Ветер и море - Кэнхем Марша. Страница 58

– Ты намекаешь, что это я продал Дункана американцам?

Миранда почувствовала, что Гаррет застыл, его темные глаза странно блеснули, а потом в них промелькнула тень. Миранда знала, что Дункан никогда полностью не доверял Гаррету, и она знала достаточно, чтобы и самой не доверять ему, но жадность – одна лишь жадность – не толкает на предательство, это она тоже знала.

– Нет, – медленно покачала она головой. – Нет, ты не мог быть таким безрассудным. Не мог, раз оставил в живых Дэви Донна. Но любой может заинтересоваться бонами, которые так легко упали и не позволили вам вовремя прийти и спасти Дункана, чтобы сохранить «Гуся».

– Боны соскользнули, – отшвырнув сигару, прорычал Гаррет и, намотав на пальцы пряди иссиня-черных волос, зажал их в кулаке. – «Ястреб» получил пробоину в корпусе.

– Я-то вам верю, – спокойно отозвалась Миранда, сверкнув глазами. – Но есть другие, которые, возможно, не верят. Кортни ко всем на корабле пристает с вопросами, и люди могут начать думать. Она может заставить думать Донна. Можно ли допустить, чтобы это произошло?

– Если понадобится, я с Донном разберусь. – Гаррет ослабил хватку, но блестящие черные волосы из руки не выпустил.

– А с Кортни?

Его взгляд переместился к мягким красным губам, а затем к опьяняюще пышному, теплому, шелковистому телу, которое чувственно прижималось к нему. Ответ Гаррета был прост, он грубо впился в рот Миранды, а его плоть мечом вонзилась в нее, скрепляя их молчаливый союз.

Миранда торжествовала победу. Кортни Фарроу проиграла, а она выиграла! Она получит Гаррета и все, что по справедливости причиталось ей.

Вздрогнув, Миранда издала победный возглас – крик, который был таким же диким и примитивным, как и мужчина, которого она соблазняла.

Глава 14

Щупальца тумана, которые поднимались над густой зеленью, окружавшей бухту, украсили оба стоявших на якорях корабля прозрачными каплями росы.

Команды обоих судов продолжали трудиться сутки напролет, невзирая на удушливую жару и палящее солнце. Люди латали и штопали порванные паруса, вырезали новые рангоуты из деревьев, обильно росших вдоль берега, и как могли чинили поручни и переборки тем, что было под рукой. Работы, на которые Шо первоначально отвел четыре дня, по-видимому, укладывались в три, и это весьма радовало его. По мере успешного завершения ремонта Шо решил, что разумно ограничить использование фонарей и освещение кают. Он не хотел без необходимости идти на риск, ведь проходящее мимо судно могло заметить луч света там, где его быть не должно. Днем мачты и снасти скрывались в высоких деревьях, но по ночам береговая линия служила черным бархатным фоном, и даже свет от курительной трубки мог выдать присутствие людей.

Поэтому всю ночь огромные медные фонари на палубе должны были оставаться холодными и темными, на оснастке не было никаких огней, ни малейший луч света не пробивался сквозь плотные парусиновые занавески, закрывавшие пробоины в бортах и вентиляционные люки. Шумное полуночное веселье не должно было выходить за пределы нижних палуб, и людям было приказано для попоек, карточных игр и свиданий использовать пустой грузовой отсек – если у них еще оставались силы для подобных развлечений.

Кортни стояла на узком балкончике, который тянулся вдоль стены капитанской каюты. Он был сделан скорее для украшения, чем для практического использования, но узкий выступ давал ей возможность дышать свежим воздухом и в то же время оставаться в одиночестве. На балконе было гораздо холоднее, чем в каюте, где вдобавок ко всему окна были занавешены плотными парусиновыми полотнищами.

Небрежно опершись локтями о дубовый поручень и подперев ладонями подбородок, она задумчиво наблюдала, как в небе таял последний серебристо-розовый луч. Днем водоросли, которые, извиваясь, поднимались с песчаного дна, скрывали глубину воды в заливе, составлявшую три или даже больше фатомов – около двадцати футов, в сумерках вода становилась волнистым листом серебра, а в этот час была чернильно-черной, абсолютно спокойной, гладкой. Кортни с удовольствием осталась бы на балконе на всю ночь, чтобы избавиться от необходимости терпеть то, что снова приведет ее к поражению.

