Виконт-бродяга - Чейз Лоретта. Страница 18

— Ба! Вот это дело! Что вы за умненькая добрая девочка, раз подумали об этом. Сами видите, какое он невежественное создание. В школу ведь, как пить дать, ходить не станет, хотя должен бы, а учить его самой нет времени. И хотя я из кожи вон лезу, чтобы содержать его в чистоте, это такой неугомонный дьяволёнок, что не проходит и получаса, как вновь можно подумать, что он в жизни не видал мыла и воды. А как ему удаётся за столь короткое время порвать свою одежду в клочья, просто ума не приложу. Да чтобы латать его вещи, потребовалось бы еще полдюжины девушек. Ведь так, маленький негодник? — обратилась она к Джемми, в очередной раз крепко обняв его.

— Чё она хочет со мной делать? — переспросил Джемми, недовольный этим объятием, но мужественно сносивший его.

— Ну как же, учить тебя грамоте, невежественное ты дитя. Ты хоть знаешь, что это такое?

Джемми ничё не знал и знать не хотел, особенно если дело касалось воды и мыла. Из восторженной речи modiste он заключил, что чтение и письмо как-то связаны с купанием.

Кэтрин поспешила разъяснить что к чему, особо подчеркнув все преимущества умения без посторонней помощи читать вывески и магазинные счета. Она не была уверена, как много из этого уяснил мальчик, но он вроде бы поверил ей, согласившись «попытаться и поглядеть, понравится или нет».

«Само Провидение должно благосклонно взирать на попытки вывести юную душу из мрака невежества», — позднее заверяла себя Кэтрин, сидя за работой вместе с другой швеёй. Несомненно, эти попытки должны хоть отчасти оправдать непокорство, на которое она была подвигнута.

Гораздо тяжелее было думать о семье, от которой она сбежала этим утром. Но ведь она написала длинное письмо с извинениями, не так ли? Кроме того, у лорда и леди Эндовер довольно иных хлопот, помимо судьбы простолюдинки, за которую, должно быть, её приняли. Вероятно, они решили, в точности как заметил позапрошлой ночью лорд Рэнд, что Кэтрин либо ненормальная, либо крайне неблагодарная особа. Но к этому времени все уже и думать о ней позабыли. Вот только бы ей ещё суметь перестать думать о нём.

Что ж, сильных личностей трудно не замечать — взглянуть хотя бы на отца — и, что бы там ни думали о пагубных привычках лорда Рэнда, нельзя было не признать за ним исключительного обаяния. Находясь с виконтом в одной комнате, от него невозможно было оторвать взгляд. К тому же он умопомрачительно красив. Одной только синевы глаз довольно, чтобы потерять голову. Прибавьте к этому лицо и тело греческого бога и гриву вьющихся золотистых волос… да, так и есть, Молли верно сказала: словно огромная прекрасная статуя. Любой, кто хоть сколько-нибудь обладает чувством прекрасного, не сможет остаться равнодушным.

«Человека красят поступки», — напомнила себе Кэтрин, вдевая нитку в иглу. Больше она этого мужчину не увидит, да и слава богу, потому как он, по всей видимости, ступил на тот же путь беспутства, что и отец, и пройдёт лишь каких-то несколько лет, прежде чем эти божественные черты потускнеют. Со временем лицо лорда Рэнда окажется под стать его нравам, чему Кэтрин вовсе не желала быть свидетелем. Она тихо вздохнула. Какая ужасная потеря.

Поиски мисс Пеллистон не увенчались быстрым успехом, как надеялся лорд Рэнд. Он рассчитывал отыскать её в тот же день, съёжившуюся в углу постоялого двора или же — как представилось ему в какое-то беспечное мгновение — поучающую огромного краснолицего возницу.

И по прошествии трёх дней он не прекращал поисков. Когда расспросы на постоялых дворах ни к чему не привели, он скрепя сердце опустился в те самые злачные окрестности, где впервые встретил её. И даже ворвался в заведение мисс Грендел, где был встречен насмешливым заверением, что якобы «неблагодарная юная особа» согревает постель одной богатой шишки.

Но и на лондонском «дне» ему удалось выяснить не больше, чем на постоялых дворах. Единственную за все три дня новость сообщил хозяин таверны, который хоть и не видел юной леди, но слышал, как о ней говорил другой «благородный тип». В описании этого человека — высокий, тощий, рыжий, средних лет — не было ни малейшего сходства ни с одним из знакомых Макса или лорда Эндовера.

