Сновидения - Робертс Нора. Страница 37

– Пожалуй, нет. – Он изучал снимки, подергивая себя за нижнюю губу. – А должен?

– Кто-то из них находился в Обители одновременно с вами.

– А-а. Что ж, дайте-ка взгляну с этой точки зрения. Столько лет прошло, – бормотал он себе под нос. – Но это был такой важный этап в моей жизни… Я должен… Вот! Вот эта девочка. Да, точно. – Он показал на фото Шелби Стубэкер. – Ее я помню. Внешне такая крутая. И умная, только в дурном смысле, но мы ведь все там, особенно вначале, были непутевыми. Озлобленными. Шелли, кажется?

– Шелби.

– Шелби. Да, я ее помню. И еще, кажется, вот эту. Она мне врезалась в память. Тихая такая, прилежная. Что само по себе было большой редкостью. Отчего, наверное, и запомнилась. Не уверен, что знал ее имя, но почти наверняка могу сказать, что она там пробыла недолго. А потом заведение переехало в новое здание, которое занимает и до сих пор. Это вам как-то поможет? Я не понял, к чему это. – Фрестер опять замолчал, потом откинулся на спинку стула, и любопытство уступило место обеспокоенности.

– Я слышал, что в старом здании – том, пустующем – нашли какие-то тела. Но я никак не связал это с нами, с Обителью. А эти девочки что? Они… Это их тела нашли?

– Останки, – уточнила Ева. – Мы установили, что эти девочки, которых мы уже официально идентифицировали, и еще семь, пока не опознанных, были убиты примерно пятнадцать лет назад, а их тела спрятаны в здании, где размещалась Обитель.

– Но это… Это просто невозможно! Убиты? Спрятаны? Лейтенант Даллас, я вам голову даю на отсечение, что эти девочки сначала сбежали. Филадельфия и Нэшвилл Джонс настолько преданы своему делу, настолько целеустремленны… Они наверняка пропали и были объявлены в розыск. Вообще-то, здание там довольно большое, но спрятать двенадцать тел… Это вряд ли возможно.

– Заведение съехало, здание пустовало.

– Я не… О… О боже! – Он сложил ладони и склонил голову словно в молитве. – Конечно, при переезде могла возникнуть неразбериха, но если бы кто-то из нас пропал, это все равно было бы где-то зафиксировано. Насколько я понимаю, с Филадельфией и Нэшвиллом вы уже говорили?

Ева проигнорировала вопрос.

– Вы когда-нибудь возвращались в то, старое здание?

– Да. Когда я писал свою первую книгу, мне захотелось пройтись по нему, освежить воспоминания, попытаться вспомнить все максимально живо и наглядно, чтобы использовать потом в работе. Лет восемь назад… Нет, девять. Кажется, так. Я связался с владельцами. Должен признаться, я малость слукавил, сделал вид, что интересуюсь домом на предмет покупки или аренды. Я обошел здание вместе с их агентом, хотя она, надо сказать, предоставила мне полную свободу и не ограничивала во времени. И память действительно освежилась.

– Никаких изменений не заметили?

– Здание показалось мне больше – без нас, без мебели, без оборудования и припасов. И одновременно оно будто стало меньше. Дом был совершенно заброшен, если вы понимаете, о чем я. Несколько раз туда залезали – агент этого даже не скрывала. Из санузлов выпотрошили все, что можно было как-то использовать или продать. Было заметно, что в нем кто-то даже успел пожить.

Он сжал губы.

– И запах там стоял такой, какого Филадельфия никогда бы не допустила. В стенах шуршали мыши. А может, и крысы. Я обошел его снизу доверху и обратно. Я не мог не заметить тел. Их наверняка привезли туда потом.

– Вам приходилось иногда делать что-то в том доме? Я имею в виду – руками? Что-нибудь чинить?

Он опять засмеялся и пошевелил пальцами.

– У меня руки не из того места растут. Однажды меня поставили что-то красить, так я все проклял. Заплатил другому парню, чтобы он за меня все сделал. Нам полагалось делать какую-то работу в здании. Убираться, красить… ну, я это уже сказал. Нас ставили в помощники к этому рабочему… как его… Брэди? Нет, Броди. И к Монтклеру.

– Это брат Джонсов, погибший в Африке?

