Три орудия смерти (сборник) - Честертон Гилберт Кийт. Страница 32

– Все знают, что граф очень разборчив в еде. Но я готов побиться об заклад: ни одному человеку из миллиона не постичь тех принципов, которыми он руководствуется, делая свой выбор.

– Не забывайте, – мягко напомнил Пиньон, – я журналист, а значит, очень хотел бы стать этим единственным человеком из миллиона.

Мужчина, сидящий напротив, пристально посмотрел на него странным взглядом, а затем ответил:

– Я почти готов… Послушайте, а наделены ли вы простым человеческим любопытством, помимо журналистской пронырливости? Я хочу сказать, хотели бы вы узнать нечто, о чем никогда не узнает пресловутый миллион?

– О да, – отозвался журналист, – я необыкновенно любопытен и тайну хранить не умею. Но я не совсем понимаю, что такого таинственного в том, как Марильяк выбирает шампанское и дичь.

– Гм, – очень серьезно произнес собеседник, – как вы думаете, чем он руководствуется в своем выборе?

– Возможно, я мыслю чересчур стереотипно, но склонен полагать: он выбирает то, что ему нравится, – заметил американец.

– Au contraire [29], как ответил некий gourmet [30], когда у него спросили, обедал ли он на яхте.

Человек с удивительными глазами на полуслове оборвал очередную беззаботную реплику и на несколько мгновений погрузился в глубокое молчание. Когда он заговорил снова, его тон настолько изменился, что, казалось, за столом внезапно появился вовсе другой человек.

– Каждую эпоху характеризует определенная узость взглядов, которая неизбежно оказывается слепа к некоторым потребностям человеческой природы. Пуритане отрицали потребность в веселье, манчестерская школа игнорировала потребность в красоте и так далее. У людей, или, во всяком случае, многих из них, есть потребность, существование которой в наше время модно замалчивать, а поощрять непозволительно. Большинство из нас соприкасалось с этим в наиболее серьезных юношеских переживаниях, а в некоторых душах такая потребность пылает ярким пламенем всю жизнь, как это и происходит в нашем случае. Некоторые обвиняют в том христианство, и в особенности католицизм, хотя на самом деле он скорее регулирует или сдерживает данную страсть, отнюдь не стремясь ее навязывать. Подобное явление характерно для всех конфессий, а в некоторых азиатских религиях доходит до дикой необузданности. Там люди режут себя ножами, вздергивают на крюки или идут по жизни, воздев иссохшие руки к небу и безжалостно умерщвляя собственную плоть. Все дело в стремлении к тому, что человеку действительно не по душе. Оно присуще Марильяку.

– Что, черт возьми… – растерянно пробормотал журналист, но собеседник продолжал дальше:

– В общем, это то, что называется аскетизмом. Одна из распространенных в наше время ошибок заключается в том, что в него не верят. Человека, который, подобно Марильяку, ведет жизнь, исполненную суровых самоограничений и самоотречения, в современном обществе окружают необычайные затруднения и непонимание. Общество может принять отдельные пуританские причуды наподобие сухого закона, тем более если ограничения возлагаются на кого-то другого, и в особенности на беднейших людей. Но когда человек, подобный Марильяку, идет по пути воздержания не от вина, а от всевозможных земных радостей…

– Прошу прощения, – перебил собеседника Пиньон, стараясь говорить как можно более учтиво, – я никогда не пал бы настолько низко, чтобы предположить, что вы сошли с ума. Поэтому умоляю вас со всей откровенностью сообщить мне, что из нас двоих безумен я.

