Меч и роза - Кэнхем Марша. Страница 3

Воспитанная гувернантками и слугами, привыкшая к равнодушию отца и неприязни матери, предпочитавшей не видеть живое свидетельство своего солидного возраста, Кэтрин рано узнала вкус одиночества и поняла, что одинокой можно быть даже в доме, полном людей. Каким-то чудом ей удалось смириться и привыкнуть к этому чувству. На протяжении восемнадцати лет она училась сдержанности, окружала свое сердце высокими, неприступными стенами.

Но эти стены разлетелись вдребезги в тот же миг, едва она заглянула в глаза Александера Камерона и увидела в них знакомую боль и одиночество, рвущиеся наружу. Он тоже привык сдерживать в себе чувства, избегать проявлений мягкости и уязвимости, представляющих угрозу для независимости. Два гордых, упрямых человека... Неудивительно, что их пути в конце концов пересеклись. И неудивительно, что вскоре Александер доставил Кэтрин на борт «Кроншнепа», вычеркнув ее из своей жизни.

Он дал слово, поклялся честью, что приедет за ней, когда угроза восстания минует, но Кэтрин в это не верилось. Несколько слов, произнесенных шепотом в холодную туманную ночь, не давали ни тепла, ни утешения, ни надежды. Кэтрин знала, что все было бы по-другому, если бы Александер доверился ей и увез ее в Ахнакарри.

Но вместо этого ее отправили в Дерби, отослали к людям, до которых ей не было никакого дела, заставили надеяться и ждать дня, когда ее гордый муж-мятежник галопом примчится на вороном жеребце к воротам Роузвуд-Холла и потребует свою жену. Если он вообще приедет. Если захочет приехать. Если до сих пор дорожит ею. И если он выживет.

Когда Кэтрин покидала Шотландию, клан Камеронов готовился к войне. Сотни членов клана отозвались на призыв – пылающие кресты, которые Дональд Камерон из Лохиэла разослал по всему Лохаберу. Сотни, тысячи горцев собирались под знаменем Стюарта, поднятым в Гленфиннане. Шотландцы готовились к восстанию, и Лохиэл вместе с братьями Александером и Арчибальдом должны были оказаться в первых рядах воинов, когда наступит время сражений.

– А Алуин знает о твоих чувствах? – вдруг спросила Кэтрин, заставив Дейрдре вновь густо покраснеть.

– Что, мистрис?

– Ему известно, как ты к нему относишься? Ты уже призналась, что любишь его?

Девушка мучительно краснела, и Кэтрин поняла, что признаться в любви к Алуину Дейрдре не решается даже самой себе.

– Дейрдре, ступай к нему, – посоветовала Кэтрин. – Объясни ему все. Если понадобится, забудь о гордости... – Помедлив, она смущенно улыбнулась. – Похоже, это единственный способ затронуть сердце шотландца.

– Но... мистер Маккейл...

– Мистер Маккейл – такой же отчаянный и беспокойный человек, как мистер Камерон. Похоже, каждый день на рассвете они бросают вызов своей судьбе, а на закате радуются тому, что сумели победить ее. – И она добавила чуть тише: – Ты была права: эти приключения мы будем помнить до конца жизни. Так не упускай же лучшего из них! Иди к нему, Дейрдре! Если любишь его, так и скажи – другого шанса тебе может не представиться.

. Дейрдре послушно направилась к двери, на пороге помедлила, оглянувшись на госпожу, и заметила, как печаль затуманила прежде ясные и блестящие глаза. Кэтрин была еще совсем молода и изумительно красива; несправедливо, что на ее долю выпало столько страданий. Поначалу Дейрдре недолюбливала Александера Камерона и Алуина Маккейла и не доверяла им. Шпионы, изменники, наемники, беглецы – да разве можно положиться на таких людей? Но несколько недель назад она увидела, как Кэтрин Эшбрук превратилась из капризной девушки в пылкую и самоотверженную женщину – и это благодаря отважному горцу. Дейрдре не сомневалась, что Кэтрин и Александер созданы друг для друга. Пожалуй, теперь пора признаться, что она, Дейрдре О'Ши, навсегда отдала свое сердце Алуину Маккейлу.

Алуин переодевался в чистую сухую рубашку, когда услышал осторожный стук в дверь.

– Дейрдре! Что случилось? Неужели...

– Я пришла попрощаться с вами, сэр. Скорее всего утром мы покинем Блэкпул.

