Три орудия смерти (сборник) - Честертон Гилберт Кийт. Страница 63

Все присутствующие онемели от изумления, а затем Норман напряженно произнес:

– Я очень хотел бы услышать от тебя, что это шутка. Я большой ценитель юмора.

– Шутка, – рассеянно повторил Алан. – Шутка… О, нет, это не шутка. Это работа. Такую замечательную работу папа мне точно не предложит.

– И пусть она доведет тебя до тюрьмы! – воскликнул старик, и его голос прозвенел в саду как выстрел, провозглашающий заход солнца. – Даю тебе три минуты на то, чтобы убраться прочь, если ты не хочешь, чтобы я вызвал полицию.

С этими словами он развернулся и направился к дому. Двое сыновей последовали за ним. Алан остался у скамьи в полном одиночестве, и его неподвижная фигура напоминала мраморную статую.

Сам сад с наступлением сумерек тоже как будто замер и посерел. Его цветистость теперь смягчилась, окутанная влажным воздухом лугов, окружающих дом, хотя небо над головой оставалось ясным и в полумраке уже светились яркие точки звезд.

Эти точки становились все ярче, а сумерки продолжали сгущаться, и казалось, что две оставшиеся в саду человеческие статуи уже никогда не сдвинутся с места. Затем женщина, сделав несколько шагов, стремительно пересекла лужайку, приблизившись к садовой скамье, возле которой стоял мужчина. Оказалось, что в неподвижной торжественности сумерек скрывается еще одно противоречие – ее лицо. Обычно бледное и серьезное, оно насмешливо сморщилось, словно мордашка гнома.

– Ну что ж, – произнесла она, – это уже слишком.

– Если вы хотите сказать, – отозвался он, – что я похоронил свои перспективы в отцовском бизнесе, то у меня их никогда не было.

– Нет, я не об этом, – покачала головой Миллисент. – Когда я говорю «это уже слишком», имею в виду, что это перебор.

– Перебор в чем? – все с тем же каменным лицом уточнил он.

– Перебор с ложью, – продолжая улыбаться, пояснила она. – Вы пересолили свое блюдо, если хотите. Я не понимаю, что все это означает, но это не соответствует тому, что здесь прозвучало. Я могла заставить себя поверить в то, что вы взломщик и грабите богатые дома. Но когда вы утверждаете, что хотите стать карманником и таскать шестипенсовики из карманов бедноты, выходящей из кинотеатров, я знаю – вы лжете, и переубедить меня вам не удастся. Это тот пресловутый последний штрих, способный испортить любой шедевр.

– И кто же я, по-вашему? – резко поинтересовался Алан.

– Может, вы сами мне расскажете, – жизнерадостно предложила она.

Он неловко молчал, но затем с какой-то странной интонацией произнес:

– Для вас я готов сделать что угодно.

– Ни для кого не секрет, любопытство – это бич женского пола, – отозвалась Миллисент.

Он, обхватив голову ладонями, какое-то время сидел молча. Затем громко застонал и произнес:

– Amor vincit omnia.

Спустя несколько мгновений Алан снова поднял голову и заговорил. Она в изумлении слушала его, и ее глаза сияли все ярче, все больше напоминая звезды, под которыми она стояла.

Мистер Питер Прайс, агент частного сыска, вовсе не разделял восторгов мистера Джефри Чосера и мистера Алана Нэдуэя относительно женщин, милых их сердцу и уму, именуемых английскими леди. Английская леди – это многогранный бриллиант или, возможно, растение, включающее много ботанических вариаций. И мистеру Прайсу приходилось видеть это лицо богини, обращенное к официантам-иностранцам, ворчливым кэбменам, людям, желающим открывать или закрывать окна в самое неподходящее для этого время, и другим очевидным врагам рода человеческого. И он еще не успел прийти в себя после беседы с очень яркой представительницей этого племени – некой миссис Милтон-Маубрей. Он почти три четверти часа слушал эту даму с ее пронзительным резким голосом, но так ничего и не понял.

