На крыльях мечты - Матир Анна. Страница 20

— Все нормально. — Одеваясь, я все еще смеялась. Неважно, как сильно я стараюсь. Я никогда не стану леди, которой мама мечтала меня воспитать.

Я еще раз осмотрела голову Дэна. Теперь рана выглядела не так ужасно, как прежде.

— Джеймс, побеги и забери нашу почту. Только, ради Бога, возьми зонт!

Мальчик пошел к двери. Я и не надеялась, что он вернется сухим. Я просто хотела его отослать, пока буду прижигать рану Дэна йодом.

— Возьми Олли за руку и сожми так сильно, как сможешь! Будет немножко больно!

Я задержала дыхание и капнула лекарством на рану. Дэн завизжал, как мартовский кот, которому прищемили хвост колесом фургона. На долю секунды я подняла глаза и увидела, как Джеймс замер на пороге кухни — в лице ни кровинки. Конверты посыпались у него из рук — он стремглав выбежал прочь.

— Джеймс! — За мальчиком последовал лишь звук моего голоса, но ноги остались на месте, я не могла ничего сделать, не закончив с Дэном.

Дэн хныкал. Я вытерла руки, утерла слезы малышу и пошла к двери искать Джеймса. Затем под ногами зашелестела бумага, я наклонилась и подняла письмо. Мои руки дрожали, пока я искала остальные разлетевшиеся конверты. Мои поиски сокровищ увенчались еще двумя находками. Я потасовала их, как игральные карты. Одно от папы, одно от Френка и одно от Артура!

— Подержи их, — передала я письма Олли.

— Письмо от папочки! — Ее крик все звенел у меня в ушах, пока я шла к двери, стараясь одной рукой придерживать чистую юбку, чтобы подол не измазался в грязи, а другой рукой держать зонтик.

Если бы я знала Джеймса раньше, то сразу бы поняла, что он спрятался в стоге сена и наружу торчала лишь его попа.

Я присвистнула, зайдя в хлев, и сморщила нос при запахе сырого сена и удобрения.

— Выходи, где бы ты ни был! — Я пропела это так, будто мы с ним играли в прятки.

Конечно же, в стогу сена мелькнула пухленькая ножка. Я схватила ее и вытащила наружу малыша. Его грязное лицо было все в слезах.

— Он умер? — спросил мальчик, его верхняя губа дрожала.

Я обняла его, положив его руки себе на талию. Хотя ему и не требовалась помощь, чтобы повиснуть на мне.

— Ему теперь гораздо лучше, Джеймс.

— Я так рад, что не убил его. — Его вопль заполнил сарай. Услышав его, начали подвывать Старый Боб и мулы.

Я едва сдержалась, чтобы не хихикнуть, откидывая его голову чуть назад.

— Пойдем, увидишь, насколько с ним все в порядке.

Он пару раз моргнул, рассматривая меня и будто взвешивая правоту моих слов. Затем медленная улыбка осветила его лицо. Я подтолкнула его, легонько шлепнув по попке. Другого поощрения не требовалось. Его маленькие ножки так вгрызались в грязь, что он тонул в ней по колено, пока не добрался до дома.

— Сейчас, Ребекка! Прочти его сейчас! — Олли тянула меня в гостиную, Джеймс скакал возле нее, Дэн тащился сзади, будто у него ноги болели, а не голова.

— Тихо, а то разбудите ребенка. — Я отпустила руку Олли, взяла Дэна за руку и усадила его в углу дивана, а потом открыла конверт и достала из него письмо.

Что-то выпало из конверта и приземлилось на пол. Олли встала, чтобы поднять листок.

— Смотри! Это папочка! — Она держала пальцами фотографию.

— Дай мне посмотреть! — Джеймс попытался выхватить ее. Олли подняла руку повыше, чтобы он не достал, и села возле меня. Дэн наклонился, Джеймс стал позади дивана, опираясь для равновесия о мои плечи.

Размытое фото. Трое мужчин в форме стоят у моста, лица так далеко от фотоаппарата, что видны не четко. Но они все выглядели молодыми. По возрасту скорее как Уилл, нежели как Барни Грейвз. У меня в ушах застучало.

