Наваждение Мора - Каттен Лила. Страница 7
– Ты знал, что Риза приходил ко мне незадолго до тебя и предлагал свой порт в качестве переправы.
– А ты ему?
– Дорогу к шахте, которую он планировал прикупить на моей территории.
Шахту, блядь. Все знают, что они не продаются.
– Он долбоеб?
– Очевидно, это был ход для дальнейшего сотрудничества. Я узнал, что он хотел выдать замуж свою дочь за одного весьма богатого человека, и таким образом, завладеть ювелирным бизнесом. В итоге я узнал об этом, теперь шахта моя.
– И что сказал тебе тот самый «пряник»?
– Не вспомню дословно. Но там было что-то о том, как он отнимет у тебя власть и подарит мне пятьдесят процентов территории.
– И почему же ты отказался?
– Во-первых, как я и сказал – я не шлюха. Во-вторых, я знаю, что Риза не смог бы сделать это самостоятельно, он рассчитывал на то, что я отправлю на помощь своих людей. Мне это было неинтересно. Я доволен своей территорией.
– Можешь быть уверен, что я на твою не ступлю с войной.
– Благодарю.
– Но, если ты планируешь идти на Ризу, предупреди. Мои люди часто перемещаются по его территории. Я не хочу, чтобы они пострадали.
– Я не планировал, но хорошо.
– Полагаю, звонок завершен?
– Да.
Мы отключаемся одновременно. И какое-то время после разговора, я размышляю обо всем. Пока мне не приходит сообщение.
Опускаю глаза и у меня нет ни одного желания, кроме того, в котором я разъебываю телефон о стену.
«Мы с вами не решили, до скольки я работаю?»
«О и еще по оплате. Я сказала маме, что устроилась на работу. Будет странно, если я не принесу ни копейки с нее? Предлагаю вариант, что вы оплачиваете только проезд.»
«И еще момент, мне всегда приезжать в семь утра?»
Я не обращаюсь с женщинами грубо. Никогда.
Исключение – секс. Для меня он не включает нежностей. Даже объятий или поцелуев… фу, особенно последнее.
Но сейчас, я близок к тому, чтобы ее придушить.
На хуя я вообще убрал ее номер из блокировки?
«Я СКАЗАЛ ТЕБЕ НЕ ПИСАТЬ МНЕ»
Пока вхожу в контакты и пытаюсь заблокировать ее снова, она отвечает.
«Ну вы меня убрали из черного списка, я решила, что мы поладили)»
Поладили?
Кто вообще может с ней поладить?
Что это за слово сука такое?
Нажимаю ответить и понимаю, что кроме мата нет ничего, что я хочу написать.
Убираю мобильный и набираю по внутренней связи офиса девчонку, что планировала работать бухгалтером.
Сука, забыл ее имя.
– В кабинет ко мне, – рявкаю и откидываюсь на спинку, закрыв глаза.
Она приходит быстро и без слов принимается за работу.
Расстегивает брюки, встав на колени, и вынимает мой ноющий член.
Мне было это нужно.
Сочные губы смыкаются вокруг головки, и юркий язык принимается за работу.
Я не помогаю ей, она все знает сама.
Уже спустя пару минут я ощущаю, как мои яйца поджимаются. На этом моменте я вплетаю пальцы в ее волосы и смотрю вниз. Наблюдаю, как она уверенно принимает меня всего.
– Не останавливайся, – рычу ей, на случай если попробует, но телефон снова звонит и, глянув на экран, я почти ору.
У меня будто блок срабатывает и все разом сходит на нет.
Я так импотентом стану.
– Твою мать…
Девчонка смотрит на меня оставаясь на месте и пытается поднять мой член снова, но я уже не настроен.
– Иди.
Она кивает и встает.
– А может, попробовать снова?
– Иди.
На этот раз она уходит. Я привожу в порядок одежду и смотрю на телефон.
– Что мне с тобой делать?
Глава 7
Это был самый длинный день в моей жизни за последние несколько месяцев.
Да, когда я лежала прикованная к кровати, такие дни были от восхода солнца и до самого заката. Они вынуждали думать о многих вещах. Часто о плохих. О том, что сейчас вызывает страх и слезы.
Беспомощность и безвыходность самые пугающие вещи на самом деле.