Гаррет Шо, Миранда Гоулд, Дэви Донн и Кортни накануне вечером вместе обедали в офицерской кают-компании, и это был настоящий кошмар.

Дэви Донн сердито смотрел на нее во время всего обеда. Он был не согласен с решением Шо позволить ей наравне с ними решать, как обращаться с пленными американцами. Кортни потребовала натянуть брезент, чтобы укрыть раненых от палящего солнца, – Донн считал, что они должны вариться в собственных страданиях. Она попросила, чтобы американскому доктору обеспечили доступ к перевязочным материалам и хирургическим инструментам, – Донн заявил, что у нее размягчение мозгов, что пленных следует оставить зализывать свои раны и мучиться от боли. Она распорядилась, чтобы раненым принесли мясной бульон, свежие фрукты и ведра с водой для питья и умывания, – Донн плюнул в ведра и с отвращением перевернул первую же супницу. Он категорически отказался от приглашения Шо присоединиться к их группе за вечерней трапезой, и потребовались строгий приказ и скрытая угроза, чтобы заставить его подчиниться.

Гаррет Шо вопреки обыкновению не выглядел встрепанным. Он оделся с особой тщательностью и, прибыв в кают-компанию в темно-синей парчовой куртке и белых нанковых бриджах, выглядел как король пиратов, которым всегда стремился быть. Однако рубашка на мощных плечах, накрахмаленная и безупречно отглаженная, как-то не соответствовала красно-коричневому загару и черной гриве волос и почему-то придавала ему шаловливый, порочный облик. Кортни не могла припомнить, чтобы когда-нибудь видела его таким.

От его парадного вида ее собственная простая одежда казалась намеренным оскорблением. Кортни забыла, что Шо любил выставлять напоказ свое положение и богатство и, следуя морским обычаям, устраивать по вечерам официальные обеды. Нет, нельзя сказать, что она забыла об этом, просто в данной ситуации считала их неуместными. Но он окинул надменным взором своих «приближенных», покосился на ее потрепанные парусиновые брюки и ту же простую батистовую рубашку, в которых ее перевезли с «Орла». Даже Донн удосужился надеть чистый жилет и рубашку и, как заподозрила Кортни, потратил целый кусок мыла на свое лицо и руки.

Настроение Кортни и вовсе испортилось, когда в облаке серебристо-желтого атласа в кают-компанию впорхнула Миранда. Ее длинные черные волосы были собраны в корону блестящих локонов, которые, слегка подрагивая, ловили и отражали свет свечей. У платья практически не было лифа, и лишь небольшой кусочек атласа плотно обтягивал большую грудь. Мужчины, широко раскрыв глаза и боясь вздохнуть, с нескрываемым интересом наблюдали за ней, стараясь понять, сможет ли ткань удержать ее груди в таком неустойчивом положении. Они ловили каждое ее слово и вскакивали с мест всякий раз, когда нужно было наполнить ее бокал вином. А дерзкие, обольстительные янтарные глаза без особых усилий умели заставить Гаррета смотреть в них и в неловкой тишине надолго удерживали его взгляд. А когда Миранда говорила, ее искусно модулированные звуки голоса служили только для того, чтобы односложные ответы Кортни звучали еще грубее – скорее от ревности, чем от раздражения.

Ревность!

Это слово пробудило в памяти Кортни воспоминание о разговоре, который днем состоялся у нее с Гарретом, когда он пытался оправдать поведение Миранды на борту «Орла».

– Поймите, Корт, вы не должны ничего иметь против нее. Она не такая, как вы или я. И она к тому же не умеет скрывать то, чем наградила ее природа.

– Ее интересуют только удовольствия, Гаррет. Она не пролила ни слезинки и даже не задумалась о судьбе других. И вы не видели ее на берегу. Вы не видели, как она намеренно выставляла напоказ свою «несчастную» судьбу, чтобы заслужить внимание капитана.

– Лучше капитан, чем несколько дюжин похотливых матросов. – По лицу Шо начала расплываться улыбка. – И откуда вы можете знать, что она не собиралась помочь своим пленным товарищам? Откуда вы знаете, что она делала и чего не делала?