Дредноут: Судьбы войны 1 - Кэри Диана. Страница 9

Корневая система растений набирала силу и через поры листьев они уже засасывали углекислоту. Цикады, казалось, пели у самых наших ног. Комната стала больше всего похожа на доисторическую Землю в ее ранний мезозойский период с кое-какими вкраплениями от прекамбия в цветовой гамме. Мне даже показалось, что вот-вот я увижу лес, ставший в дальнейшем источником каменного угля, и смогу вступить на поросшую мхом тропинку. Сине-зеленые водоросли, лишайники, мхи, заросли камыша, полуметровые стрекозы, оседающая в блестящих лужах масса – матрица будущего известняка… И все зеленое, в разных его оттенках.

Совершенные чудеса. Я почувствовала холодный пот на лбу.

– О! – не выдержав, вскочила я. – Это Проксима!

– Понравилось?

– Конечно! Это же мой дом! А как вам это удалось?

– Метод проекции изображений. Это принципиально новая технология голографий. Фактически она была детищем лично вице-адмирала Риттенхауза.

Оно позволило ему взять проект создания дредноута под свой контроль. Эта технология являлась первоначально чисто военной, но затем ее взяли на вооружение конструкторы, занятые разработкой средств психического и физического восстановления в многомесячных полетах. Таким образом, появилась Проксима. Или Ригель. Или Цестус. Любое место, где вы захотите очутиться. Пока это только зрительная реальность, но со временем появятся и другие возможности.

– Я думала, что все, что касается дредноута, хранилось в глубокой тайне.

Она пожала плечами, сместив в сторону изображение папоротника.

– Со вчерашнего дня многое оказалось рассекреченным. Теперь объем информации нарастает словно снежный ком. Вы же знаете, как всех интересуют военные секреты.

Мы замолчали, рассматривая папоротник, напоминавший по форме лошадиный хвост, он рос прямо к потолку.

– Мэрит, мне этого всегда так не хватало.

– Понимаю.

– Мэрит, вы относите себя к человеческому роду?

Она улыбнулась.

– Я в конце концов избавилась от своего акцента, не правда ли? Нет, я с планеты Палькео Эст, из системы Альтаир-4. Мы очень похожи на вас, но у нас не может быть общего потомства. Хотя… в остальном все в порядке, как показали совместные исследования, – она рассмеялась. – Кстати, что общего может быть между вами и лейтенантом Сардой?

Я почувствовала, что таким путем Мэрит собиралась отвлечь меня от чрезмерного увлечения военными тайнами. Странно, но меня не раздражала ее прямолинейность, как, впрочем, и ее – моя. Я относилась к командному составу, она – к медицинской службе. Откровенность всегда была типична для обоих этих подразделений. И мы обе должны учиться воспринимать все как есть или не воспринимать вообще.

Почти ощущая, что моя койка совсем скоро должна превратиться в болотную кочку, я сконцентрировала свое внимание на сигиллярии.

– Я… мы вместе прошли все курсы Академии. Вероятно, вначале меня тянуло к нему из-за простого любопытства. Он никогда не отвечал мне взаимностью, но мы стали сотрудничать в подготовке лабораторных заданий и почти стали друзьями, в той степени, в какой это может позволить себе вулканец.

– Это делает вам честь.

Я покачала головой, словно такая мысль пришла ко мне в первый раз.

– Не зная сути, я не учитывала многих вещей. А за это приходилось расплачиваться Сарде. У него есть основания обижаться на меня и на наше соседство.

Чего именно он боится?

– В нем уже нет страха. Только ощущение уязвленного самолюбия. Обиды.

И память о них.

Я прочитала на ее лице не произнесенный вслух вопрос: «Почему?» Имела ли я право говорить кому-либо постороннему о вещах, сугубо личных для Сарды? Но все же, благодаря мне это уже почти целый год не было секретом.

– Как я могла знать, что эти вещи священны для вулканцев? Я думала, что своим вмешательством помогаю ему самому! С виду все это было неплохо.