Люди желают здоровье на каждый праздник, и как же они правы. Пока ты ходишь и твой разум чист – ты способен жить. Лишаешься этого, и ты фактически мертв. Пусть и верил сначала о том, что все поправимо.
Нет, не все. Не тогда, когда в твоем кармане лишь пара монет.
Для восемнадцати лет, мои мысли слишком взрослые. Иногда я чувствую себя старой бабушкой с опытом жизненным под девяносто. Но сейчас, как бы ни было это странным, я прихожу в себя.
Может, мне нужна была эта диверсия постаревшего мозга?
Как знать, к чему в итоге приведет меня эта работа в доме Яна Мора.
По сути, весь день я убирала, помогала Глаше. Видела того самого повара, который чуть не убил меня за то, что вошла на кухню. Но мне кажется, мы с ним поладим. Есть что-то в нем, реально напоминающее Яна.
И вот за весь этот день, я даже ни разу не вышла на улицу, не увидела двор. Но завтра…
А Ян так и не ответил на мои сообщения. Поэтому я осталась ждать его, чтобы поговорить.
– Почему ты не едешь домой? – спрашивает женщина, когда я помогаю ей накрыть на стол для всей этой мафиозной оравы голодных мужиков.
– Надо с Яном поговорить, – отдаю ей поднос со стаканами.
– Он так рано не приезжает домой, – забирает и уходит.
– Черт, – остаюсь задумчиво стоять на кухне.
Набираю стакан воды и выпив его, выдыхаю огромный глоток воздуха. Слышу позади шаги женщины.
– Знаете, не страшно еще подожду, – засматриваюсь на двор позади дома. – И я удивлена, почему вы меня до сих пор не спросили, почему я тут.
– Потому что всем похуй на это, – стакан вылетает из руки почти со свистом и разбивается, а я резко оборачиваюсь.
– Да повесьте вы уже на свою шею колокольчик, – возмущаюсь на него.
Но когда он не реагирует на мой тон, я понимаю, что он медленно идет на меня.
– Э… в принципе, можно и тапочки со звоночками такими. И ногам тепло, и я жива, без инсульта и заикания на всю жизнь. Да? – голос с каждым его шагом становится выше и более напряженным.
А когда мое тело впечатывается в другую часть кухонного гарнитура, я вся напрягаюсь.
– Я-я смотрю у вас настроение не очень хорошее? У меня тоже. А я, когда без настроения злая… до ужаса, – теряюсь, потому что он не останавливается, даже когда между нами остается лишь пара миллиметров, но тепло все равно соприкасается с моим телом.
Моя голова задрана высоко вверх, но Ян выставляет руки по обе стороны от меня и, облокотившись на столешницу, наклоняется, отступая.
В итоге я стою с его лицом напротив и чувствую, как он дышит. Но вместо того, чтобы попытаться выпутаться, убежать или снова нести какой-то бред, я рассматриваю его.
У него две маленькие родинки у правого глаза. Там, где от уголка отходят лучики морщин. И шрам, выцветший на левой брови не выпуклый, как казалось раньше, а ровно с кожей идет, будто погруженный в нее. И эти дурацкие брови, будто рассыпавшиеся смотрятся интересно, уголком изгиба уходя очень высоко, создавая иллюзию крыши домика. Треугольные.
Его взгляд тяжелый, но еще какой-то уставший. И за этой эмоцией сложно сейчас разглядеть злость и раздражение, которые я в нем вызываю.
Мой взгляд касается его обычного мужского носа. Не горбатого, небольшого и точно не маленького.
Борода кажется каким-то хаосом на его крупном лице, но в то же время она ему идет.
Волосы Яна заплетены в пучок на затылке, а мне становится интересно, как он будет выглядеть, если сдернуть резинку и взлохматить их.
Мои пальцы внезапно покалывает, и я ощущаю на их поверхности влагу, затем вздыхаю.
Почему я не испытываю страха к нему?
Он по всем пунктам пугающий и устрашающий человек. Его жизнь – боль и насилие, а я стою и не ощущаю ни малейшей угрозы.
Более того, мои губа приходят в движение и дурацкая привычка говорить то, что приходит на ум, сейчас более чем неуместна. Но я уже не могу ничего сделать.