На миг он растерялся, затем вспомнил о незастегнутой рубашке, поспешно запахнул ее на груди и начал заправлять в бриджи.

– В таком случае не понимаю, что...

– Все очень просто, – решительно перебила Дейрдре. – Я хотела избавить вас от необходимости выкраивать завтра одну-две минуты, чтобы попрощаться.

Его руки замерли, серые глаза задумчиво сузились.

– Вы... сердитесь?

– Сержусь? – надменно переспросила Дейрдре, борясь с желанием убежать и спрятаться. – С какой стати?

Алуин указал на стул:

– Не хотите ли присесть?

– Нет, благодарю. Не стану отнимать у вас драгоценное время.

Он вздохнул, провел пятерней по волосам оттенка песка, стряхивая с них дождевые капли.

– Сдается мне, мы опять вернулись к прежним беседам – тем самым, когда я убедился, что у вас на редкость острый язычок.

– Можете насмехаться надо мной сколько угодно, сэр, но...

– Уже второй раз.

Дейрдре растерялась:

– Что, простите?

– За последние две минуты вы уже во второй раз назвали меня «сэр».

– А как же еще мне обращаться к вам? В конце концов, я всего лишь служанка.

Он усмехнулся:

– Значит, вы опять за свое? Дейрдре О'Ши и мистер Маккейл? Непреодолимые преграды сословных различий и так далее, и тому подобное?

– Но сословные различия все-таки существуют, – спокойно возразила она.

– А я думал, мы решили забыть о них.

– Мой отец был егерем, мать всю жизнь проработала судомойкой и, несмотря на тяжелый труд, родила тринадцать детей. – Гордость заставила ее впервые за весь разговор отвести глаза. – Вежливого обращения и великодушия слишком мало, чтобы я забыла о своем положении.

– Вы обманываете себя, – отозвался Алуин. – И меня.

– Нет. – Дейрдре покачала головой и посмотрела ему в глаза. – Мне нечего стыдиться. Я сама научилась читать и писать, и не для того, чтобы произвести на кого-нибудь впечатление. Мать вправе гордиться мной: я не из тех бесстыдниц, что перебираются из постели в постель, лишь бы заработать лишний грош. Я вполне довольна своим положением, у меня нет никакого желания плясать под дудку тех, кому взбрело в голову дать простому люду свободу.

Усмешка Алуина стала шире.

– Значит, вот чем я занимаюсь, по-вашему? Пытаюсь облегчить жизнь простолюдинам?

Дейрдре вспыхнула и отвернулась. Сильные ладони придержали ее за плечи, помешав уйти.

– Пустите меня! Я не желаю выслушивать насмешки!

– Я не насмехаюсь над вами, Дейрдре, – заверил он, приблизив губы к ее уху. – Сказать по правде, я смеюсь над собой – как быстро я овладел искусством притворства! Видите, ли... – его пальцы сжались, он повернул девушку лицом к себе, – если вы судите о человеке по его происхождению, значит, я не стою даже волоса с вашей головы.

– Я... не понимаю... – пробормотала Дейрдре, впившись в него взглядом горящих карих глаз.

Алуин минуту помолчал, не зная, с чего начать.

– Однажды вы сказали, что я поступил благородно, пожертвовав свободой, чтобы сопровождать в изгнании Алекса. Но мои побуждения не были благородны и бескорыстны, мисс О'Ши. Мы действительно выросли вместе, как сводные братья, но при этом Алекс оставался сыном вождя клана, а я – пятым сыном простого арендатора. Так вышло, что моя мать и мать Алекса родили сыновей в одну неделю, мать Алекса умерла, а моя стала кормилицей обоих младенцев. Поэтому я пользовался всеми привилегиями и удобствами сына джентльмена, а когда пришло время выбирать между роскошью и бегством на континент вместе с Алексом, я...

– Но вы же беззаветно преданы мистеру Камерону и его семье.

– Да, хвала Богу, это правда. Я готов отдать за них жизнь – больше мне нечем отплатить им за доброту.

Дейрдре нахмурилась: – А я убеждена, что они ни в коем случае не потребовали бы подобных жертв. Они не пожелали бы даже слышать об этом.

– О чем, мисс О'Ши? О том, что мне не суждено возвыситься, забыть о своем низком происхождении? О том, что я храню верность им только из... великодушия, свойственного католикам?