– Большинство людей, – отозвался собеседник Пиньона, – ответили бы вам, что сошел с ума именно Марильяк. Возможно, так оно и есть. В любом случае люди, узнавшие правду, именно так бы и подумали. Но он скрывает свои мечты об отшельничестве под маской гедонизма [31] не только из опасения угодить в сумасшедший дом. Это часть всего замысла в его единственно приемлемой форме. Самое скверное в тех свисающих с крючьев восточных факирах то, что их все видят. Это может подпитывать их тщеславие. Я не отрицаю: столпники [32] и некоторые из первых отшельников могли подвергаться подобной опасности. Однако наш друг христианский анахорет [33] и хорошо понимает значение наставления: «Когда постишься, умасти голову и умой лицо». Он не предстает перед обществом в облике постящегося. Как раз наоборот, его все принимают за чревоугодника. Просто – и я надеюсь, вы это уже поняли, – он изобрел новый способ поститься.

Мистер Пиньон, журналист газеты «Комет», внезапно издал короткий ошеломленный смешок – он был весьма смекалист и уже догадался, что над ним подшучивают.

– Не хотите же вы сказать… – начал он.

– Но ведь все очень просто, вы не находите? – прервал его собеседник. – Граф угощается самыми изысканными, дорогими блюдами, которые ему совершенно не по вкусу. Особенно это касается угощений, которые он терпеть не может. Под таким прикрытием никому не удастся обвинить его в добродетели. За бастионом из омерзительных устриц и нелюбимых им аперитивов ему это не угрожает. Словом, сейчас наш отшельник должен скрываться где угодно, но только не в ските. Обычно он предпочитает самые современные и роскошные золоченые отели, ведь именно они славятся наиболее скверной кухней.

– Никогда ничего подобного не слышал, – высоко подняв брови, пробормотал американец.

– Теперь вы начинаете понимать? – продолжал собеседник Пиньона. – Если перед ним ставят двадцать различных закусок, а он выбирает оливки, откуда окружающим знать, что он их ненавидит. Если он долго и задумчиво изучает карту вин и в конце концов выбирает какой-то малоизвестный белый рейнвейн, кто способен догадаться, что его воротит от одной мысли о рейнвейне. Более того, он знает: то, что выбрал, является самым отвратительным вином даже среди рейнвейнов. Но если бы, обедая в Ритце, граф потребовал подать ему сухой горох или заплесневелую корку, это неизбежно привлекло бы к нему всеобщее внимание.

– Я никогда не понимал, – обеспокоенно произнес человек в очках, – кому все это нужно.

Мужчина, обладающий магнетическим взглядом, смущенно отвел глаза и уставился в пол. Наконец он произнес:

– Мне кажется, я понимаю, но не думаю, что смог бы произнести это вслух. Некогда я страдал чем-то подобным, только в несколько ином роде. Обнаружив, что почти никто меня не понимает, я ничего так и не смог им объяснить. Но отличием настоящего мистика и аскета является то, что он желает проделывать все это только с самим собой. Он хочет, чтобы все остальные пили и курили то, что им нравится, и ради этого способен перевернуть весь Ритц. Как только мистик попытается принуждать к чему-то других людей, его засосет трясина деградации, и он превратится в кальвиниста от морали.

Воцарилось молчание, внезапно нарушенное журналистом:

– Но послушайте, так не пойдет. Дурную репутацию Марильяку принесла не только его страсть сорить деньгами в ресторанах. Речь идет о его образе жизни в целом. Почему он так любит эти отвратительные эротические спектакли и прочее? Почему он связался с такой женщиной, как эта миссис Праг? Тут отшельничеством и не пахнет.

Мужчина, сидящий напротив Пиньона, улыбнулся, а здоровяк справа от него, обернувшись, издал некое подобие смешка.

– Сразу видно, что вы никогда не общались с миссис Праг.

– Не понял, вы это о чем? – растерялся Пиньон, и на сей раз рассмеялись все остальные.

– Поговаривают, что она его незамужняя тетка и заботиться о ней его долг… – начал было один из мужчин, но другой ворчливо его перебил:

– Почему ты называешь ее незамужней теткой, если она похожа на…

– Вот именно, вот именно, – несколько поспешно откликнулся первый, – и вообще, если уж на то пошло, почему ты говоришь, что она «похожа»?