Благие намерения - Робертс Нора. Страница 41

В комнате стоял щит — копия Евиного журнала. Весь в лицах. Два из них жирно перечеркнуты красным.

Такой же жирный красный крест предполагалось поставить этим вечером на Хастингсе.

Рано или поздно это обязательно произойдет, только сперва ему придется помучиться. После сегодняшнего унижения это обязательно. Неудача ощущалась, как саднящая рана, как нестерпимый ожог.

Ничего, его еще настигнет неминуемое правосудие. Но прежде пострадают другие.

Других так много!

Возможно, пришло время осмелеть. Громче заявить о своей правоте.

Но первым делом — покаянное письмо. Сев, убийца излил свое сожаление, стыд и гнев в словах, обращенных к Еве.

13

Ева проснулась в начале шестого утра невыспавшаяся, измученная снами. То, что она лежала в постели одна, совсем ее не удивило. Она не включила свет, потому что мечтала поспать еще часок, хотя знала, что мечта не сбудется. Она привычно удивилась, как Рорк довольствуется таким коротким сном.

Заставив себя встать, она побрела к автокухне, чтобы оживить мозг и весь организм при помощи кофе. Мысль, что этим утром не придется посещать морг, придала ей бодрости.

Кофе и живой свидетель, даже два живых свидетеля, — многообещающее начало дня!

Для пущего оживления она уставилась на стоявшую в спальне рождественскую елку. Через несколько дней с ней придется проститься почти на целый год, поэтому надо успеть насладиться волшебным зрелищем. Для тепла она зажгла камин.

Она никак не могла — и полагала, что так и не сможет — справиться с изумлением, что живет в этом чудесном доме, где холодным зимним утром можно наслаждаться теплом камина.

И все благодаря любви необыкновенного человека.

Когда к ней присоединились Рорк и кот, она уже достала из гардероба одежду и сварила вторую чашку кофе. Рорк успел облачиться в свой костюм короля бизнеса — черный, в тончайшую серебристую полоску, под костюмом чернели рубашка и галстук с полосками в тон.

Он выглядел отдохнувшим, бодрым, очень эффектным — таким, что ей даже стало завидно.

— Я думал, ты проспишь дольше, — сказал он, целуя ее в нахмуренный лоб.

— Хоть ты и не дроид, неплохо бы разобраться в твоем внутреннем устройстве. После четырех часов сна неприлично выглядеть таким выспавшимся!

— Давняя привычка. Пробуждение раньше отца и Мэг было единственным способом избежать утренней взбучки. Почему ты еще не одета?

Она в ответ на его слова подумала, что для нее способом избежать отцовской взбучки — а то и чего похуже — был, наоборот, сон.

— А что?

— Сегодня ты снова сможешь появиться на экране, лучше быть при этом в одежде.

— Не желаю думать об одежде, когда…

— Тогда о ней подумаю я. — Он взял жакет и блузку, которые она приготовила. — Сюда подойдут брюки — насыщенного цвета карамели, классического покроя, по фигуре. Я этим займусь, а ты занимайся завтраком. Я проголодался.

Она бы вступила в спор, если бы сделка не передавала в ее руки завтрак. Значит, никакой овсянки!

Уже в классических, как раз по фигуре брюках насыщенного цвета карамели она подступила к автокухне.

Ей захотелось вафель, утопленных в сиропе. К ним она добавила ягодную смесь — он непременно выскажется насчет сбалансированности. Главное, она любит ягоды.

У нее готов полный поднос, у него — ее гардероб на сегодня: пиджак одного цвета с брюками, но в золотую полоску, хрустящая белая блузка, темно-зеленый жакет с кожаными коричневыми пуговицами.

Она одобрила его выбор, сочтя уместно скромным.

Появление подноса с едой заставило Галахада навострить уши, но стоило Рорку пригрозить ему пальцем, как он послушно задрал лапу и приступил к умыванию, как будто его намерения исчерпывались этой утренней процедурой.

Ева решила надеть бриллиантовый кулон, подаренный Рорком в подтверждение своего объяснения в любви. Наконец-то настал момент залить вафли сиропом.

— Лучше бы налила сироп в чашку и выпила, — прокомментировал он.

— Это разные вещи. За каким штурвалом ты постоял сегодня утром?

— Помнишь, я тебе рассказывал про деревню в Тоскане? Вроде бы получается.

