Мировая Война (СИ) - Рожков Григорий Сергеевич. Страница 2

Майор Шибанов оказался категорически не способен к продуктивной работе с нашей командой попаданцев — вместо поддержки с его стороны мы оказались под жутким прессингом. Он все время встревал во все наши дела, даже если они не были связаны с выполнением поставленных боевых задач. То с вопросами приставал: «а что это вы там напеваете?», «а о чем вы разговариваете?», «чем вы тут занимаетесь?». И в большинстве случаев получив ответ на свой вопрос, он моментально закипал и устраивал нам разнос. Мол, мы, дубы такие, ничего в местных реалиях и коммунистической идеологии не смыслящие, творим всякое такое, что позорит героические образы солдат спецназа НКВД и рейнджеров! Лез с «дельными» советами — то, как снайперам позиции подбирать, то, как засаду на танковую колонну ставить, то, как снаряжение носить! Все ссылался на свой «немалый и чрезвычайно полезный» опыт времен Гражданской войны в Испании. Хотя советы были самые, что ни есть — глупые, явно надуманные. И любая попытка указать куратору на его неправоту и ошибочность суждений опять приводили к разносу и разрушению наших, попаданческих, мозгов.

Потом стало еще хуже — он стал беседовать с нами поодиночке. Под миловидным предлогом: «я хочу узнать своих подопечных лучше», скрывалась самая наибанальнейшая вербовка! Этого я не ожидал никак! Всего чего угодно, но не этого! Тихо-мирно меня попросили стучать на своего брата и на друзей, так как это позволит мне (!) лучше понимать их и контролировать, а товарищ Шибанов лишь подскажет, как это сделать идеологически правильно. И плюс к этому, мне посоветовали, время от времени докладывать о беседах с товарищем Дерби, я же ведь советский гражданин, да?..

Тогда я впервые послал Шибанова открытым текстом. Далеко и надолго. И что удивительно майор проглотил эту пилюлю, не сказав ни единого слова в ответ, только зыркнул хищно запоминая обиду и сохраняя ее на будущее…

Как выяснилось потом, в беседе с братом и Юрой, майор подбивал стучать и их, под тем же предлогом — понимание и контроль. На один момент мне почудилось, что это грубая и злая проверка нас, попаданцев, на вшивость, но слишком уж независимым и хитрым был Шибанов.

Вторым, очень опасным, сюрпризом, стала потеря моей способности перехода в «серое» состояние. Выяснилось это не сразу, а лишь когда я оказался пред лицом смертельной опасности…

В Одессу нас, освободившихся от выполнения функций охраны посольств, бросили неспроста. Город был на грани окружения. С воды, конечно, окружить Одессу было невозможно — Черноморский Флот и его руководство дело свое знали, но на суше все обстояло куда как хуже. Превосходящий числом и вооружением противник довольно шустро обошел преграждающий прямую дорогу на Одессу Днестровский лиман, в течение трех дней вышел в район Сухого Лимана на юго-западе, а на севере прямо к Хаджибейскому лиману в районе села имени Октябрьской Революции. К городу можно было подойти лишь с востока со стороны Крыжановки, прямо по берегу моря — так как идти ближе к Хаджибейскому лиману было смертельно опасно — фашисты очень оперативно подогнали в район села Дачное батарею железнодорожных орудий, которые долбали исключительно по подконтрольному Красной Армии сухопутному пути в Одессу. Командующий обороной города генерал-лейтенант Софронов сходу озадачил нашу спецназовскую братию горой задач, в основном сводившихся к простому: «пойдите туда, уничтожьте вот это, потом вернитесь обратно!». На первом же задании — уничтожении тех самых железнодорожных пушек у села Дачное обернулось для меня, и, слава Богу, что лишь для меня, проблемами.

