Тайна за семью печатями - Арчер Джеффри. Страница 34

– Как бы вы хотели продолжить?

– Предлагаю вам считать голоса Симпсона, а я займусь Даннеттом.

Председатель кивнул, и оба приступили к сортировке бюллетеней. Довольно скоро Фишеру стало ясно, что Симпсон, вероятно, победит с преимуществом в двадцать-тридцать голосов. Он приказал себе сохранять спокойствие и выждать нужный момент. Таковой настал, когда председатель поставил урну на пол и наклонился заглянуть, не осталось ли внутри бюллетеней. У Фишера было лишь несколько секунд, но их хватило, чтобы сунуть руку в карман пиджака и осторожно вытащить пачку бюллетеней, в которых он сегодня днем проставил крестики напротив фамилии Даннетта, – этот маневр он отрепетировал перед зеркалом. Он ловко подсунул бюллетени в свою пачку, не вполне уверенный, хватит ли их.

– Итак, – спросил он, поднимая взгляд, – сколько голосов за Симпсона?

– Сто шестьдесят восемь, – ответил председатель. – А за Даннетта?

– Сто семьдесят три.

Председатель удивился:

– Поскольку разница настолько мала, может, следует пересчитать, дабы не было потом репрессалий?

– Полностью с вами согласен, председатель. Поменяемся?

Они пересели и вновь занялись подсчетами.

Несколько минут спустя председатель объявил:

– Все точно, Фишер. Сто семьдесят три за Даннетта.

– У меня сошлось, председатель. Сто шестьдесят восемь за Симпсона.

– Признаться, я бы не подумал, что в зале столько людей.

– На самом деле еще больше стояло в конце зала, – сказал Фишер. – И еще несколько человек сидело в проходах.

– Тогда понятно. Но между нами, старина, я голосовал за Симпсона.

– Я тоже. Вот она, демократия в действии.

Председатель рассмеялся:

– Что ж, нам, наверное, пора возвращаться и объявить результат, пока граждане не забеспокоились.

– Может, стоит просто объявить победителя и не сообщать, как близки были цифры? В конце концов, мы все должны сейчас поддержать кандидата, которого избрала организация. Разумеется, реальные цифры я зафиксирую, когда буду писать протокол собрания.

– Хорошая идея, Фишер.

– Простите, что звоню так поздно в субботний вечер, леди Вирджиния, но кое-что выяснилось, и, если мы этим воспользуемся, мне понадобятся от вас полномочия действовать немедленно.

– Надеюсь, новости хорошие… – прошелестел сонный голос.

– Я сейчас услышал, что сэр Уильям Трэверс, председатель правления директоров «Пароходства Баррингтонов»…

– Я знаю, кто такой Уильям Трэверс.

– Несколько часов назад он скончался от сердечного приступа.

– Это хорошая новость или плохая? – спросила Вирджиния неожиданно бодрым голосом.

– Бесспорно, хорошая: едва об этом пронюхает пресса, курс акций обязательно упадет. Потому-то я и звоню, ведь у нас всего несколько часов для того, чтобы начать.

– Я так понимаю, вы хотите еще раз продать мои акции?

– Именно так. Я уверен, мне не надо напоминать вам, что вы получили солидный барыш на предыдущей операции, вполне соизмеримый с нанесением вреда репутации компании.

– Но если я продам снова, есть ли шанс, что цена поднимется?

– Когда умирает председатель совета директоров компании, в особенности от сердечного приступа, у акций, леди Вирджиния, одна тенденция.

– Что ж, тогда вперед, продавайте.

20

Джайлз пообещал своей сестре, что прибудет на собрание вовремя. Он с заносом затормозил на гравии перед главным зданием и припарковал свой «ягуар» рядом с «моррис-трэвеллером» Эммы. Джайлз обрадовался, увидев, что она уже на месте: несмотря на то, что они оба владели по одиннадцати процентов акций, Эмма много больше интересовалась делами «Пароходства Баррингтонов», чем он. Особенно с тех пор, как взялась за обучение в Стэнфорде под руководством этого дважды лауреата Пулицеровской премии, чье имя он никак не мог запомнить.

