Танцы в ночи. Магия любви - Славина Анастасия. Страница 49

Марк, помедлив, кивнул.

– Другое дело, – довольно произнес Стефан и направился в сторону Огневки.

Когда он вернулся, Марии уже не было. У крыльца Стефана поджидал Антон, бледный после недавней сцены. Выслушав приказ больше не впускать Марию в Огневку, слуга побледнел еще больше, но, кивнув, быстро удалился.

– Сейчас ты герой. В ее глазах – и своих. Благородный рыцарь, не признающий настоящего тепла, – говорил Стефан, толкая Марка по главной улице.

Семарглы с любопытством смотрели им вслед: все ждали шоу. Что ж, думал Стефан, если Марк в кратчайший срок не наберется ума, они это шоу точно получат. Но пока публичное унижение семарглыша не входило в его планы.

– Ты хочешь быть с Владой, а значит, когда-нибудь она заснет у тебя на плече – и ты не выдержишь, – терпеливо продолжил Стефан, встряхнув едва живого Марка. – Думаешь, что выдержишь, но ошибаешься. Влада станет для тебя только плотью, источающей самое вкусное, дурманящее, единственное важное для тебя – тепло. Ты набросишься на свою любимую женщину и не остановишься, пока не уймешь холод. Но к этому времени Влада уже превратится в пепел. Единственный способ не допустить этого – научиться себя контролировать. Одной силы воли для этого недостаточно. Нужна практика. Для этих целей я одолжил тебе кормушку.

Они подошли к белому двухэтажному домику, обнесенному оградой из низкого кустарника. Там, на первом этаже, находилась женщина, Марк отчетливо чувствовал ее запах, долетающий из распахнутого окна. Человек в центре Огневки. Марк понял, кого Стефан называл кормушками, и от этой мысли горло сжало ледяное кольцо.

– Кормушки – это люди, сами подставляющие тебе свое тело: самый простой, удобный и безопасный способ получить тепло, – подтвердил его догадку Стефан. – Клару я одолжил для тебя у одного приятеля. Она живет с ним, потому что любит его. И он ее любит. Насколько можно любить, к примеру, бутылку молока.

Стефан втолкнул Марка в просторный холл. Из смежной комнаты вышла худенькая девушка с большими серыми глазами. Она старалась улыбаться, но улыбка получалась не радушная, а испуганно-вежливая. Стефан, не здороваясь, окинул ее беглым взглядом, потом взял стул и поставил его посреди холла.

– Итак, начнем, – нетерпеливо продолжил Стефан. – Когда семаргл хочет тепла, он словно гипнотизирует жертву: как удав кролика. Это получается само собой. Я просто смотрю… – Он взял Клару за плечи, посмотрел ей в глаза, всего пару секунд, для наглядности, – говорю ей несколько нужных фраз, и жертва становится податливой.

Девушка слабо улыбнулась. Стефан чуть нажал ей на плечи, и она покорно опустилась на стул.

– Важно, чтобы пальцы – или губы – касались плоти лишь слегка, словно ты боишься испачкаться… – Стефан положил руку на ее плечо. Клара, тихо ахнув, сжала пальцами края стула. – Тогда ожоги будут едва заметны.

Стефан убрал руку и продемонстрировал ожог. Маленькое розовое пятнышко.

Марк отступил – Стефан разочарованно причмокнул.

– Ты сделаешь это, вот увидишь. Сделаешь – и станешь с нетерпением ждать, когда сможешь повторить это снова. Тебе понравится насыщаться теплом, легко и безнаказанно. – Стефан стал за спиной Клары и отвел ее волосы за спину, чтобы во всей красе продемонстрировать Марку длинную белую шею с пятнышками на пульсирующих голубых венах.

Марк с трудом заставил себя отвести взгляд.

– Она человек…

– Она не против, – подбодрил его Стефан.

Девушка, улыбаясь, кивнула.

Марк поднял глаза, наткнулся на свежие, нежные ожоги, и уже не смог оторвать от них взгляд. Он качнулся вперед.

– Давай, у тебя уникальный шанс. Когда-нибудь ты все равно сделаешь это, но уже без меня, и тогда последствия для жертвы будут самые плачевные.

Но Марк уже не слышал его: он медленно, как зачарованный, двигался к девушке.

