Засуха - Харпер Джейн. Страница 14

Глава восьмая

Когда Аарону Фальку было одиннадцать, ему, в компании Люка и Элли, довелось видеть, как Мэл Дикон превращает свою отару в дрожащую, окровавленную массу при помощи стригальных ножниц и ненужной жестокости.

Испытывая почти физическую боль, Аарон наблюдал, как овец одну за другой с размаху швыряют на пол сарая и срезают шерсть — слишком близко к коже.

Аарон был деревенским ребенком, как и все они, но это было уже чересчур. Услышав жалостный крик, вырвавшийся у особенно маленькой ярочки, он открыл рот и уже набрал в грудь воздуха, но осекся: Элли потянула его за рукав. Посмотрев ему прямо в глаза, она чуть качнула головой.

В этом возрасте она была худеньким и очень серьезным ребенком, подверженным долгим приступам молчания. Аарон, которого тоже сложно было назвать болтуном, не возражал. Разговоры они, как правило, оставляли Люку.

Они сидели втроем на покосившемся крыльце, и Элли едва подняла голову, когда ветер донес до них отзвуки происходившего в сарае. Аарону стало любопытно, но именно Люк настоял на том, чтобы они бросили уроки и отправились на расследование. Теперь в ушах у него все еще звенели стоны ярок. У Элли на лице застыло совершенно не знакомое ему выражение. И Аарону было ясно, что не он один жалел о том, что они все-таки пошли.

Они уже повернулись, чтобы уходить, и тут Аарон подскочил, увидев мать Элли, которая молча наблюдала за происходящим от дверей сарая. Она стояла, привалившись к раме; на ней был мешковатый коричневый свитер с жирным пятном на груди. Не отрывая глаз от происходившего в сарае, она медленно отпила из стакана с янтарной жидкостью, который держала в руке. Черты лица у них с дочерью были похожи: те же глубоко посаженные глаза, бледная кожа и широкий рот. Но Аарону казалось, что мать Элли выглядит лет на сто. Прошли годы, прежде чем он осознал, что ей в тот день не было еще сорока.

Он увидел, как мама Элли закрыла глаза и резко запрокинула голову. Поморщилась, сделала глубокий вдох. Она вновь открыла глаза, глядя на мужа с чувством настолько сильным, что Аарон страшно испугался — вот сейчас Дикон повернется и тоже заметит. Сожаление, вот что это было.

Погода тем летом стояла такая, что работы у всех прибавилось, и спустя месяц племянник Дикона Грант переехал к ним на ферму, чтобы помочь. Мать Элли уехала спустя два дня после этого. Может, это стало для нее последней соломинкой. Трудно ненавидеть двух мужчин одновременно.

Забросив в машину пару чемоданов и бренчащую сумку с бутылками, она сделала вялую попытку успокоить плачущую Элли пустыми обещаниями, уверяя, что скоро вернется. Фальк до сих пор гадал, сколько лет прошло, прежде чем Элли перестала им верить. Может быть, какая-то ее часть продолжала верить до того самого дня, когда она умерла.

Фальк с Рако стояли на крыльце «Флиса»; сержант закурил сигарету. Он протянул пачку Фальку, но тот покачал головой. На сегодня визитов в прошлое ему было достаточно.

— Правильное решение, — сказал Рако. — Я вот тоже пытаюсь бросить. Из-за ребенка.

— Да. Это ты молодец.

Рако неторопливо курил, пуская дым в душное ночное небо. Шум в пабе чуть усилился. Дикон и Доу уходить не торопились, атмосфера в пабе до сих пор отдавала агрессией.

— Надо было сказать мне раньше, — сказал Рако, затягиваясь.

— Знаю. Виноват.

— Ты имеешь к этому какое-то отношение? К смерти девочки?

— Нет. Но меня не было с Люком, когда это случилось. Хотя утверждали мы обратное.

Рако помолчал.

— Так вы солгали насчет алиби. Где был Люк?

— Не знаю.

— Никогда не спрашивал?

— Спрашивал, конечно, но он… — Фальк помолчал, припоминая: — Он всегда настаивал на том, чтобы мы придерживались нашей версии событий. Всегда. Даже когда мы были только вдвоем. Он говорил, показания менять нельзя никогда, так безопаснее. И я не давил на него. Я был ему благодарен, понимаешь? Думал, это все ради меня.

