Обреченный мир - Рейнольдс Аластер. Страница 39

Гамбезон налил в таз горячую воду и едва ли не с материнской нежностью принялся стирать засохшую кровь с лица Кильона.

– Трупы те были очень старые, доктор Кильон. Ангелы погибли несколько веков назад, если верить источникам, в которых у меня нет повода сомневаться. Впрочем, ангелы почти не меняются, если меняются вообще. Строение их глаз я помню прекрасно. Пожалуйста, разденьтесь.

– Да, конечно.

Кильон скинул теплую куртку, натянутую впопыхах незадолго до того, как Гамбезон увел его от спутниц, расстегнул рубашку, снял майку и застыл перед коллегой. В бутылочках и пузырьках на полках отражалось его тело – бледное, безволосое, тощее, с ребрами, как у батареи.

Гамбезон изучал его совершенно бесстрастно.

– Доктор, пожалуйста, повернитесь, Хочется увидеть ваши… – он сглотнул, когда Кильон встал к нему спиной, – крылья. Можно мне потрогать… осмотреть их?

– Трогайте и осматривайте на здоровье.

Холодные пальцы Гамбезона коснулись его левой крылопочки, потом правой. Врач осторожно мял их, исследуя внутреннее строение – крошечные кости и мышцы, старающиеся развиться и обрести действенность.

– Кто вы? – снова спросил Гамбезон, на сей раз тише.

– Доктор, правду обо мне вы вскоре узнали бы. К чему было тянуть? Я тот, кем вы меня считаете, ну более или менее. Когда-то я был ангелом. Я родился на Небесных Этажах и выглядел бы как забальзамированные трупы, которые вы вскрывали. Но меня модифицировали.

– Зачем?

– С целью проникновения в соседнюю зону, – вкрадчиво продолжил Кильон. – Нас было четверо. Мы подверглись модификации, хирургической и генетической, чтобы уподобиться людям, или недолюдям, как выразились бы ангелы. Нас отправили на Неоновые Вершины жить среди нормальных мужчин и женщин, а заодно доказывать, что это возможно. То, что губительно для немодифицированных ангелов, нам создавало небольшие проблемы, решаемые правильно подобранными антизональными.

– Почему вам не удалили крылья и не откорректировали цвет глаз?

– Удаляли и корректировали. Девять лет назад лишь развернутый анализ крови и мочи выделил бы меня из общей массы. К сожалению, наша операция пошла не по плану.

– Что вы имеете в виду?

– Возникли… некоторые разногласия. – Кильон скупо улыбнулся тому, как умолчал о гибели Арувал и своем участии в уничтожении двух других агентов. – Меня оставили, бросили на Неоновых Вершинах. Со временем наши спецпрепараты кончились. Я довольствовался тем, что мог раздобыть. С зональным недомоганием бороться получалось, а вот физиологическое естество снова начало проявляться. Обстоятельства сложились иначе, чем я рассчитывал. Мне оставалось лишь подавлять изменения с помощью лекарств и хирургии.

– У вас шрамы под крыльями.

– Когда крылья отрастали слишком сильно, их обрезали. Снова и снова. А вот с глазами ничего придумать не удалось, поэтому я старался их прятать. На Клинке мне помогали друзья, обычные люди.

– Они доверяли вам?

– Мы доверяли друг другу. Надеюсь, у нас с вами тоже получится.

– Так вы не доктор, вы солгали мне?

Кильон медленно развернулся:

– Нет, это правда, То есть, по сути, правда. Я патологоанатом, точнее, был им. Работал в морге Третьего округа, а до отправки на Неоновые Вершины служил кем-то вроде терапевта. О телах, ангельских или человеческих, мне известно практически все. Предложение помочь остается в силе. – Кильон замолчал. – Не возражаете, если я оденусь? Понятно, что общепринятым эстетическим стандартам я не соответствую.

– Вы мастак недоговаривать, доктор. – Гамбезон протянул Кильону майку. – С чего это вы станете нам помогать? Только, пожалуйста, не надо кормить меня баснями о моральном долге!

– Почему баснями? Я хочу убедить вас, что настроен благожелательно. Если получится, надеюсь, от этого выиграют и мои спутницы. Им-то предложить вам нечего.

– Они, конечно же, в курсе, кто вы такой?

– Нет, – мотнул головой Кильон, застегивая рубашку, – совершенно не в курсе. Буду премного благодарен вам, если пока это так и останется.

– Почему вы им не рассказали?

