Лучшие годы Риты - Берсенева Анна. Страница 32

А вскоре у него появилась возможность проверить свои догадки, касающиеся ухаживания за девушками.

Вернее, за одной девушкой – наконец появилась такая, которую он и хотел.

Она пришла первого сентября на линейку. В выпускных классах двое новеньких появилось: у них Игорь Салынский, а в параллельном вот эта Ира по фамилии Янчук. На линейке она единственная была в школьном коричневом платье, в белом фартуке и в белых бантах. После того как началась перестройка, у них в школе почти перестали следить за тем, чтобы ученики ходили в форме. От малышни еще требовали, а на старшеклассников смотрели сквозь пальцы, на выпускников уж точно. Ну, джинсы запрещали носить, так их почти ни у кого и не было, а у кого были, те их и сами в школу не надевали – берегли, потому что стоили они немыслимых денег, да и не достать их было. А брюки-пиджаки – пожалуйста, надевайте какие угодно, юбки-блузки тоже.

Поэтому все девчонки явились на линейку в том, что обтягивало, сползало, приоткрывало и лишь отдаленно напоминало школьную форму. И эта Ира в своем коричневом платьице и бантах выглядела белой вороной. Может, именно это его и привлекло. Правда, платье, хоть и форменное, было совсем коротким; это тоже имело значение. Да, это было важно. Ирины ноги казались такими длинными, что у него губы пересохли, когда он взглянул на них.

Директриса обвела взглядом галдящих учеников и громко вызвала:

– Гриневицкий, Янчук, идите сюда! Поведете первоклассников. Вы хоть в форме, – добавила она, скользнув недовольным взглядом по Ириным ногам.

Митя был в форме потому, что другой приличной одежды у него не было; не в клетчатой же рубахе на линейку идти. А зачем надела это платье Ира, он не понимал.

Он нес первоклассницу на плече и чуть не оглох оттого, что счастливая девчонка гремела колокольчиком прямо ему в ухо. Ира шла рядом, ведя за руку тихого малыша. От запаха ее духов, едва уловимого, но пряного, у Мити голова кружилась не меньше, чем от вида ее ног и волос, разделенных пробором – он отчетливо видел этот светлый пробор сверху, с высоты своего роста, – и от сверкания ее ярко-голубых глаз. Такие глаза были у сиамской кошки, которая, когда Мите было лет шесть, приблудилась и жила у них в квартире с неделю, пока не стащила со стола мясо и отец не завез ее далеко за Киржач.

– А девчонки у вас ничего такие, симпотные, – негромко сказала Ира, когда они обошли с первоклашками круг и остановились возле школьного крыльца, с которого директриса тут же начала говорить о задачах партии для молодежи. – Вон та, пеструшка, кто?

Митя проследил за ее взглядом и ответил:

– Рита Германова. А почему она пеструшка?

– Откуда я знаю? – хихикнула Ира. – Уродилась такая, наверное. Видишь, волосы какие? Ну, полосатые, – пояснила она, заметив его недоумение. – А на нее красавчик вон тот видишь как уставился?

«Ерунда какая-то», – подумал Митя.

Волосы у Риты были самые обыкновенные, то ли светло-, то ли темно-русые. Даже странно, что новенькая из всех девчонок обратила внимание именно на нее, в обоих выпускных классах были и покрасивее. Но вообще-то ему неинтересно было думать, какие у Риты волосы и кто на нее уставился, и даже не из-за ее всем известной надменности это было ему неинтересно, а потому что про девчонку, с которой проучился в одном классе все годы, кто ж станет думать.

А Иру он пригласил в кино через два дня. Она ему очень понравилась, и если уж подготовился он к тому, чтобы за кем-то ухаживать, то, конечно, за ней.

В сентябре еще работал летний кинотеатр «Комсомолец» в парке у реки. Митя хотел взять билеты заранее, но заранее не продавали. Пришлось прийти к открытию кассы перед вечерним сеансом. Он собирался отстоять очередь, а потом бежать обратно ко входу в парк, к фонтану, где договорился встретиться с Ирой. Это были действия на грани фола – а вдруг ей пришлось бы ждать? Но он считал, для нее это все-таки лучше, чем стоять в очереди, в которой все лузгают семечки и пьют принесенное с собой пиво. Самому-то ему нетрудно постоять, но предлагать это девушке, которая тебе нравится, нехорошо.