Мы, под покровом ночи вышли к селу, разведали округу, разыскали замаскированную батарею, выяснили, что охраны там — с гулькин нос, радостно атаковали ее и в ходе рейнджеры оказались в опасной ситуации. К артиллеристам и охране батареи нежданно-негаданно подошло подкрепление — колонна автомашин и батарея самоходных зениток. Фашистов оказалось довольно таки много, и быстро разобраться с поставленной задачей и отбиться от подоспевшей колонны мы физически не могли. Кое-как заземлив большую часть артиллеристов, уничтожив одну, и повредив оставшиеся две пушки, мы начали отходить к Хаджибейскому лиману, где нас ждали моторные лодки. Тогда-то все и случилось — отстав от основной группы рейнджеров, я остался поджидать бойцов арьергарда, и в этот момент на меня из темноты выскочили трое эсесовцев…

На миг я ощутил исходящую от них опасность, настоящую, смертельную опасность, очень уж они хорошо двигались, чувствовался немалый опыт… Но опыт прежних аналогичных ситуаций подсказывал — сейчас будет «серое» состояние. Я даже успел весело подумать, что не видать эсэсманам утра ибо сейчас их будут убивать…

Но «серое» состояние не пришло. Пред глазами мелькнула вспышка, по всему телу ударила боль, непреодолимая паника и полная дезориентация охватили меня моментально. Не понимая, где я и что происходит, просто рухнул на землю, затрясся от ужаса, скрутился, пытаясь закрыться от неведомой, но чудовищной как мне казалось, опасности. Пред глазами бегали непонятные, пугающие образы, переполненные жестокостью, кровью и смертью. Мое тело бросило сначала в сильный жар, через миг меня объял ломящий кости холод. И все это, как, оказалось, длилось от силы три-четыре секунды. Фашисты даже не успели сообразить, что же тут произошло. Избавление от невиданной беды пришло извне — меня с силой тряхнул за плечо подоспевший на помощь с арьергардом Кинг…

По возвращению в Одессу меня ждали врачи и хитрый майор Шибанов. Куратор первым делом нахамил, выразил свое отношение ко мне (он, видите ли, ЗНАЛ, что я трус и паникер не способный ценными кадрами управлять) и в довесок сообщил, что информация о моем психическом заболевании будет доложена в Москву и Вашингтон в самое ближайшее время. И слышалось в тех словах совсем не лестное: «Ты псих, Пауэлл и я тебя законопачу в дурдом!» И это все он говорил, тыча пальцем мне в грудь и ухмылясь своей гадкой рожей…

Меня сорвало с катушек. И без того будучи в отвратительном состоянии, я взбесился и до чертиков перепугался за себя. Эмоции вырвались наружу с ударом. От всей души, с чувством, с толком, с расстановкой я одним ударом сломал челюсть куратору. Спустя секунду пришло осознание что это — роковая ошибка…

Но ничего не произошло! Вообще ничего. Никто не трогал мой взвод и меня, и это в то время как взвод Аверьянова с утра до ночи, а то и вообще — круглыми сутками, пропадал за линией фронта. Поймать брата или Юру, дабы поговорить о сложившейся проблеме не было возможности. Из штаба и от товарища Софронова не было никаких указаний, да и Шибанов исчез и на глаза никому из рейнджеров не попадался. Стало совсем грустно…

Однако, нарушая все законы логики, на восьмой день после моего срыва, ровно 31-го декабря, пришел срочный приказ — мчаться в район села Переможное. Неподалеку от этого села, располагающегося на железнодорожной ветке Одесса-Смела, располагался недавно возведенный крупный резервный склад с которого, в случае прерывания врагом железнодорожного сообщения, первое время должна снабжаться Одесса. Если снабжение по суше восстановлено не будет, поставки начнутся морским путем.

А в Переможное доставлялось все нужное для Одесской группировки: топливо, боеприпасы, медикаменты, техника и все-все что только могло понадобиться воинам Красной армии и Черноморского флота. Прибывающие эшелоны чередовались — с одних грузы перегружались на автомашины, которые тут же уходили в Одессу, с других же — все отправляли на тот самый резервный склад. Секретность там развели — фантастическую, о существовании склада лично я узнал лишь, когда мне о нем рассказали. И вот, как оказалось, в самое ближайшее время город перейдет на снабжение именно со склада. Фашисты преодолели линию обороны у села Сталино и двинули свои моторизованные колонны по направлению к Петровке. Железнодорожное сообщение могло быть прервано в ближайшие часы. Но это было не так важно и страшно — под рукой все еще был здоровенный склад, и его нужно было защитить. Немцы, будь они неладны, набросали вокруг Переможного примерно десять групп диверсантов, и Софронов точно просек — наличие склада уже не является секретом для врага.