Обреченный мир - Рейнольдс Аластер. Страница 23

– Черепа, – прошептала Мерока.

– Те, с которыми мне не следовало встречаться?

– Ну, я надеялась, что мы не пересечемся. – Девушка держала пистолет прямо перед собой, у самого лица, почти касаясь земли. – Лежи смирно, помалкивай, глядишь, и обойдется. Похоже, они куда-то спешат. Черепа ищут приключений, только когда в драчливом настроении.

– Что это за настроение?

– Молчи!

Голова колонны поравнялась с ними. Шума и света хватало, и Кильон боялся, что вот-вот заржут спрятанные их кони, один или оба сразу. Вообще-то, черепа своим грохотом могли заглушить ржание, но охранники по углам повозок казались трезвыми и бдительными. Кильон сомневался, что здесь работают приборы ночного видения, но чувствовал себя яркой теплой точкой на фоне остывающей земли.

Однако колонна двигалась дальше, и коней Мероки и Кильона слышно не было. Мимо громыхали дюжины повозок, каждая на вид больше предыдущей. Последние лошадям тянуть было не под силу, поэтому использовались тракторы: черные громадины крутили металлическими маховиками, с фырканьем выбрасывая клубы белесого пара. Следом за тракторами двигались повозки с большими, как дома, клетками. За их прутьями жались друг к другу люди в лохмотьях, закованные в кандалы и связанные вместе.

– Пленные, – пояснила Мерока, словно это вызывало сомнения. – Черепа их покупают по дороге в городах и деревнях. А то и силой забирают.

– Они чем-то провинились?

– Кто да, кто нет. – Мерока помолчала. – А кто просто сбежать не успел.

– Что с ними будет?

– Ничего хорошего.

– Лучше скажи, Мерока. Хочу знать, чем рискую.

Девушка тяжело вздохнула, глядя на окутанную пылью и паром колонну.

– Некоторых, в основном женщин, черепа продадут в рабство или возьмут себе в услужение.

– Почему эти черепа такие?

– Большинство от природы угрюмые злыдни. Любой, кого выгоняют из нормального поселения – убийца, вор, насильник, – имеет отличные шансы оказаться среди черепов. Если поначалу новенькие лишь потенциальные психопаты, то потом, когда их напичкают дурью, на которой сидят остальные, начинают пускать слюни и щериться, будто с рождения идиоты.

– О какой дури ты говоришь?

– Не о простых антизональных и не о растительных аналогах, Мясник. Грязные дела заставляют черепов кочевать из зоны в зону. Нормальных лекарств не достать, вот они и химичат. Готовят дурь сами или принимают то, что борги дают в обмен на пленных. Постепенно в голове все мешается, мозги отшибает напрочь. Не забывай еще о разном прочем дерьме, которым они себя потчуют.

– Боргов ты упоминала еще у Фрея. Кто они такие?

– Не кто, а что, Мясник. Долбанутые биомеханические машины. Но тебе из-за них волноваться не надо.

– Как не надо было волноваться из-за черепов?

– Черепа шарятся всюду, а боргам глубоко в эту зону не проникнуть.

Почти все клетки уже проехали. Замыкали караван конные повозки поменьше. Кильон понемногу успокаивался, чувствуя, что их не заметят. Большая шумная часть колонны ушла вперед, а их с Мерокой коням хватало примитивной хитрости стоять тихо. Кильон глянул на последнюю, самую маленькую клетку. Наполовину меньше предыдущих, она вмещала, как ему сперва почудилось, лишь одну пленницу – девушку в рваном платье или в плаще с оторванными рукавами, не то лысую, не то бритую наголо. Она держалась за прутья худыми, но мускулистыми руками. Нет, девушка не одна! В ее подол вцепился ребенок. Мальчик или девочка – определить невозможно: он был в лохмотьях, грива спутанных черных волос скрывала лицо. Ребенку было года четыре, максимум пять, а матери, если та девушка и впрямь его мать, – от силы пятнадцать.

– Что станет с ними? – Кильон кивком указал на девушку с ребенком.

– Что-что… В рабство попадут.

– Ужас!

– Добро пожаловать в реальную жизнь, Мясник! Хочешь воззвать к совести черепов – вперед с песней! Только сперва я удочки смотаю, ладно?