– Будь он избирателем в твоем округе, ты бы не забыл имя Сайруса Фельдмана, – дразнила брата Эмма, а тот даже не пытался отпираться.

Выскочив из машины, Джайлз заметил стайку ребятишек, выпорхнувшую из пульмановского вагона Старого Джека, и улыбнулся. Всеми забытый во времена его отца, вагон недавно обрел былую славу и сделался музеем в честь великого человека. Партии школьников регулярно приезжали посмотреть на Крест Виктории [28] Старого Джека и послушать об Англо-бурской войне. Сколько времени пройдет, подумал он, прежде чем детям начнут читать лекции о Второй мировой войне?

Быстрым шагом направляясь к зданию, Джайлз раздумывал, почему вдруг Эмма решила, что так важно познакомиться с новым председателем именно сегодня вечером, когда всеобщие выборы буквально на носу.

Джайлз не так много знал о человеке по имени Росс Бьюкенен – только то, что писала про него «Файнэншл таймс». После Феттеса [29] Бьюкенен изучал экономику в университете Эдинбурга и затем пришел работать в «Пи энд Оу» дипломированным стажером. Своим трудом он завоевал себе место в совете директоров, а затем получил должность заместителя председателя. Бьюкенена прочили в председатели, но назначение не состоялось – этот пост отдали члену семьи.

Когда Бьюкенен принял приглашение Баррингтона стать преемником сэра Уильяма Трэверса, акции компании выросли на пять шиллингов. За несколько месяцев они вернулись на уровень, которого достигли перед смертью сэра Уильяма.

Джайлз посмотрел на часы: он опаздывал, а к тому же в этот вечер ему предстояли еще три встречи. В том числе с профсоюзом докеров, которым не нравилось, когда их заставляли ждать. Несмотря на то что он ратовал за сорокавосьмичасовую рабочую неделю и двухнедельный гарантированный отпуск с полной оплатой для каждого члена профсоюза, докеры не спешили доверять своему представителю в парламенте: ведь он был близок к пароходству, носившему его имя. И даже не принимали во внимание тот факт, что сегодня он войдет в здание пароходства впервые за год с лишним.

Джайлз заметил, что снаружи здание не только свежевыкрашено, но и отремонтировано. А проходя в дверь, ступил на толстый голубой с золотым ковер с рисунком в виде герба «Пэлас лайн». В лифте он нажал кнопку верхнего этажа и в кои-то веки не почувствовал, будто его тянут в рабство на галеры. Когда он вышел из лифта, первой была мысль о дедушке, легендарном председателе совета директоров, который буквально втащил компанию в двадцатый век, прежде чем сделать ее открытой. Но затем его мысли неизбежно повернулись к отцу, который едва не поставил компанию на колени – вдвое быстрее. Но самым худшим воспоминанием – и одной из причин, по которой Джайлз избегал появляться в этом здании, – было то, что именно здесь убили его отца. И лишь в одном это ужасное происшествие имело благое последствие – оно дало им Джессику, эту маленькую Берту Моризо [30].

Джайлз стал первым из Баррингтонов, кто не занимал пост председателя совета директоров. Но ведь он хотел пойти в политику еще с того дня, когда Уинстон Черчилль вручал награды в Бристольской классической школе. Джайлз тогда был капитаном школьной команды. А из тори в радикала Джайлза невольно переделал близкий друг, капрал Бэйтс, убитый немцами при попытке к бегству.

Быстрым шагом Джайлз проследовал в кабинет председателя и крепко обнял сестру, потом пожал руку Рэю Комптону, который занимал пост управляющего директора компании столько, сколько Джайлз себя помнил.

Затем Джайлз обменялся рукопожатием с Россом Бьюкененом; тот выглядел потрясающе молодым для своих пятидесяти двух лет. Но затем Джайлз вспомнил: в «Фай нэншл таймс» писали, что Бьюкенен не курил и не пил, играл в сквош три раза в неделю, выключал свет в 10:30 вечера и каждое утро поднимался в 6 часов. Не сказать, чтобы такой режим характерен для политика.

– Очень рад наконец познакомиться с вами, сэр Джайлз, – сказал Бьюкенен.