Годы прострации - Таунсенд Сьюзан "Сью". Страница 56

Днем приехали Гленн с Финли-Роуз похвастаться обручальным кольцом на пальце Финли — неожиданно толстым ободком из белого золота с большим белым камнем, сверкавшим под кухонной лампой. Рождество и Новый год они отпраздновали у дедушки и бабушки Финли.

— Пап, прости, что раньше не сказал, — виновато произнес Гленн, — но на днях я отбываю обратно в Афган. Знаю, ты беспокоишься обо мне, вот я и не хотел портить тебе Рождество.

Я повел Гленна в гостиную под предлогом показать батут сестренки. Закрыв дверь, я начал:

— Самое время мне, как дважды женатому мужчине, снабдить тебя кое-какими полезными сведениями. Послушай, женщины ни за что не скажут напрямую, чего они хотят. Например, если они хотят, чтобы ты вынул посуду из посудомойки, они заметят как бы между прочим: «Кажется, посудомойка остановилась». Не отвечай: «Правда?» Либо они пожалуются: «У меня постоянно ноет спина, когда я вынимаю посуду». Ни в коем случае не называй ее в ответ «бедняжкой». А когда женщина вздыхает и ты спрашиваешь, что случилось, и она отвечает: «Ничего», не верь. У нее всегда есть причины, поэтому допытывайся, пока не выяснишь, что не так.

Гленн кивнул:

— Пап, если уж зашел такой мужской разговор, то… у меня есть эта, как ее… прострация?

— Конечно, как и у всех мужчин. Только… называй ее лучше «простатой».

— А для чего она, пап?

Я откашлялся. Мои познания в устройстве и функциях простаты не слишком глубоки.

— Это железа, расположенная рядом с мочевым пузырем, ее предназначение — подщелачивать семя и время от времени выбрасывать его наружу.

— Я уже запутался, пап.

— Простата — это как Банк Англии, только в ней не деньги лежат, а сперма, понял?

— Понял, — покраснел Гленн.

Для солдата он невероятно стеснительный.

— Так вот почему говорят «банк спермы», — протянул Гленн. — А я-то думал…

Я отправился к родителям позвать их отметить с нами помолвку Гленна. Они спали — отец в инвалидной коляске, мать в кресле у камина. Оба выглядели такими старыми и дряхлыми, и я подумал, каково мне будет, когда их не станет. Бретт в трусах и майке лежал на кровати в гостевой комнате и курил.

— Не пора ли одеться? — спросил я.

— Мне нечего надеть, — ответил Бретт, — все мои рубашки в мусорке.

Действительно, мусорная корзина в углу комнаты была битком набита белыми хлопчатобумажными рубашками. Я вынул их и пересчитал. Ровно десять.

— Но нельзя же такое выбрасывать, — сказал я, — их всего лишь нужно постирать в горячей воде.

— На бирже никто не стирает рубашки, — возразил Бретт. — Мы покупаем их сразу упаковками по десять штук и в конце дня выкидываем.

Я сгреб рубашки, сунул их в стиральную машину, установил температуру в шестьдесят градусов, положил таблетку «Ариэля» в отделение для моющего средства и запустил стирку. Потом я вернулся в комнату Бретта поинтересоваться его дальнейшими планами.

— Я не могу здесь оставаться, — сказал Бретт, — у них даже «Блумберга» [68] нет.

Понедельник, 7 января

Прием у доктора Рубик.

На ней был ярко-красный кардиган. Я заметил доктору, что кардиган ей очень к лицу.

— Муж подарил на Рождество, хотя не очень понимаю, с какой стати, ведь он знает, что я ношу только черное, серое и белое, — пояснила она и перешла к результатам моих анализов. — САП более десяти, — сообщила врач и добавила: — Что вызывает некоторую тревогу.

Я почувствовал, как вся кровь, что есть в моем теле, прилила к ногам.

— То есть я вернулся к тому, с чего начал, — уточнил я.

— Это определенно регресс, — согласилась доктор, — но не забывайте, оптимального результата в нашем деле сразу не достигнешь. И вы — не исключение. Достаточно высокому проценту мужчин с раком простаты требуется несколько разновидностей лечения, прежде чем мы скажем «все чисто».