– Выходит, нужно спокойно и безропотно смотреть на то, что они творят?

– Черепа повсюду, Мясник. Они хозяева Внешней Зоны. Разозлишь одного – молва мигом разлетится. Не страшно, если безвылазно на Клинке сидеть. Но мне-то нужно на жизнь зарабатывать.

Колонна уходила. Последние повозки и всадники с грохотом и криками исчезали во мраке. Вскоре дикие вопли затихли, но Кильон еще видел девушку с ребенком в клетке. Казалось, она смотрит прямо на него, словно что-то видит во мраке. Он вздрогнул, заверив себя, что ему чудится, а потом девушка медленно повернулась в сторону движения и притянула ребенка к себе. Кильон увидел ее затылок и во тьме разобрал не то большой шрам, не то родимое пятно от макушки до шеи.

Его так и подмывало что-нибудь предпринять, но он понимал: это бесполезно, Мерока права. Каким нелепым он, наверное, казался ей сейчас: городской хлыщ, бурно возмущающийся бесчеловечной жестокостью, которую только что заметил. А ведь жестокость существует давно, не годами, не десятилетиями, а тысячелетиями. Жестокость и несправедливость собирали страшный урожай беспрестанно, каждую секунду его жизни.

– Знаю, это дико, – проговорила Мерока, когда шум каравана почти стих, – но привыкнуть можно. Либо привыкаешь, либо сходишь с ума. Я выбор уже сделала.

– Не мне тебя судить.

Они поднялись и убрали оружие.

– Не думай, что мне плевать… Просто их много, а нас слишком мало. – После каждого предложения Мерока делала паузы, с заметным трудом подбирая слова. – Вот если бы жители Клинка объединились, собрали армию… спустились сюда – что-то, может, и получилось бы. А это разве возможно? Черта с два! Рой простит нас раньше, чем это случится.

– Что еще за Рой?

– Рой – это то, из-за чего тебе, Мясник, не следует волноваться.

Глава 7

На рассвете Кильона разбудило ржание. Кони чего-то испугались, и среди еще не развеявшейся тьмы он слышал сердитое бормотание Мероки, пытающейся их утихомирить. Выбравшись из-под теплого одеяла, Кильон поежился от предрассветной прохлады. Кружилась голова, словно он слишком резко вскочил. Что встревожило коней? Он глянул на дорогу – пусто. Еще одного каравана черепов слышно точно не было.

С трудом вглядываясь в темноту, на ватных ногах Кильон побрел на шум. Мерока гладила испуганных коней по мордам, стараясь успокоить. Те били копытами, дико сверкали глазами, скалили зубы, прижимали уши к головам.

– Что-то раздражает их, Мясник. – Мерока выбилась из сил, пытаясь усмирить отчаянно рвущихся из рук лошадей.

– Похоже на то. – Он покрепче перехватил поводья своего коня и прижал ладонь к его блестящей от пота шее. Лошадиное сердце стучало, как часы, заведенные слишком сильно. – Что-нибудь видела или слышала?

– Всю ночь было тихо, как в склепе. Потом кони начали эту свистопляску.

У Кильона мелькнула одна мысль, но он решил пока ею не делиться.

– Как ты себя чувствуешь, Мерока?

– Словно всю ночь не спала. Да и предыдущую тоже.

– Я имел в виду помимо этого.

Девушка повернулась к нему. Лицо ее, обычно бесстрастное, выражало недоумение.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Да потому, что сам неважно себя чувствую. Либо съел что-то несвежее, либо… – Не выпуская коня, Кильон свободной рукой засучил рукав и глянул на часы.

Стрелки и циферблаты отливали бирюзовым. Лошадь рвалась из рук, и рассмотреть время было трудно. Кильон сосредоточился и наконец понял, что к чему. Часы показывали разное время, минутные стрелки больше не двигались синхронно. Разница между самыми спешащими и самыми отстающими часами уже составила пятнадцать минут.

– Что-то не так?

– Перед тем как заснуть, я проверял синхронность. Тогда все часы шли одинаково. А сейчас… разбегаются. – Кильон с трудом подбирал слова; казалось, высказав свое подозрение, он воплотит его в реальность. – У меня симптомы, похожие на зональное недомогание. Часы подтверждают: что-то происходит. Кони нервничают. Животные чувствуют такие явления раньше людей и машин.