Шлепок гнева (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович. Страница 24

— Гляди, — толстый загнутый ноготь полуорка-шестерки легко рвет мою легкую рубашку, обнажая вмятую мощным ударом грудь, — Готовый он, совсем.

— Дохлый акос. Берите и тащите прямо за мной, типа как пьяного.

— Куда?

— Туда, — передразнивает битый жизнью и не только орк, — За мной шаг в шаг. Туда, где скинуть можно. Не тут же…

Пока вишу мягким трупиком между пыхтящими братками, понимаю, что крипов не удержал от такого сюрприза — развеялись они. Всё, ушла Шпилька. Но, мы выяснили кое-что интересное. Её прикрывают. Шпильку на курьерской работе прикрывают парни, умеющие бить наповал.

Паршивы дела. Со мной не разговаривали, не угрожали, не пытались узнать, от кого мол, этот топтун, а сразу попытались грохнуть. О чем это может сказать? Я не первый? А как узнали, когда в тот момент я уже через крипов следил? Сейчас узнаю.

Омниполис богат на подворотни, трудового народа у нас много, а на вид из окна многим начхать, так что питерские «стаканы» во многих районах города зрелище насквозь обыденное. В такой меня и заносят, чтобы вежливо положить в мусорный бак, большой, квадратный, и с крышкой. Это мы уже в Нью-Йорке стащили…

Убивать я не собираюсь, просто внезапно перехватываюсь руками за шеи обоих несунов-обормотов, да толчком, с упором ноги в землю, отправляю их спинами о стенку напротив баков. Пока они оба в ауте и потеряшках, щелкаю каждому по его крупной нижней челюсти. Человеку бить в эту жабодавку — с рукой прощаться, а вот нам, вампирам, сподручно. Правда, что с этих полуорков взять, они выключились, так ничего и не поняв.

Главарь, однако, понял, однако, не бросился удирать на оживленную улицу, а вместо этого пошёл на меня, неторопливо, медленно, набычившись. Кастет на его руке, похожей на покрытый зеленоватой корой ствол дерева, угрожающе поблескивал.

— Серьезно? — скептически спросил я, снимая личину и зажигая глаза красным.

— От сука… — резко нажал на тормоза матёрый орк, но затем, оскалившись, снова попёр вперед.

Не доходя нескольких шагов, орчина умудрился одним толчком сблизиться со мной, пытаясь зарядить с кастета в корпус, но промазал. Я, целый год получавший зубодробительные тумаки от мастера духовной практики Жаба Жаба Жаббази, попросту избежал удара, попутно разделив взмахом руки с выпущенными когтями брови орка пополам. Вдоль. Пока до зеленого доходило, что он сейчас ослепнет от хлынувшей крови, я вывернулся из-под куда более короткого тычка его отмахивающейся руки, а затем зарядил ему с кулака в нос, превращая зеленый шнобель в блин. Не опасным ударом, а простым, чтобы кровушка в носоглоточку закапала. Пинок в пузо уронил босса на грязный тротуар, заставив выдать из размозженного носа залп соплей и крови, а затем оставалось лишь дело техники — перевернуть, заломить руки и впечатать мордой в стену.

Силен, гад. И тяжел. А еще не сдается, вертится, мычит, рычит и даже немножко колотится лбом о штукатурку.

— Кончай вертеться, дебил! Я не хочу тебя ни убивать, не трахать! — не выдержав, рыкнул я. Сложно, плохо и больно жить без Камня-Кровавика. Столько всего вкусного вокруг оказывается. Оно еще и пахнет.

Я недооценил орка, сильно. Орал, плевался и вертелся он только за тем, чтобы сбить меня с толку. Как только я предпринял попытку зафиксировать засранца понадежнее, сломав ему правую руку, как он сам подался на этот излом, буквально ломая её в моем захвате. А затем, прописав мне короткий в челюсть и заставив отшатнуться, эта старая бывалая орчатина выхватила из-за пояса короткий ухватистый нож, которые многие зеленокожие используют для еды, а затем одним махом вскрыла себе глотку! В два рывка, на всю невеликую длину лезвия!

— Ты чиво наделал⁈ — оторопело моргнул я, держась за челюсть. Битый жизнью мордоворот, который, по идее, должен был маму за ящик пива продавать, натурально устроил себе харакири, и сейчас, радостно булькая отовсюду струящейся кровушкой, отъезжал на тот свет, закрыв глаза и грустно так скалясь окровавленной пастью.

