Наперекор судьбе - Винченци Пенни. Страница 55

– В… Делл, зачем?

– Он позвонил. Сказал, хочет меня видеть. Я ответила, что не приеду. А теперь… собираюсь. Ничего не могу с собой поделать. Меня словно какая-то сила тянет туда. Все мысли из головы вылетели. Только и думаю о том, как снова его увижу, как снова буду с ним, как мне будет хорошо… И как скверно будет потом. Венеция, может, я сошла с ума?

– Нет, – возразила Венеция, гладя сестру по руке. – Ты просто влюбилась.

– Папа, у нас девочка. – В голосе Джайлза ощущались ликование и слезы. – Довольно большая. Семь с половиной фунтов.

– Ты отлично потрудился, сынок. Вы оба отлично потрудились. Как Хелена?

– Хорошо. Она держалась с невероятным мужеством.

– В этой ситуации все женщины так себя ведут, – сказал Оливер, вспоминая стоицизм Селии, проявляемый ею во время родов. – Могу лишь благодарить Бога, что мужчины от этого избавлены. Что ж, замечательная новость. И как вы ее назовете?

– Мэри. Мэри Александра.

– Звучит по-королевски.

– В самом деле? Полагаю, так оно и есть. Мне пора к Хелене. Она все еще немного взвинчена. Глаза на мокром месте.

– Не удивляюсь. И когда же мы сможем увидеть нашу новую внучку?

– Скорее всего, завтра. Пожалуйста, сообщи маме и девчонкам.

– Обязательно. Передай Хелене нашу любовь.

Джайлз сидел у постели Хелены, держал ее за руку, а другой рукой гладил по волосам. Он улыбался, глядя жене в глаза. Хелена лежала бледная, изможденная, но очень счастливая.

– Я так рада, что у нашей малышки все в порядке, – сказала Хелена. – Честно говоря, я боялась, вдруг что не так.

– А я боялся, что с тобой может быть что-то не так, – признался Джайлз. – Это было очень плохо?

– Хуже, чем я ожидала. Но теперь какое это имеет значение? Я себе постоянно твердила, что мои мучения обязательно закончатся и если я не умру, тогда все усилия были ненапрасны.

Джайлз кивнул. Пока жена рожала, он сидел в коридоре родильного отделения, отказываясь уйти в комнату ожидания или последовать примеру большинства мужей и отправиться в клуб. Если бы ему разрешили, он бы все это время находился рядом с Хеленой. Джайлз пытался убедить персонал, чтобы ему позволили присутствовать при родах.

– Ишь чего выдумали – быть рядом с женой! – воскликнула изумленная акушерка. – Что за дурацкая мысль? Ей и так хватит волнений, чтобы еще вас успокаивать.

Врач тоже был против:

– Ни в коем случае. Это зрелище, знаете ли, не из приятных. Чего доброго, в обморок упадете. Поезжайте-ка лучше куда-нибудь, выпейте пару порций джина покрепче, а к тому времени, когда вернетесь, ваша жена уже благополучно родит.

Предсказание врача не сбылось. Роды растянулись на долгие часы. Из-за дверей родильного отделения доносились стоны и крики Хелены. Джайлза охватило чувство вины вперемешку со страхом. Он ощущал себя виновником ее страданий.

Только теперь, видя жену живой и относительно здоровой, видя дочку, лежавшую рядом в колыбельке, Джайлз постепенно начал прощать себя и позволять себе вновь быть счастливым. Очень счастливым. Наконец он, Джайлз, создал что-то свое, чем мог искренне гордиться.

– Я люблю тебя, – сказал он Хелене, и впервые он говорил это искренне.

Искренне и с верой в свою любовь.

– Я поведу тебя обедать в «Липп». Это типично французское кафе. Ты там бывала?

Адель покачала головой. Вполне вероятно, что она там бывала, причем неоднократно. Однако в эти минуты, сидя рядом с Люком Либерманом, ощущая у себя на колене его руку и чувствуя на себе сверлящий взгляд его глаз, она забыла и то, где они находятся – это был бар ее отеля, – и, вполне вероятно, забыла даже, как ее зовут. С нею творилось что-то непонятное. Изменились все чувства, куда-то провалилось все, что она знала. Мир сделался незнакомым. Только одно она знала наверняка: она сейчас с Люком. Этого было достаточно.

– Что ж, думаю, тебе там понравится, – торопливо произнес Люк.

