Лучшие годы Риты - Берсенева Анна. Страница 17

Все линии этого квартала были так точно выверены, так стремились вверх и вдаль, что церковь будто на просеке стояла.

По этой городской просеке Рита и шла сейчас, удивленно озираясь. Вот какой, оказывается, была бы вся Москва, если бы ею занимались талантливые люди! Вот как стройно и точно соединялось бы в ней старое и новое – лучшее из того и другого!

Навстречу ей шли трехметровые фигуры из огромных стальных листов – замысловатые создания авангарда. Конечно, они были неподвижны, но все-таки именно шли посередине улицы, странные, выбивающиеся из всего обыденного, сплошь состоящие из угловатых, тускло переливающихся металлических плоскостей. Их присутствие окончательно убеждало в том, что ты попал в особенный мир – он необычен, но тебе в нем хорошо и свободно.

Во всяком случае, хорошо и свободно было здесь Рите.

В первых этажах домов располагались магазины и кафе. Краем глаза Рита увидела устричный ресторан и улыбнулась. Если бы не церковь – старообрядческая, кажется, – она подумала бы, что идет по Берлину или Нью-Йорку. Но церковь была, и ее старинная стройность придавала улице вид очень московский, очень близкий. И то, что понятный глазу московский вид состоит из таких необычных, таких талантливых линий, было Рите радостно.

«Погоди, – сказала она себе. – Не время архитектурой любоваться. Ты думать сюда пришла? Вот и думай».

Внутренний голос прозвучал своевременно. Рита села на лавочку возле фонтана. Фонтан, правда, еще на несколько секунд отвлек ее внимание. Это даже не фонтан был, а плоскость, вода не била вверх, а веером стекала по круглой черной зеркальной поверхности.

Глядя на плоские водяные струи, думать было естественно – мысли сами собою приобретали стройность.

«Разве я не хотела иметь детей, то есть вообще не хотела, никогда? – думала Рита. – Нет, категорического нежелания я за собой не помню. Но мысль об этом меня всегда почему-то пугала. А почему, собственно? Ну просто… Просто дети всегда были не ко времени. То училась, то за Москву цеплялась, то Германию осваивала, то фирму открывала, то укрепляла, то расширяла… И как я могла во всем этом остановиться? Никак. Тогда – никак. Но теперь-то…»

Теперь ни открывать какое-либо дело, ни расширять имеющееся было невозможно, даже если бы она этого захотела. Это был бы бессмысленный и бесплодный риск.

Простая логика – а Рита давно уже поняла, что в жизни следует руководствоваться только ею, а не смутными предположениями и желаниями, – подсказывала ей: если рожать, то сейчас.

«От нечего делать? – подумала она. – А если да-же так, ну и что? Неплохая причина. Не хуже других многих».

Рита вспомнила, как двадцатилетняя дочь ее приятельницы родила для того, чтобы закрепить за собой некоторую часть состояния своего престарелого любовника. С женой он разводиться не собирался, то есть, может, из-за чего-нибудь и собрался бы, но младенец на стороне не являлся тем обстоятельством, которое могло его на это подвигнуть. Был он не просто богатым человеком, а миллиардером, с двадцатилетней девчонкой жил открыто, водил ее повсюду и всем с гордостью показывал, значит, от ребенка не отвертелся бы. В любом случае проще ему будет выплатить этому ребенку солидную сумму, чем ввязываться в хлопоты и скандалы с его предприимчивой мамашей.

Такую причину рожать девица считала железной, что и сообщала всем знакомым. Услышав это, Рита только плечами пожала и подумала, что рационализм и экстремизм, сойдясь в одной ничтожной личности, образуют опасную для окружающих смесь.

А вот рациональный выбор жизненного промежутка, подходящего для рождения своего собственного, никому не навязываемого ребенка, ничего плохого собою не представляет.

Так же, кстати, как рациональный выбор мужчины, от которого стоит родить.

Рита полагала, что в этом смысле не ошиблась тоже.