— Кто еще знал, что это была неправда?

— Кое-кто подозревал. Мэл Дикон — ну, это очевидно. Но никто не знал наверняка. По крайней мере, так я всегда думал. Но теперь я не так уж уверен. Оказывается, Джерри Хэдлер знал всю дорогу. Может, не он один.

— Ты думаешь, Элли убил Люк?

— Не знаю. — Он глядел на пустую улицу. — Но хочу знать.

— Думаешь, это все как-то связано?

— Очень надеюсь, что нет.

Рако вздохнул. Он тщательно затушил сигарету, потом плеснул на бычок остатками пива.

— Ладно, приятель, — сказал он. — За секрет свой можешь не беспокоиться. По крайней мере, пока. Если не понадобится. А если понадобится, ты будешь петь как птичка, а мне об этом ничего заранее известно не было. Договорились?

— Да. Спасибо.

— Давай встретимся в участке завтра утром, в девять. Сходим, поболтаем с этим приятелем Люка, Джейми Салливаном. С человеком, который, по его же признанию, видел Люка последним. — Он взглянул на Фалька. — Если ты все еще будешь в городе.

Помахав на прощанье, он скрылся в ночи.

Вернувшись к себе, Фальк прилег на кровать и достал телефон. Взял в руку, но звонить никуда не стал. Тарантул исчез со своего места над лампой. Фальк старался не задумываться о том, где он находится сейчас.

«Если ты все еще будешь в городе», — сказал Рако. Фальк и так прекрасно понимал, что стоит перед выбором. Его машина была припаркована снаружи. Он мог собрать сумку, заплатить бородатому бармену и через пятнадцать минут быть уже в пути на Мельбурн.

Рако, наверное, закатит глаза, и Джерри будет до него дозваниваться. Но что они могут сделать? Рады они не будут, ну, с этим жить можно. Но вот Барб — тут Фальку чересчур ясно представилось ее лицо, — будет страшно разочарована. А вот можно ли будет жить с этим, не совсем ясно. При этой мысли Фальку сделалось неуютно. В номере стояла страшная духота.

Своей матери он никогда не знал. Она умерла в луже собственной крови меньше чем через час после того, как он родился. Его отец пытался — старался изо всех сил — восполнить образовавшуюся пустоту. Но каждое ощущение, связанное в его памяти с материнской нежностью, — каждый теплый, только из духовки, пирог, каждое благоухающее духами объятие, — все это исходило от Барб Хэдлер. Может, она и была матерью Люка, но для него у нее всегда находилось время.

Они с Элли и Люком проводили в доме Хэдлеров больше времени, чем в чьем-либо еще. Собственный дом Фалька всегда был тих и пуст: посевы и скот постоянно требовали внимания, и отец часами пропадал в полях. На предложения пойти домой к Элли она только трясла головой. «Не сегодня», — отвечала она. Когда они с Люком настаивали, ради разнообразия, на своем, Фальк потом всегда об этом жалел. На ферме у Элли всегда царил беспорядок и пахло пустыми бутылками.

В доме у Хэдлеров всегда было тепло и уютно, и никто не сидел без дела. Здесь кормили вкусной и здоровой едой и давали четкие инструкции насчет уроков, и когда ложиться спать, и не пора ли уже им выключить этот чертов телевизор и отправиться погулять. Ферма Хэдлеров всегда была раем — до того дня, когда она стала местом преступления настолько кошмарного, что оно не укладывалось в голове.

Фальк неподвижно лежал на кровати. Пятнадцать минут уже прошло. Сейчас он мог бы быть уже в дороге. Вместо этого он все еще был здесь.

Он вздохнул и повернулся на бок; пальцы нерешительно зависли над кнопками телефона: он раздумывал, кого ему нужно известить. Он представил себе свою квартиру на Сент-Килде, темную, с запертой накрепко дверью. Места достаточно для двоих, но последние три года он жил там один. Никто больше его там не ждет. С еще влажными после душа волосами, с дышащей на кухонной стойке бутылочкой красного, под хорошую музыку. Никто не побежит к телефону, чтобы узнать: он задержится еще на несколько дней. Никому не интересно, зачем.

По большей части его это устраивало. Но в эту минуту, лежа в номере над пабом в Кайверре, он хотел одного: чтобы его дом больше напоминал жилище Барб и Джерри Хэдлеров, а не тот, что был у его отца.