– Да. Ужасный и трагический финал такой тихой и немудреной жизни!

Он немного помолчал, словно отдавая дань уважения мертвым.

– Так вот я говорю, нас привлекали ко всякой работе, а если кто проявлял склонность к слесарному или плотницкому делу, то его брали в обучение. Но я к этому числу не относился.

При этой мысли Фрестер опять рассмеялся своим лающим смехом.

– Одна сотрудница играла на фортепиано и принесла синтезатор. Мисс Гленбрук. Я по ней с ума сходил, – проговорил он с мечтательной улыбкой. – Она мне давала уроки музыки – я сам напросился, до того был влюблен, но у меня и тут таланта не оказалось. Еще одна сотрудница преподавала основы живописи, а с теми, кто проявлял интерес или способности, занималась более углубленно. Была еще пара преподавателей, кто профессионально владел программированием, такие занятия мы тоже посещали. В общем и целом, хоть здание и было не ахти, мы там много чему научились, причем независимо от того, хотели мы того или нет, а надо сказать, что многие как раз не хотели – и я долгое время был в их числе. Мы-то хотели одного – кайфа. Для некоторых в этом состоял смысл жизни.

– И вы умудрялись доставать дурь?

– Да уж находили способы… Наркоманы это умеют. Нас ловили – почти всякий раз, – но для нас это было неважно, во всяком случае, тогда. А для некоторых все так и осталось без изменений.

– А персонал? Из них никто не употреблял?

– Нет. Насколько мне известно, никто. А я уж знал бы. Это было абсолютно исключено. Любому сотруднику, любому волонтеру или рабочему немедленно указали бы на дверь и оповестили бы полицию.

– А как с сексом?

– Лейтенант, мы же были подростками. – Он развел руками – дескать, что тут сделаешь? – Секс – тот же наркотик, тот же кайф. А запретный плод всегда особенно сладок.

– А с этими девочками у вас ничего не было?

– Сэр, вы не обязаны отвечать, – с бесстрастным видом подала голос телохранительница и по совместительству адвокат.

– Все в порядке. Я уже давно признал свои грехи и покаялся. Не помню, чтобы когда-либо имел отношения с кем-то из этих девушек, но если я был под кайфом, я мог этого и не запомнить. Но все равно мне кажется, они уж больно молоденькие. Существенно меня моложе. Существует же неофициальная иерархия, если хотите.

Но от Евы не укрылось, что его взгляд задержался на фотографии Шелби. Видно было, что ее он прекрасно помнит, как помнит и минеты, которыми она расплачивалась за дурь.

– А из персонала к ребятам никто не подкатывал?

– Никогда не слышал ничего похожего, а такие вещи быстро становятся известны. Я знаю, что меня лично никто не трогал, но если бы мисс Гленбрук поманила меня пальчиком, я бы весь свой запас наркоты отдал.

Он опять подался вперед, на этот раз чуть больше, и развел руками.

– Обитель давала нам то, в чем мы нуждались. Крышу над головой, еду, необходимые ограничения, дисциплину, знания, систему поощрений и наказаний. Вдруг оказалось, кому-то есть до нас дело. А когда мы переехали в другое здание и стали называться Благословенным Высшей Силой Молодежным Реабилитационным Центром, все это нам стали предоставлять в большем объеме и в лучшем помещении, поскольку выросло финансирование. Без того, что мне там дали, без возможности увидеть, какой дорогой идти, поверить в эту высшую силу, я бы никогда не увидел или не раскрыл своего потенциала, не нашел бы в себе смелости открыть этот новый путь другим.

– Эти девочки так и не получили шанса понять, в чем состоит их потенциал, – напомнила Ева. – Кто-то все это для них обрубил. Обрубил их жизнь.

Фрестер на пару дюймов почтительно склонил голову.

– Могу лишь надеяться, что сейчас они в лучшем из миров.

– Я не считаю смерть лучшим из миров. И не надо мне сейчас о высшей силе! – поспешила добавить Ева, предупредив его возражения. – Речь идет об убийстве. Где бы они сейчас ни находились, никто не имел права их туда отправлять.

– Конечно, нет. Конечно, нет. Забрать у человека жизнь – самый тяжкий грех против всего живущего. Я только хотел сказать, что эти девочки, познавшие боль, беды и лишения, теперь покоятся с миром.