Насколько следовало из пометок, которые он делал во время ее рассказа, дело обстояло следующим образом. Она была уверена: в доме мистера Нэдуэя, где в настоящее время проживали она и ее племянница, имело место ограбление, но владельцы дома скрывали от нее этот факт, чтобы она не обнаружила, что ее ограбили. Она не сомневалась: Нэдуэев ограбили, ибо нечто, принадлежащее молодому мистеру Нэдуэю, нашли в другом доме, после того как там тоже произошло ограбление. Этот дом принадлежал леди Крейл. Видимо, грабитель отправился туда от Нэдуэев, прихватив с собой украденное у них, а затем что-то обронил во время бегства. Вообще-то он наверняка обронил что-то и у Нэдуэев. Она не сомневалась: ее племянница подобрала предмет, похожий на брошь, которую никто до этого не видел. Однако племянница отказывалась ей об этом рассказывать. Они все что-то скрывали от негодующей миссис Милтон-Маубрей.

– Похоже, мы имеем дело с очень невнимательным грабителем, – заговорил мистер Прайс, разглядывая потолок. – И я бы сказал, он не слишком удачлив в своем деле. Вначале он крадет что-то у кого-то и оставляет эту вещь в доме мистера Нэдуэя. Затем крадет что-то у мистера Нэдуэя и оставляет это у леди Крейл. Украл ли он что-нибудь у леди Крейл? И в чьем доме он это оставил?

Детектив Прайс был лысеющим полным мужчиной невысокого роста. Казалось, он погружен сам в себя, поэтому наверняка утверждать, что он улыбался, было невозможно. Но леди в любом случае не ожидала от него шуток.

– Вот именно это я и пытаюсь вам объяснить! – торжествующе воскликнула она. – Мне никто ничего не объясняет. Все выражаются какими-то обиняками. Даже леди Крейл. «Должно быть, это было ограбление, – говорит она. – В противном случае, с чего бы этому человеку сбегать?» Нэдуэи и этим не удосуживают. Я им уже сто раз повторила, что незачем щадить мои чувства. Я не упаду в обморок, даже если меня ограбили. Считаю – имею право это знать.

– Возможно, вы облегчили бы им задачу, – предположил детектив, – если бы сообщили им, что у вас украли. Видите ли, мне эта история представляется очень странной во многих отношениях. Но больше всего меня интересует, что именно и у кого украли. В рамках обсуждения предположим, будто ограблений было два. Также предположим, что их совершил один грабитель. Допустим, речь действительно идет о грабителе, поскольку он оставляет после себя вещи, которые, по вашему мнению, никак не могли принадлежать ему самому. Но, насколько я понял, ни одна из этих вещей не принадлежала людям, которых он в тот момент грабил. В том числе и вам.

– Откуда мне знать? – возмущенно всплеснула руками леди. – Мне никто не говорит правду. Я…

– Моя дорогая мадам, – с несколько запоздалой твердостью перебил ее мистер Прайс, – вы не можете требовать, чтобы люди сказали вам правду о вас же. Вы что-нибудь потеряли? Вы чего-нибудь хватились? Кстати, о леди Крейл – у нее что-нибудь пропало?

– Даже если у леди Крейл что-нибудь пропало, она этого все равно не заметит, – с неожиданным ехидством выпалила миссис Маубрей. – Кроме того, из всех пострадавших она самая скрытная.

– Понятно, – задумчиво кивнул мистер Прайс. – Леди Крейл не заметила бы, даже если бы у нее что-то пропало. И насколько я понял, вы испытываете аналогичные затруднения.

И прежде чем она успела обдумать его ответ и осознать нанесенное ей оскорбление, он поспешно добавил:

– Я всегда считал леди Крейл очень энергичной дамой с великолепными организаторскими способностями… и все такое.

– О, она умеет организовывать собрания, движения и прочий вздор, – презрительно фыркнула викторианская леди. – Чего стоит ее антитабачная лига или затеянные ею прения о лекарствах и наркотиках. Зато она понятия не имеет о том, что происходит у нее дома.

– А как насчет ее супруга? Его она замечает? – поинтересовался мистер Прайс. – Я всегда считал, что в свое время он был весьма видным человеком, и, конечно, это очень древний род. Я слышал, лорд Крейл сильно пострадал, когда надежды на возврат русского долга растаяли, и не думаю, что его супруга получает жалованье за свои антитабачные кампании. Наверняка они далеко не богаты, а значит, должны знать, украдено ли у них что-то действительно ценное. – Он, сделав паузу, совершенно неожиданно выпалил: – Что именно забыл у них грабитель?