Мэрит молчала. Я решила продолжить свои объяснения:

– Академия наук планеты Вулкан вежливо отказала ему в стажировке. Они объяснили это тем, что, с их точки зрения, нелогично зарывать в землю свой талант, но также аморально продолжать нянчиться с ним. Другими словами, они вежливо повернулись к нему спиной. А Звездный Флот с радостью принял его – ведь вы же знаете, как у нас относятся к вулканцам – и тут появилась я, ничего не понимающая в чрезмерной щепетильности их народа ко всему, что сопровождается кровопролитием и решением вопросов с помощью силы.

– А кто он на самом деле? Головорез? – пошутила она.

– Он считает, что да.

Я для убедительности ударила кулаком по матрацу – уж чересчур он стал похож на болотную кочку.

– Черт побери. Но я ничего не знала об этом и думала, что оказываю Сарде любезность, когда сообщила нашему тренеру о том, что он просто очарован конструированием оружия.

Мэрит сочувствующе хмыкнула, но не прервала меня. Я поняла это как сигнал к продолжению.

– Я никогда не видела выражения такого унижения на его лице, какое появилось у него, когда он узнал о своем свободном дипломе выпускника Академии перед строем всех своих сокурсников. Я не понимала принципов морали вулканцев. Первые уроки начались, когда я увидела его лицо, покрасневшее от стыда. Теперь он оказался оторванным не только от своих коллег по учебе, выходцев с Вулкана, но и от остальных студентов Академии Звездного Флота. Из-за меня он остался совсем один.

Синтетический ветерок расшевелил папоротниковую рощу. Мэрит вздохнула:

– Теперь мне понятно, почему корабль вашей дружбы сел на мель. Может быть, ему вообще было лучше затонуть. Все-таки он вулканец…

– Неужели? – довольно резко возразила я и снова замолчала.

У Мэрит хватило такта сделать то же. Вместе мы продолжали глядеть вокруг, завороженные пейзажем Проксимы.

Жестокая судьба и мои ошибки привели Сарду к изоляции. Снова он оказался один в своей каюте. Я знала, что Сарда провел много бессонных ночей в попытках овладеть дисциплинами, которые в состоянии освоить только вулканец. Он снова и снова уединялся у себя – конечно, ему было неведомо, что все это время я наблюдала за ним – и в который раз этим только усиливал свои страдания.

Вдруг я ощутила злость по отношению к его расе.

С тех самых первых дней, попав в Звездный Флот, я почувствовала то особое, непередаваемое очарование той атмосферы, которая царила там. Чужие души, необычные мысли и целые философские системы скрывались под человеческой оболочкой. Все это напоминало Восточный Базар. А тут еще эти непонятные вулканцы.

У меня сложилось о них свое мнение. К примеру, эта система тренировок ступени Колинар. Существовала ли еще где-нибудь практика, более чужеродная самому представлению о философии? Вулканцы упрямо продолжали отказываться от всего, что отделяло их от возможности, наконец, взобраться на интеллектуальную кирпичную стену. Какая культура сможет вынести такой подход, явное безумие по отношению к себе самой? Когда-то, на заре развития своего общества, вулканцы предвидели свое будущее, отвергли его и создали религию, отбрасывающую все, что может стать источником возврата к насилию в их обществе. Результатом этого стало то, что любовь, радость, дружба, интимность в отношениях, печаль, прощение… – все эти качества оставили их.

Оставили… и все же не совсем. Любой, кто был знаком с вулканцем или имел возможность наблюдать за выражением его лица, знал, что все значительно сложнее. Запрет распространился не на эмоции вулканцев, а скорее, на внешнее выражение этих эмоций. Самих же эмоций было еще вполне достаточно, и никто не смог бы убедить меня в обратном. Вулканцы, однако, не позволяли им вмешиваться в практическую оценку фактов, эмоции были обращены внутрь их существа, но они все же были, хотя и редко выходили на поверхность у полностью тренированного психологически вулканца. В основном это касалось переживаний, удивления, боли или неожиданного физического контакта. Но те эмоции, которым все же удавалось выйти наружу, были чистыми и непосредственными. Словно освежающая волна.