Конечно, Гриневицкий не тот, с кем она стала бы связывать свою жизнь. Все у них разное, и все, значит, разное в них. И даже то, что он выглядит старше своих лет – не особенность его внешности, а особенность его жизни. Совершенно Рите не подходящая особенность.

«А вот для ребенка внешность у него как раз подходящая, – подумала она. – В смысле, чтобы от него ребенка иметь. Общий вид, конечно, понурый, но если от этого абстрагироваться… Черты лица правильные. Нос вообще практически римский. И рост высокий. Ну, рост, положим, только для мальчика хорош, а для девочки из-за этого круг подходящих мужчин сужается».

Ей стало смешно и немножко стыдно, что она думает о Гриневицком таким образом. Но в конце концов, не замуж же она за него собралась. А в том качестве, в котором он ее так неожиданно заинтересовал, почему не оценить его со стороны и трезво?

И Рита принялась размышлять дальше.

«Умный он хотя бы? В школе прилично учился, да. Но что я тогда в этом понимала? По математике пятерки, значит, умный, а как оно не в математике, а в жизни… Ладно, будем считать способности к математике некоторой гарантией ума, тем более другие его таланты все равно мне неизвестны. А, вот – кое-что и руками умеет делать, тоже пригодится, ну, если мальчику. Хотя почему именно мальчику? Мне бы, например, тоже не помешало что-нибудь такое уметь. Хоть током бы не стукнуло, когда патрон в торшере меняла. Муж на час!.. А ведь так и вышло».

Она говорила себе все это, в то же время посмеивалась над собой и в то же время понимала, что странное решение, принятое ею без всякой предварительной умственной подготовки, вообще-то не такое уж и странное.

Не верится, что безумная власть, разрушающая сейчас все, что с таким трудом создали для себя обычные люди – интересную работу, уют и отдых, да мало ли что еще! – это навсегда. Невозможно в это поверить, глядя на маленькую площадь со старинной церковью и авангардными фигурами – площадь, сделанную из таланта, как из первоначальной глины. Но верь не верь, а время-то идет. Драгоценное, невосполнимое время своей единственной жизни уходит бессмысленно, мучительно тянется в пустоте непонятного и зловещего ожидания.

И все лихорадочно ищут, чем бы это время занять. Так, чтобы с пользой, если не для настоящего – на это мало кто надеется, – то хотя бы для будущего.

Кто помоложе, едет учиться – в Бостон, в Лондон, в Будапешт. Выучившие заблаговременно немецкий благославляют судьбу: Германия принимает в университеты бесплатно. Не выучившие – спешно учат.

Не имеющие ни энергии, ни денег, ни талантов сдают квартиры и уезжают в Таиланд или на Гоа. Как ни дешевеет рубль, но московских арендных денег на растительную жизнь в этих блаженных краях пока хватает, а дальше видно будет.

Кто-то устраивает для себя растительную жизнь прямо в Подмосковье, в дачном доме, из которого во внешний мир старается выбираться пореже.

И все бегут, бегут от бессмысленности существования, головой, руками, ногами пробивают стенку тупика, в котором неожиданно оказались все, у кого есть обычный здравый разум.

«Ну и я устала от уныния, и мне нужен для жизни какой-то смысл. И он у меня будет».

Подведя таким образом итог своим размышлениям, Рита поднялась со скамейки и, бросив последний взгляд на плоский фонтан, который так замечательно помог ей думать, направилась к ближайшему ресторану. Сквозь его сплошную стеклянную стену она разглядела, что в нем яблоку негде упасть, а официанты носят тарелки с такими стейками, которые будущей мамаше явно не повредят.

Как неожиданны способы, которыми разум подсказывает верные решения! И как тебе повезло, если ты готов понимать его подсказки.

Часть II

Глава 1

– И не уговаривай ты меня, и не убеждай!

Рита видела, что мама не может объяснить свою досаду даже себе самой, а потому то недовольно поджимает, то растерянно распускает губы и нервно крутит уголки одеяла.

– Я тебя не убеждаю, – сказала Рита. – Как тебя убеждать, когда ты элементарных аргументов не воспринимаешь?

– Это для тебя они аргументы! Ты от роду эгоистка, вся в отца.