– С молодой женщиной и ее ребенком мы едва знакомы. А у Мероки, другой девушки, веские причины ненавидеть таких, как я.

– Рано или поздно она узнает правду.

– Да, понимаю. Я просто надеюсь завоевать ее уважение, чтобы, когда это случится, Мерока не вышвырнула меня из ближайшего окна. Уверен, она на это способна.

– Вспыльчивая особа.

– У нее есть повод.

Гамбезон насупился:

– Пока я не стану возвращать вас к спутницам. У нас есть одиночка, боюсь, еще неуютнее той каморки, откуда я вас забрал. Нет, вам там будет… неплохо… тепло. Я позабочусь, чтобы вас прилично кормили, ну, насколько позволяют наши пайки.

– Вы очень любезны, доктор Гамбезон.

– Не исключено, что утром мне захочется осмотреть вас снова. Сейчас меня ждут другие пациенты.

– Я готов помочь, – сказал Кильон.

– Ваше предложение принято к сведению. Разумеется, его нужно обсудить с капитаном Куртаной. Не обещаю, что она его примет. У многих из нас укоренившаяся неприязнь к ангелам сильнее и глубже тех чувств, что мы испытываем к Клинку.

– Понимаю.

Гамбезон замялся:

– Раз уж мы говорим откровенно, как коллеги… Ваши спутницы заслуживают моего пристального внимания? Ничего особенного вам в глаза не бросилось?

Кильон покачал головой, надеясь, что получилось естественно.

– По-моему, нет. Хорошее питание, еда и питье им не помешают. Помимо этого никаких проблем не вижу.

– Даже у матери с дочерью?

– Они многое вынесли без посторонней помощи. Поверьте, они сильнее, чем кажутся.

Остаток ночи Кильон безуспешно пытался заснуть. Разбитый нос почти не болел, беспокоили незнакомая обстановка, неудобная скамья, которую следовало считать кроватью, рывки корабля, а еще мерзкая манера двигателей менять громкость и тон неумолчного, заунывного, как монашеское песнопение, гула; приспособиться к этому Кильону никак не удавалось.

Импульсивное решение открыться Гамбезону дало желаемый результат. Доктор и, разумеется, весь экипаж получили пищу для размышления, которая им куда «вкуснее» Нимчи. Сейчас Кильон для них диковинка, а Нимча – полунемая девочка, интересная лишь отчасти. Трезво смотря на вещи, он понимал: долго секрет не сохранишь, но при нынешних обстоятельствах отсрочка неизбежного казалась лучшим из имеющихся вариантов. О том, что случится, когда раскроется истинная сущность Нимчи, он думать не решался.

По словам Калис, шторм вызвала Нимча. Верил этому Кильон или нет, значения не имело. Так не бывает, по крайней мере, в привычном ему мире. Нет, в тектомантов он верить не отказывался и допускал, что определенной властью над зонами Нимча обладает. Разумеется, властью небольшой. Поверить в иное значило пойти наперекор трезвому взгляду на жизнь, которым Кильон очень дорожил. Ни одному ребенку не под силу вызвать то, что на глазах у Кильона случилось с Клинком.

Единственно важным казалось то, что подумают члены Роя, увидев отметину у Нимчи на затылке. Как они отреагируют? Кильон подозревал, что плохо. У них и дирижабли, и пулеметы, только ведь моторы и пули предрассудкам не помеха.

Кильон представил, как девочка летит вниз, лига за лигой рассекая воздушное пространство. Точь-в-точь тряпичная кукла!

И балласта меньше.

Оставив попытки заснуть, Кильон подошел к узкому оконцу камеры и стал наблюдать, как небо окрашивается в оранжевый. Со своего места Клинка он не видел и не представлял ни куда, ни на какой высоте они летят. Неосвещенная поверхность земли подсказок не давала. Тут и там горели огни, неподвижными часовыми стояли телеграфные башни, но все эти указатели значили для Кильона не больше, чем созвездия в чужом небе.

Перед самой зарей ему почудилось, что вдали за ними следует другой корабль. «Мираж», – решил Кильон, но чуть позже «Репейница» изменила курс, и другой корабль приблизился. Начались маневры, двигатель гудел то громче, то тише. Что-то застрекотало, коротко, резко, – так могла отозваться артиллерийская батарея, если стреляли с корабля. Потом курс снова выровнялся, и, осматривая небо, Кильон увидел лишь барашки и перья утренних облаков.