошла наперекосяк. Долгие часы он смотрел в потолок, пытаясь понять, когда именно он сделал первый шаг, направивший его на тот путь, на котором он сейчас оказался, но ему не удавалось думать достаточно связно даже для того, чтобы вернуться на три недели назад, не говоря уже о месяце или двух.
В течение ночи он получил от Кортни четыре эсэмэски.
«Боже-боже-боже!»
И «Ты такой классный».
И «Не могу поверить».
И, наконец «Не жалею».
Он отвечал механически:
«!!!»
«И ты».
«Ты самая лучшая».
«+1».
После этого ему захотелось, чтобы она исчезла. Ему необходимо было думать, хоть у него все равно ничего не получалось, а ее бесчисленные послания делали все только хуже.
Он поднялся с постели в обычное время и проковылял в душ. Он встал под струи воды и почувствовал, как они падают ему на голову и забираются в волосы – и он дергал их изо всех сил, и намыливал, и тер, словно усердное мытье могло избавить его голову от шевелюры – и заодно от тех мыслей, что бродили у него в голове.
На кухне мама что-то записывала в блокнот, а папа уничтожал свою традиционную тарелку с овсянкой быстрого приготовления. Когда Дэйв Мэтисон весело спросил, как у него идут дела, Деррик бросил взгляд на маму и понял, что она его не выдала. Он ответил отцу:
– Нормально.
Дэйв добавил:
– Ты вернулся поздно. Больше так не делай в будни, ладно?
Он пообещал:
– Не буду. Извини. Мне надо было позвонить. Я задержался с Кортни после обсуждения Библии.
Дэйв со смехом заметил:
– Такое услышишь нечасто!
Он доел овсянку, отнес тарелку в мойку и залил водой. После этого он поцеловал Ронду, приобнял Деррика за плечи и ушел. И тогда Деррик с матерью остались одни.
А она опять не стала на него наезжать. Только когда он закончил свой завтрак из хлопьев, апельсинового сока и тостов, она подняла голову от блокнота и сказала ему:
– Кажется, ты кое-что узнал о себе этой ночью.
– Наверное, да.
– Это необязательно плохо, знаешь ли.
– Ощущение неприятное.
– Понимаю, – согласилась она. – Но такое уж оно, взросление. Переживаешь то, что должен, чтобы повзрослеть… Пока это происходит, это, как правило, неприятно.
– Это не начало лекции на тему «Ты сейчас взрослеешь»? – поинтересовался он у нее.
– Не поняла?
– Ну, знаешь: «Мой маленький сын становится большим».
Она улыбнулась, хоть глаза у нее и оставались грустными, и сказала:
– Знаешь что? Я об этом даже не думала. Я имела в виду скорее внутренний рост, если ты понимаешь, о чем я. Сердце взрослеет. Душа взрослеет. Как это ни назови. Вот это и бывает трудно. Но ты с этим справишься.
– Проблема в том, что я даже не знаю, с чем должен справиться.
– Ага. И это тоже часть взросления, – сообщила ему она.
Он решил, что это очень странно. После ее бесконечных лекций о предосторожностях, венерических болезнях, случайных залетах и разнообразных вариантах того, как двое подростков могут испортить себе жизнь, все свелось к одному: она понимает, что он пытается разобраться с последствиями. Ему необходимо было сначала понять, что это за последствия. После этого, возможно, он сможет что-то предпринять относительно того, как он к ним относится.
Все встало с ног на голову. Ему казалось, что из них двоих именно Кортни должна была ощущать давление совести и давление желания, разрываться на две части, не понимая, чем это вызвано. В конце концов, это она дала обет целомудрия! Однако она, похоже, была совершенно счастлива, и каждый час посылала ему эсэмэски «Люблю!» или беззвучно произносила это слово в школьных коридорах между уроками.
Он не понимал ее – но гораздо хуже было то, что он и себя не понимал. Ему необходимо было разобраться в себе. Ему нужна была возможность заняться тем… непонятным, что грызло его изнутри.
И потому однажды на три ее послания «Люблю!» он взял и не ответил. И после этого, конечно, не удивился, обнаружив, что она дожидается его после репетиции джаз-группы.
Кортни сидела в коридоре на полу, вытянув стройные ноги и прислонившись к стене. На коленях у нее лежал раскрытый учебник. Когда он вышел из репетиционной, она поднялась на ноги. Выглядела она как всегда – прекрасно.
Она спросила:
– Ты сегодня забыл мобильник? Я несколько раз тебе писала.
Голос у нее звучал немного нервно.
Он ответил:
– Нет. Я их получил. Эсэмэски. Извини. Я подумал… – Он пожал плечами. – Ну, ты же мои чувства знаешь.
Другие члены группы выходили из зала. Некоторые смотрели на них, некоторые здоровались с Кортни. Двое парней из-за чего-то рассмеялись. Еще кто-то сказал:
– Ага, по-крупному!
Кортни перевела взгляд с них на него – и ее глаза потемнели: она истолковала все так, как толковать вовсе не следовало бы.
Когда они остались одни, она тихо проговорила:
– Ты им рассказал, да?
Он возмутился:
– Что? Еще чего!
– Тогда откуда они знают?
– Эти парни? Корт, я понятия не имею, о чем они разговаривали!
– Ты не ответил на мои эсэмэски.
– Потому что я уже сказал. Я уже тысячу раз сказал.
– Все кончено, да?
Тут она повернулась и пошла прочь – и у него не было других вариантов, кроме как пойти следом. Что он и сделал.
Он сказал:
– Послушай, ничего не кончалось!
Ее ответ сказал ему, что ее мысли пошли по совершенно другому пути. Она прошептала:
– Мне не надо было. Я ведь знала, знала – и все равно сделала!
Тут, к его ужасу, она заплакала. Он посмотрел в обе стороны коридора и понял, что им ни в коем случае не следовало вести этот разговор там, где мимо может пройти кто угодно, после чего все в школе узнают.
Он взял ее за локоть. Она вырвала руку. Он снова взял ее за руку.
– Пошли, – тихо проговорил он.
Они направились к широким двойным дверям, служившим входом в школу, и вышли на улицу. Было очень холодно, начался дождь.
– Мне же говорили! – Она полезла в сумочку. У нее упал учебник. Он поднял его. Она достала упаковку бумажных платков, но не воспользовалась ими. Не обращая внимания на зажатые в кулаке платки, она вытерла глаза рукавом. – Парни хотят того, чего им хочется, а когда они это получат… Мне так и говорили!