Зачем мелкий уличный бандит такое провернул, я узнаю чуть позже, натянув назад личину человека и приведя в сознание обоих молодых полуорков. Как выяснится, это будут кандидаты в уличную банду Горкуна Живучки, этого долбанного самоубийцы. И знать оба лоботряса не будут ничего. Совсем ничего.

Ну прошлись мы на Костлявую, улицу, которую держал покойник, ну зашли в пару дворов, даже в полуподвальное помещение, набитое рукотворным «железом» для спортсменов, заглянули, где была база этой банды. И что? И никого. Пусто.

Банда удрала, забрав всё, даже кипятильники. Остались лишь кривые и косые железяки, сделанные на коленке.

Сказать, что меня это озадачило — ничего не сказать. Отпустив обоих лоботрясов с наказом начать новую праведную жизнь, я принялся за дело.

Возвращаться с пустыми руками домой мне не хотелось совершенно, поэтому пришлось брать на себя тяжелую роль доставщика неприятных новостей — обходить всю эту злосчастную Костлявую улицу, заводя разговоры с местными жителями и сообщая им печальные новости от том, что Горкун Живучка покинул этот грешный мир. Пришлось, конечно, сначала совершить променад туда, где я оставил комбинезон и лестницу, чтобы не светить слегка окровавленной и порванной рубахой, но, в конечном итоге, это окупилось.

Как поведал мне дед, владелец подвала, арендуемого бандой за небольшие деньги, Горкун был известным ветераном боев без правил, проводящихся постоянно тут и там. Постаревшим, отошедшим от дел, но еще бодрым и авторитетным. Через год-другой он должен был передать банду кому другому, а стать занять мирную и хлебную «должность» третейского судьи на районе, эдакого Блюстителя из низов.

Получив от меня полсотни талеров, дед радостно настучал, дав адрес мальчишки-полугоблина, отиравшегося вместе с бандой. Тот обнаружился у себя дома, забившимся в шкаф и старающимся дышать через раз.

— Ку-ку, — улыбнулся я пацану, раскрывая дверцы этого самого шкафа в своем настоящем облике, — Чё каво, кореш? Кому сидим? Вылазь, перетереть надо.

— Мама, — сказал мне парень, а затем вырубился, предварительно обмочившись.

Хорошо хоть не обделался. Говорю же, инстинкты мелких дохлых тварей у этих гоблинов.

Вскоре мелкий гаденыш вовсю верещал, доказывая мне, что теория о том, что гоблины могут вынести любое количество стресса, обладает всеми шансами на существование. Правда, после того как полугоблин выплюнул из себя всё, что знал и не знал, я испытал когнитивный диссонанс.

Горкун Живучка был сферическим омниполисским орком в вакууме. Эталоном такого орка. Хоть бери его еще не до конца остывшее тело и волочи к таксидермисту, делать чучело для музея. Он был идеальным главарем банды, идеальным бойцом, и у него была совершенно идеальная бандитская жизнь — нищая и переполненная мелким насилием. В общем и целом, не было совершенно ничего на белом свете, что могло бы заставить такого старого и битого жизнью орка вскрыть себе глотку, вместо того чтобы слить вампиру информацию о… да обо всем.

…или было? Всё-таки, банда, растворившаяся буквально сразу (но при этом успевшая собрать пожитки) — кое на что намекала. К чему-то они были готовы, поэтому вид слегка окровавленного человека, ведущего их шестерок как барашков по Костлявой, оказался сигналом становиться на лыжню.

Будем думать, только дома, в халате и в кресле-качалке. Еще мне недавно сосед сверху задарил небольшую свежевырезанную трубочку и запас хорошего табака… кажется, вполне достойный повод это все опробовать.

По дороге домой я даже купил свечей для канделябра. Разжигать камин, как оказалось, я не люблю, а вот на живые огоньки смотреть — дело другое.

Дома меня ждала Смерть. Она пила в гостиной чай с моими домочадцами, которых, кажется, что-то нервировало. Наверное, гости.

Смерть — она только у человеков в бюджетном варианте скелета с косой и в черном балахоне. Совсем нищебродский образ, буквально аж жалко всю эту расу. За тобой приходят в последний раз, и ты видишь то, что смог бы и сам сообразить, обокрав колхозника и покопавшись на кладбище. Уныло. Настоящая Смерть должна быть стильной. Например наша, вампирская, носит полный латный доспех, черный как сама ночь. Без шлема, конечно же, тут ничего не попишешь, умирающий должен видеть лицо того, кто убьет его здоровенным черным двуручным мечом. Впрочем, Смерти это не мешает, попасть ей в голову — задача не для простых вампиров.