— Это не её отец, — сообщил лорд Рэнд своему камердинеру. Дело было на закате четвертого дня поисков, и его сиятельство как раз нанёс очередной краткий визит домой, дабы принять ванну, часок отдохнуть и переодеться. — Эндовер говорит, что старая скотина не вышел ростом и сложён, как груша. Да к тому же сейчас наслаждается медовым месяцем в Озерном крае [34]. Должно быть, сюда пожаловал одураченный жених.

— Из чего можно заключить, что юная леди не вернулась к семье, — ответил Блэквуд.

— Хотел бы я, чтоб она это сделала, чёрт бы её побрал. По меньшей мере тогда бы мы знали, что она в безопасности, и могли бы спокойно забыть о глупой девчонке.

Блэквуд, знавший о пропавшей леди чуть больше, нежели хозяин намеревался ему рассказать, принялся строить собственные предположения. И, пока виконт прилёг ненадолго вздремнуть, бесшумно выскользнул из комнаты и, прихватив шляпу и перчатки, отправился в Эндовер-Хаус.

В той спокойной, но действенной манере, какую перенял у своего господина, Блэквуд проложил себе путь в самое сердце дома Эндоверов, вытянув из Джефферса, графского дворецкого, приглашение задержаться внизу и перекусить с остальными.

Как и надеялся Блэквуд, та самая Молли, которую милорд описал — хоть и в более красочных выражениях, — как неспособную к разумной речи, в это время наслаждалась ранней трапезой с другими слугами. Откровенно оценивающий взгляд камердинера завоевал ему место рядом с девицей и хмурый взор Тома, лакея. А шарм мистера Блэквуда довершил дело. Лорд Рэнд был бы весьма удивлён, узнав, каким занятным парнем может быть его загадочный слуга. Просто его милость не подозревал о том, что быстро уяснил камердинер: помимо собственного обаяния у него, Блэквуда, имелось ещё одно неоспоримое преимущество — он был личным слугой кумира Молли.

Страстное увлечение Молли лордом Рэндом служило излюбленной шуткой всем домашним слугам, которые пользовались ею ещё и для того, чтобы беспощадно подначивать Тома, в свою очередь не менее пылко влюблённого в розовощёкую горничную.

— Господи, да стоит ему лишь глянуть на Молли иль где-то рядом, как у ней напрочь пропадает дар речи. Так ведь? — набросился лакей на возлюбленную. — И ведь никакого от неё проку — кузину его сиятельства так и не нашли, хоть его милость все ноги сбил, часами напролёт разыскивая её.

— Уверен, мисс Джонс исправно рассказала всё, что могла, — сказал мистер Блэквуд, награждая горничную сочувствующей улыбкой. — Хотя, должно быть, и вправду нелегко отвечать на вопросы двух джентльменов одновременно.

— Ох, не то слово, мистер Блэквуд. Хозяин мой расспрашивал меня о сотне разных мелочей, а мистер Макс… его милость, то бишь… хмурился и ворчал, будто это я её украла. А ведь я ничего не делала, только объяснила, что его милорд долго пропадал и похвалила её волосы. Ты ведь и сам об этом толковал, Том Феттерс, да ещё столько болтал о её глазах: любой бы смекнул, что там у тебя на уме.

Блэквуд мягко встрял, упредив сердитый ответ, готовый сорваться с губ Тома:

— О да, даже знатные дамы не возражают, чтобы им время о времени напоминали об их достоинствах.

— Ну, об этом я не думала, — искренне ответила Молли. — А она выглядела так, словно не поверила ни единому слову… будто я из тех, кто льстит в надежде что-нибудь за это выгадать, — презрительно добавила она.

— По мне, так вы сама честность, — успокоил служанку Блэквуд. — Она просто обязана была поверить.

— Ещё бы. Мне ли не знать, что леди Литтлуэйт заплатила за кудри не меньше, чем за бальное платье? Не сказать, что они ей больно-то шли, но мусье Франсува не сумел раздобыть ничего лучше по первому требованию, когда другой ейный парик свалился в черепаховый суп. Чего бы не случилось, говорит он ей, не кокетничай она и не верти головой, как подобает скорее восемнадцатилетней девушке, а не старушке.