Я рассказал ей о новых симптомах.

— Это нормально, — кивнула доктор и принялась перечислять различные «пути, по которым мы можем двигаться».

А я думал про себя: «Нет, доктор Рубик, по этому пути мы двигаться не будем, на этой дороге всего одна колея, и я потащусь по ней один. А вы только помашете мне вслед».

Выйдя из кабинета, я сообразил, что толком не слушал доктора и не запомнил, какое же лечение она теперь предлагает. Отправился в отделение лучевой терапии повидать Салли, но над дверью горела лампочка, означавшая, что в данный момент Салли наводит смертоносные лучи на другого бедолагу. В итоге я спустился вниз, где меня дожидалась мать. Она спросила, как все прошло. Я неопределенно хмыкнул и заставил себя улыбнуться. Не хотел сообщать ей плохие новости, пока она не довезет нас в целости и сохранности до дома.

Когда мать затормозила у свинарников, я выпалил: лучевая терапия не вылечила мой рак. Мать уронила голову на руль, машина загудела. Распахнув входную дверь, отец съехал вниз по пандусу. Я как раз вылез из машины.

— Что с твоей матерью? — спросил он.

Я рассказал ему о визите к доктору Рубик.

— Бедная Полин, — огорчился отец. — Помоги ей выбраться из машины, Ади. — Затем он принялся лупить себя кулаками по ляжкам и кричать: — Подавай в суд на чертову государственную медицину. Они явно облажались!

С целью прекратить дальнейшее самобичевание родителей я пошел к себе, от души надеясь, что они за мной не последуют. Мне хотелось побыть немного в тишине, а потом позвонить Георгине, но мать с отцом не желали оставлять меня одного.

— Они делают пересадку простаты? — спросил отец. — Потому как, если делают, можно взять мою, сынок.

— Надо было привязать кристалл к мошонке, — хлюпая носом, сказала мать. — Вреда от этого никакого, а ведь могло бы и помочь.

В конце концов я уговорил их отправиться домой и позвонил жене.

Трубку она взяла сразу:

— Адриан! Что тебе сказали?

— Мой рак «не совсем излечен», — ответил я.

— Что значит «не совсем излечен»? — недоуменно спросила Георгина. — Это все равно что сказать «я не совсем беременна». Тебя либо вылечили, либо нет.

— Нет.

Я услыхал, как она говорит Фэрфакс-Лисетту: «Хьюго, мне надо домой».

И услыхал, как он просит: «Может, мы сначала закончим…»

— Нет, — повысила голос Георгина, — мне надо домой!

Фэрфакс-Лисетт привез ее на своем «ленд-ровере». Я смотрел, как он ползет по нашей подъездной дорожке, с преувеличенной тщательностью огибая ямы. Наверное, подумал я, сравнивает нашу дорожку со своей, на которой каждое утро разравнивают гравий. Но возможно, я возвожу на него напраслину. Остановив внедорожник, Фэрфакс-Лисетт вышел и открыл дверцу для Георгины. Они обменялись парой слов, он положил ей руку на плечо, и лишь затем Георгина побежала домой, чтобы упасть в мои объятия.

Бывали у меня дни и поудачнее. Мы пытались подбодрить друг друга — разожгли в гостиной камин с помощью зажигалок и растопки. Георгина сходила за дровами, но они отсырели, и огонь скоро погас. Потом вместе отправились за Грейси в школу. И я заметил, что мы оба стараемся не глядеть в сторону кладбища.

По дороге домой Грейси рта не закрывала — ее увлекла тема снежинок. Она поведала нам, что на свете миллионы, миллионы и миллионы снежинок и ни одна в точности не похожа на другую. После ужина я смотрел телевизор, но ничего не видел и не слышал. Спать лег рано. Георгина составила мне компанию, и мы лежали, обнимая друг друга, пока не заснули.

Февраль

Четверг, 14 февраля

Наверное, надо было самому позаботиться о подарке для Георгины на Валентинов день. Но, поскольку самостоятельно ходить по магазинам я сейчас не могу, пришлось попросить мать, отправлявшуюся в город, купить что-нибудь для моей жены. Мать вернулась с бумажной сумкой туалетных принадлежностей, приобретенных на крытом рынке.