Стефан знал, что чувствовал Марк в тот момент: только тепло. Видит его, ощущает его запах и, кажется, даже вкус, когда касается обжигающим языком своих десен. Стефан не одно десятилетие потратил на то, чтобы принимать тепло за вино, а добывание его – за игру. И теперь, глядя на Марка, мир которого внезапно приобрел кроваво-оранжевый цвет, даже немного завидовал ему. Такая сильная жажда – прекрасна. Она сильнее разума, она превращает тебя в высшее существо. Когда хочется тепла так сильно, тебе безразличны все предосторожности, законы и табу. Как же это прекрасно – быть готовым умереть ради единственного глотка! Потом готовность умереть ради чего-то посетила Стефана только один раз: когда он увидел Илону, пронизанную прутьями ограды.

Стефан тряхнул головой и сосредоточился на том, что происходило в холле.

Марк приближался к девушке. Теперь он напоминал огромную гибкую кошку. Его движения стали плавными, холод – неугасимым. Клара вжалась в стул и бросила затравленный взгляд на Стефана. Он дружелюбно похлопал ее по плечу.

Очень медленно, словно сопротивляясь притяжению, Марк подошел к девушке, склонился к ее шее – и в следующее мгновение припал к ней губами так стремительно и сильно, что Клара вскрикнула. Тогда он схватил ее за плечи. Сначала девушка терпела боль, потом, застонав, вцепилась ногтями в спину Марка, но он даже не заметил этого.

– Достаточно! – Стефан попытался оттащить неумеху от жертвы, но молодой семаргл рвался к теплу. Он стал заметно сильнее, и, чтобы не убить кормушку друга, Стефану пришлось выволочь Марка на улицу. Прошло не меньше четверти часа, прежде чем Марк перестал вырываться, его мышцы расслабились, в глазах появилась осмысленность. Тогда Стефан швырнул его на газон.

Марк, растирая шею, откашлялся.

– Ну что, понравилось? – спросил Стефан.

– Отвратительно… – прохрипел Марк.

– Ничего, привыкнешь. Добро пожаловать в мир семарглов.

На следующие четыре дня Стефан запер Марка у себя в подвале, потому что по себе знал: в начале, когда холод едва щекочет десны, наваливаются воспоминания о самых вкусных, самых сочных трапезах. А для Марка, несомненно, таковой стала последняя.

Стефан хотел, чтобы жажда тепла начала доставлять Марку легкое удовольствие, как жажда вина во время сытного обеда, которую вот-вот удовлетворят. Чтобы каждая клеточка Марка наполнилась воспоминаниями о том блаженстве, которое тот испытал, поглощая тепло Клары. И четырех дней для этого было достаточно.

Пока Марк переживал практическую часть обучения, Стефан снабжал его теорией. Два раза в день он спускался в подвал, садился на стул напротив решетчатой двери и рассказывал все, что знал об устройстве своего мира, начиная от собственного опыта и кончая слухами и древними легендами.

Он объяснил, что сообщество семарглов во многом похоже на человеческое. Среди семарглов также есть бедные и богатые, руководители и исполнители, хищники и жертвы. Есть семарглы-маньяки. Например, Парикмахер, который стрижет своих жертв, прежде чем выпить их тепло. Есть семарглы-санитары, тоже своего рода маньяки, которые охотятся на других семарглов: стариков и детей.

Есть семарглы-странники. Вот этим тварям, действительно, лучше не попадаться на пути. Они живут небольшими колониями, не засиживаются на одном месте, носят одежду своей эпохи. Странники охотятся только ночью, при свете луны. Медленно, как туман, наползают на деревню, заходят в каждый дом и убивают всех – до единого.

– По сравнению с ними я – херувим, – заключил Стефан.

Марк, измученный ненавистью к своему надзирателю и самому себе, молчал – но слушал. А под конец третьего дня задал свой первый вопрос.

В тот раз Стефан рассказывал о внушении, точнее, о воздействии, в результате которого человек не теряет самоконтроль полностью, но начинает испытывать к семарглу нечто вроде высшей степени доверия.

– Хочешь что-то внушить человеку, сначала внуши это самому себе, – рассказывал Стефан, прислонясь к кирпичной стене.

Сквозь маленькое окно под потолком пробивалась полоска лунного света, и Стефан отчетливо видел застывшее лицо Марка, лежащего на полу в дальнем углу подвала. Живое существо в нем выдавало лишь дыхание.