– Что?

Он улыбнулся, понимая широту и глубину ее смятения. Понимая в опасном для Адели смысле.

– Ma chère Mam’selle [33]. – Люк взял ее руку, провел по ней пальцами, а затем поднес к губам.

Адель почувствовала этот поцелуй, причем не только на своих пальцах, которых коснулись его губы. Поцелуй Люка опасно, вероломно проник в другие части ее тела, еще не исследованные ею, и вызвал там незнакомые ощущения. Проник в нежные, потаенные уголки и пробудил к жизни непонятное бурление. Она сделала короткий, почти пугливый вдох. Люк это услышал, почувствовал и улыбнулся:

– О Адель. До чего ты… красива.

Она силилась восстановить свое привычное состояние, стать прежней, быстрой на реакции и острой на язык Аделью, рассмеяться ему в лицо и даже высмеять всю эту чепуху, которой она придала излишнее значение.

– Едва ли, – только и сказала она.

Адель высвободила руку и полезла в сумочку за портсигаром. Она достала сигарету, надеясь, что он не заметит, как та дрожит в ее пальцах. Дрожали не только ее пальцы. Адель дрожала вся. Это была нервная дрожь, близкая к шоку.

– Ты вся дрожишь, – сказал Люк, и его голос стал совсем нежным. – Давай я помогу тебе закурить.

– Я… я не хочу курить, – возразила Адель. – На самом деле…

– На самом деле ты испытываешь легкое смущение, – улыбнулся Люк.

– Совсем нет. С чего ты взял?

Да что с ней такое? Она вдруг превратилась в спотыкающееся, дрожащее, запинающееся существо. Беспомощное, безнадежно сломанное, словно кукла. Адель вздохнула, почти испугалась, а потом улыбнулась:

– Прости.

– Не надо извиняться. – Люк оторвал взгляд от ее глаз, посмотрел на ее губы, потом на волосы и очень осторожно погладил ее по щеке. – Мне нравится видеть тебя такой. Люблю, когда ты находишься в смятении. Тогда ты кажешься мне несравненной.

– Боже мой, – как-то глупо пролепетала Адель, потом улыбнулась, снова попытавшись вернуть самообладание. Попытка была нервозной. – Я, наверное, должна пойти и подготовиться?

– По-моему, ты вполне готова. Вряд ли ты что-то добавишь к своему облику или к своей красоте, – сказал Люк. – Но если тебе так надо, иди. Если ты можешь выдержать расставание со мной, смогу и я.

Теперь Адель широко улыбнулась и почти засмеялась. Она бросилась в свой номер. Там она переоделась в платье, купленное в прошлый раз: длинное, узкое платье из блестящего черного шелка, до щиколоток, со скромным вырезом спереди. Волосы она заколола шпильками со стразами, подвела веки темно-коричневыми тенями и выбрала для губ темно-красную помаду.

– Ты выглядишь так, словно знаешь, что делаешь, – сказала Адель самой себе.

Но она ничего не знала. Ни капельки. Все, что она делала, происходило словно само собой, без ее участия. Она сидела в зале кафе «Липп», декорированного в стиле ар-нуво, и пила шампанское. Деликатесы не лезли ей в рот. Она едва проглотила крохотный кусочек рыбы, такой же кусочек жареного мяса и совсем немного блинчиков с фруктами. Она словно не замечала блистательного общества, собравшегося в зале, – le tout Paris [34], как сказал изумленный Люк.

– Смотри. Вон там сидит знаменитая Мюрт. А это Мопс со своей новой любовницей. Должно быть, ты слышала про Мопс. Она немка, но знает в Париже всех. У нее двое верных мужей и еще несколько любовников и любовниц. А вон там в пальто из шкуры леопарда – Нэнси Кунард… Адель, смотри, здесь и Мишель де Брюноф – редактор французского «Вога». Уж его-то ты должна знать.

– Я его знаю, – сказала она, глядя Люку прямо в глаза, – но сейчас мне не хочется с ним разговаривать. Я хочу быть только с тобой… Боже мой! – заерзала она на стуле, мгновенно пробуждаясь от своей дремы. – Никак собака?

– Да, собака. Ты истинная англичанка. Собака сразу пробудила в тебе интерес, но никак не люди. Собаки здесь частые гости, разумеется, при условии, что их хозяева получили разрешение у владельца кафе приводить своих любимцев. И конечно же, собаки здесь тоже шикарные.