— Ух ты! — На самом деле покупка им деревни в Италии оставила ее равнодушной. Он владеет целым островом, куда они отправятся, если и когда она поймает своего одержимого убийцу. Ему принадлежит львиная доля космического курорта. Все это всего лишь крошечная часть его огромной империи.

— Хорошо бы побывать там следующим летом, — продолжил Рорк, хрустя своими вафлями, с гораздно меньшим количеством сиропа. — Реставрация виллы приближается к завершению.

За окном то ли лило, то ли мело — смотреть в ту сторону и то было зябко. И у Евы не получилось представить лето, солнце, тепло. Хотя почему бы и нет? Вафли в сиропе, тепло от камина и мерцающая елка рождают веру в чудеса.

А что сейчас поделывает убийца? Этой мыслью Ева вернула себя в реальность. Спит? Позволяет ли ей работа — теперь Ева не сомневается, что это женщина, — проспать до рассвета, если только в такой темный зимний день позволительно заикаться о рассвете?

Снится ли ей кровь, как она снится Еве? Снятся ли ей мертвые вытаращенные глаза, в которых застыло осуждение?

— Поработаю-ка я утром дома, — решила Ева. — Так им не вытащить меня на экран. Мне бы пригодилась Пибоди, а также Макнаб, если Фини его отпустит. В лаборатории наверняка готовы результаты. Вместе с новыми данными они сузят поле поиска.

— Я пошлю за ними машину.

— Зачем? — Она искренне удивилась, даже рот разинула. — Пусть едут на метро.

— Ева! — Он указал на окно, на мокрую серую крупу, сыпавшуюся с неба.

— Пусть отмораживают задницы, копы они или нет? Ты их балуешь.

— Почему нет? Так они быстрее к тебе доберутся, не успев вымокнуть. — Он погладил ее по бедру. — Что тебя рассердило?

— Сны, — созналась она. — Гадкие сны. Про Ледо, играющего в бильярд обломком кия, другой обломок которого торчит у него в груди. Напоминание, что первой сломала кий я. И что он помог мне выйти на убийцу «крота» Снукса. Немного, но помог. Еще мне снилась Баствик: опять она размазывала меня в суде.

Ева покачала головой и отхлебнула кофе.

— Убийца тоже снилась. Похожая на меня. Это из-за Хастингса: он сказал, что у нас с ней похожие глаза. Мы сидим, пьем вино. Вернее, пьет она. Между нами на столе огромная пузырящаяся пицца. Прямо дружеская трапеза! И она объясняет свои поступки: сколько убийц, насильников, педофилов, мужей, избивающих жен, выпустила бы на свободу Баствик, останься она в живых! Сколько людей воровали, грабили, убивали бы, чтобы раздобыть денег на товар Ледо! Разве я не вижу, какое благо она несет? Защищать и служить! Правосудие! Уважение к закону и к людям, защищающим закон!

Она умолкла, но Рорк знал, что она еще не выговорилась, что собирается с силами.

— Я говорю: убивать — не значит служить закону. Она наклоняется над столом, и все — вино, пицца — превращается в кровь. Она глядит на меня и говорит, что я сделала то же самое. Я убила своего отца. Она говорит это с улыбкой, как будто мы с ней — мирно болтающие подружки.

Она снова передохнула.

— Во сне меня охватила паника. Она не может этого знать! Откуда? Я говорю: ты ничего об этом не знаешь, а она улыбается и твердит, что все знает. Все обо мне знает.

Рорк взял Евину руку и поцеловал, чтобы ее успокоить.

— Она ничего о тебе не знает.

— Чувство было такое, что знает. «Ты убила Ричарда Троя, — говорит, — потому что у него была потребность убивать. Ты, как и я, знаешь, что значит поступать как должно и наслаждаться этим».

— Брось, все это не стоит выеденного яйца.

— Знаю. — Она встала, чтобы побороть наваждение ходьбой. — Мне было восемь лет, и он снова и снова меня насиловал. Таким пьяным, что мог бы меня убить. Я боялась, что так и произойдет. Я подобрала с пола ножик и воткнула в него. Это не то же самое, что убить того, кто не представляет опасности — тебя, еще кого-то. Это вообще разные вселенные. — Она запустила пальцы себе в волосы и заставила себя сесть. — Вот что я знаю, — тихо закончила она.