– Гриневицкий! Иди сюда! – услышал он, подойдя к очереди.

Митя глянул туда, откуда донесся голос, и увидел Риту Германову. Она махала ему рукой почти от самого окошка кассы. Вот повезло! А то бы точно на свидание опоздал. Конечно, он подошел к Рите.

И – не узнал ее. Что-то с ней произошло необыкновенное… Что именно, он не понял. Глаза у нее незнакомо блестели и переливались – он впервые заметил, что они зеленые, но не яркие, а скорее зеленоватые, как трава под ранней изморозью. А что еще?.. Сообразить Митя не успел.

– Привет, – сказал Салынский; оказывается, он стоял рядом с Ритой. – Становись перед нами, а то тебе билетов не хватит.

Митя уже знал, что Игорь Салынский приехал в Меченосец из Москвы. Почему, было непонятно, но и неважно. А вот что он сразу позвал одноклассника к себе в очередь, хотя сам пришел с девушкой и ему могло быть вообще ни до кого, – это было важно, и очень.

Пока касса не открылась, они разговаривали. То есть Митя просто присоединился к разговору – Игорь и Рита обсуждали, что такое математическая красота.

– Нейробиологи доказали, – сказал Игорь, – что восприятие красивых математических формул происходит точно так же, как восприятие живописи и музыки. Теми же отделами мозга.

– Еще бы понять, что такое красота формул! – фыркнула Рита. – По-твоему, математика красивая?

Это она спросила не у Игоря, а у Мити. Он был ей привычнее.

– Насчет всей математики не знаю, – пожал плечами Митя, – а в геометрии красивого много.

– Например, что? – спросил Салынский.

Он смотрел с доброжелательным интересом. Он, конечно, сильно отличался от всех парней в их классе. И в параллельном тоже. Во время линейки Мите показалось, что Салынский просто хлыщ, но похоже, что нет.

– Например, трехмерные многогранники, – сказал Митя. – Тетраэдр, октаэдр, икосаэдр, куб и додекаэдр. Их же еще в античности открыли.

– Ну да, – согласилась Рита. – В античности не открыли бы, если б они некрасивые были.

Она сказала про многоугольники и про античность, но по тому, как взглянула при этом на Салынского, Митя понял, что она влюблена в него по уши. Он никогда не видел, чтобы у девушки был такой взгляд, и тем более никогда не видел такого у Риты, даже представить не мог, что она, без обиняков и без малейшего затруднения говорившая все, что у нее на уме, – на такой взгляд, косвенный и лукавый, способна. Если бы Ира так на него взглянула, он бы умер, наверное.

Начали продавать билеты, очередь сразу подалась вперед, как будто открылась не касса, а ворота, все стали тесниться и орать, Салынский сказал Рите, чтобы она отошла в сторонку, а они с Митей стали продвигаться к окошку, не давая стоящим сзади оттеснить их от цели.

– У тебя такой вид, будто ты пропуск в рай получил, – сказала Рита, когда они выбрались из толпы с заветными билетами.

Она обращалась к Мите, но думала при этом только об Игоре. Невозможно было объяснить, по каким признакам, но это было понятно. От ее слов Мите захотелось поскорее оказаться рядом с Ирой. И не у фонтана, где они договорились встретиться, а в темноте кинозала. Он хотел взять Иру за руку и почувствовать, как вздрогнут ее пальцы на его ладони.

К фонтану Ира опоздала. Он ждал, смотрел на желтые листья на поверхности воды, курил, вдыхая дым как воздух, и думал, что она не придет совсем. А когда пришла, обрадовался так, что чуть не поцеловал ее здесь же, под фонтанными струями. Еле сдержался.

В кинотеатре сидели рядом вчетвером, девчонки посередине, а Митя с Игорем по обе стороны от них. В отсветах экрана можно было разглядеть каждую черту их лиц, каждое движение. Митя увидел, как Игорь взял Риту за руку. Ее рука лежала, вздрагивая, на его ладони. Мите стало досадно, как будто Салынский опередил его. Он посмотрел на Ирин профиль – острый, пикантный, да, именно это слово подходило и к профилю ее, и ко всей внешности. Хорошо, что в зале было темно: его бросило в жар так, что пот выступил на лбу. Если бы еще и за руку ее взял, то стыдно представить, что с ним сразу случилось бы…