— А кто из них ваш папочка?

Олли показала пальцем. Тот, который посередине, с торжественным лицом. Он обнимал за плечи своих товарищей.

— Ты уверена, Олли?

Джеймс перелез через меня, прижался к сестре, прищурившись, будто пытаясь запомнить мужчину с фотографии. Дэн в замешательстве моргал.

Я открыла листок бумаги и сделала глубокий вдох. Дети притихли. Я пропустила приветствие, адресованное тете.

Я услышала, как Олли засопела и опустила голову мне на колени. Я нежно погладила ее по голове, но не смогла на нее посмотреть. У меня самой в глазах стояли слезы. Поэтому я положила письмо и фотографию обратно в конверт и откашлялась.

— Давайте спать. У нас был тяжелый день.

Никто не протестовал, даже не заикнулся. Их молчаливая скорбь тронула меня. Я шла за детьми наверх, думая об этом человеке. Его слова были так кратки и лаконичны, но тем не менее в них проскальзывала удивительная нежность. Его трогательные строки, адресованные детям, даже дочери, которую он не знал! Мне нужно было понять Френка Грешема, отца этих детей. Я должна знать, что с ними станет после того, как Артур увезет меня.

Посреди ночи я прокралась вниз. Я не могла заснуть после того, как прочла свои письма. Слова отца жгли меня.

Что именно папочка имел в виду, говоря «ослабела»? Я никогда бы не применила это слово в отношении мамы. Я не могла ее представить кем-то иным, кроме… мамы!

Я открыла дверь в спальню, зажгла лампу и разложила письма, которые пришли сегодня, перед собой на столе. Еще раз пробежала папино.

Ты собираешься оставаться с этими детьми, пока не вернется их отец?

Во мне поднялись гнев и чувство вины. Я была уверена — Господь прислал меня сюда. И тетя Адабель так говорила. Я обещала ей, что позабочусь о них. Я даже шерифу и проповеднику сказала, что останусь. Но мне хотелось уехать. Я хотела быть с Артуром. Я желала испытать приключения, жить более захватывающей жизнью.

Мои пальцы коснулись подписи Артура: росчерк пера под нарисованным самолетом. Он не просил меня приехать к нему. Вообще не упомянул о встрече со мной. Просто в подробностях описал, как ему скучно на карантине.

Френк может не вернуться домой еще многие месяцы и даже годы. А что, если он вообще не вернется? Я поднесла письмо Френка ближе к свету, чтобы разглядеть дату — сверху было написано 11 октября. Он написал эти строки три недели назад, когда моя тетя все еще ходила по земле. Безусловно, сейчас он уже знает о смерти тети. Он напишет кому-то, кого знает, — мужчине или женщине, и попросит их помочь. Разве не так?

Я смочила перо в чернилах и выплеснула все, что накопилось на сердце, на бумагу.

Ты нужен мне, Артур! Мне отчаянно хочется увидеть твое лицо!

И слова потекли, отчаянные, наболевшие. Я писала, пока они не закончились. Притянув лампу ближе, я перечитала свое письмо. И тут же смяла его, скатала в шарик и бросила на пол. Затем достала чистый лист. Но правильные слова не приходили. Только жалобные пустые слова, которые мог бы написать избалованный ребенок.

Может, не стоит пока писать Артуру? Как только закончится карантин в Кэмп-Дике, он сразу же приедет. Я была уверена. Он не упомянул об этом, чтобы не давать напрасной надежды. Или он просто намеревался сделать мне сюрприз.

Но если я не могу писать Артуру, то кому-то уж точно могу. Практически без моего участия рука сама вывела адрес Френка Грешема. Я рассказала про похороны тети Адабель, про то, как Дэн поранился, про ночные кошмары Джеймса. Я спросила, что делать со скотом, полями и садом в преддверии зимы. Я заверила его, что дети здоровы. Наконец я положила письмо в конверт. Но до завтра оно не окажется на почте. Пока оно пересечет океан, пройдет несколько недель. А что, если Артур приедет ко мне до того, как Френк ответит?