По следам Александра Великого - Харников Александр Петрович. Страница 44
Я посчитал, что уже сейчас следует готовиться к боевым действиям против Швеции. И закончить все дела к весне будущего года. Зима – наиболее подходящее время для наступления на Швецию. Ботнический залив и восточная часть Финского залива сковывается льдом, по которому наша пехота, кавалерия и артиллерия могут добраться до побережья Швеции. Но перед тем следует обезвредить Финляндию с ее «Гибралтаром» – Свеаборгом, и занять Аландские острова. В 1809 году у нас все получилось. Почему же это нельзя повторить и в этой реальности?
Я осторожно потолковал об этом с императором. Поначалу он и слушать не хотел про войну, что называется, под окнами Зимнего дворца. К тому же он прекрасно знал места, где должны были вестись боевые действия. Еще в царствование своей матушки – императрицы Екатерины, Павел в качестве волонтера вместе со своими гатчинцами отправился воевать со шведами. Правда, особо погеройствовать ему не дали, но он побывал под огнем и видел погибших и раненых воинов.
– Василий Васильевич, а может, король Густав все же не решится начать с нами войну? – склонив голову к плечу, произнес император. – Хотя, похоже, он весь пошел в отца – такой же беспутный и взбалмошный. Так что все может быть…
– Ваше величество, опасно оставлять в тылу столь опасного противника, как Швеция. Под влиянием британцев он может повторить то, что планировал его отец. Правда, на нашей стороне будут Франция и Пруссия. Наполеону хочется воткнуть в свой венок очередную лавровую ветвь, а Пруссия желает округлить свои владения за счет Шведской Померании.
– И все же, Василий Васильевич, я попрошу вас достоверно узнать о планах шведского короля. Если все будет обстоять именно так, как вы говорите, то что ж – пусть заговорят пушки. Мой долг защитить северные рубежи империи. И мы их защитим…
14 (26) сентября 1801 года. Республика Семи Соединенных Островов. Крепость Корфу. Капитан Казбек Бутаев, РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области
Сижу, завтракаю с Беатрис, беседую с ней о том, о сем. И тут явление: из штаба адмирала Ушакова примчался взмыленный посыльный с запиской, в которой Федор Федорович приглашает меня на личную аудиенцию.
Делать нечего – мы люди военные, и приказ есть приказ. Как мог успокоил свою ненаглядную, надел мундир, прихватил папку с бумагами и вместе с посыльным отправился в Старую крепость.
По дороге я попытался осторожно выведать у морского служителя, что такое стряслось в наших краях и почему я так срочно понадобился адмиралу. Вроде ничего тревожного за истекшие сутки не произошло, лишь ближе к вечеру в порт вошел торговый корабль под испанским флагом. Может быть, он доставил на Корфу что-то такое, что встревожило Ушакова?
Посыльный ничего толком не сказал. По его словам, утром к адмиралу явился Егор Метакса, с которым Федор Федорович о чем-то долго разговаривали наедине. Потом дежурный офицер штаба написал записку и с ней послал ко мне этого моряка. Я прекрасно знал, что помимо своих прямых обязанностей Метакса занимался и другими делами, о которых не всем положено знать. Поэтому, решив, что желание адмирала срочно увидеть меня связано с чем-то действительно важным, перестал расспрашивать посыльного.
А дело и на самом деле оказалось серьезным. И связано оно было со сволочной натурой англосаксов, которые ради того, чтобы нагадить своим оппонентам, были готовы на самые мерзкие поступки. Но давайте я начну все по порядку.
Вчера на Корфу пришла шхуна «Санта Тереза» под флагом Испании. Казалось бы, что в этом странного? Испанское королевство соблюдало благожелательный нейтралитет в отношении России и Франции, поэтому торговый корабль под красно-желтым полотнищем могло беспрепятственно зайти на Корфу.
Но дежурный офицер, отправившийся на шхуну, чтобы осмотреть ее и груз, который находился в ее трюме, примчался в штаб адмирала с тревожным сообщением – на корабле эпидемия дизентерии. Больше половины команды не могли исполнять свои обязанности, помещения были пропитаны тошнотворным запахом фекалий, словом, шхуну и ее экипаж следовало немедленно изолировать от команд русских и французских кораблей и ставить в карантин.
Надо сказать, что инфекционные заболевания на флотах времени, в которое мы попали, не считались чем-то экстраординарным. Но к тому времени судовые лекари уже научились бороться с цингой, которая считалась основной причиной высокой смертности среди моряков. Поддержание чистоты и элементарные правила гигиены, принятые в британском, французском и русском флотах, позволяли не превращаться отдельным вспышкам инфекционных заболеваний в эпидемии. Но для адмирала Ушакова, который в молодости вдоволь настрадался в 1783 году от чумы в Херсоне во время строительства там кораблей для создаваемого на юге России Черноморского флота, появление испанской шхуны с больным экипажем стало тревожным звоночком.
Как оказалось, подобные инциденты уже происходили во французских портах. Там неоднократно появлялись корабли под флагами нейтральных государств с экипажами, больными опасными инфекционными заболеваниями. И, как сообщил нам завербованный мною британский агент по кличке Виконт, все это происходило по инициативе спецслужб Соединенного Королевства.
Похоже, что, не надеясь на успех в морских и сухопутных сражениях, британцы решили использовать своего рода «бактериологическое оружие». Определенный опыт в этом у них был. Именно таким способом англичане и колонисты в Северной Америке изрядно подсократили численность индейских племен, подбрасывая им зараженные оспенными выделениями одеяла и куски тканей. А чем русские дикари и примкнувшие к ним французские республиканцы хуже краснокожих? [63]
Я не заканчивал «Сангиг» [64] и в тонкостях лечения разного рода эпидемий не очень хорошо разбирался. Да и медицинское образование у меня было несколько своеобразное – в основном практическое, с минимумом теории. Но к чему может привести вспышка дизентерии или холеры, я догадывался. Поэтому мы с Федором Федоровичем набросали проект приказа, в котором обратили внимание на соблюдение правил гигиены и на наблюдение за личным составом подчиненных адмиралу войск и экипажами кораблей. Не забыли мы и о профилактике – сейчас в Средиземноморье уже поспели овощи и фрукты, так что витаминов вполне хватало, и судовым медикам было прямо предписано ввести в рацион лимоны и апельсины, побольше налегать на лук и чеснок и внимательно следить за сохранностью провизии.
А команду испанской шхуны велено было отправить на остров Лазарето [65], расположенный неподалеку от Корфу. В нем в свое время находился лепрозорий для прокаженных, а во время оккупации Ионических островов французами – укрепленный карантин. Потом, после взятия Корфу, там расположился госпиталь для русских и турок. Сейчас же мы использовали помещения госпиталя как карантин для больных инфекционными заболеваниями.
Я отправился домой, размышляя, на какие еще подлости пойдут британцы, чтобы сорвать наше наступление на их владения. Зная поганый нрав обитателей Туманного Альбиона, нам следовало все время быть начеку и быть готовыми к любым неприятностям.
Историческая справка
Медицинская служба на кораблях
«Как можно жить в таких условиях?» – задал бы подобный вопрос любой здравомыслящий человек, ознакомившийся с условиями обитания моряков парусного флота в начале XIX века.
Действительно, трудно себе представить, что чувствовал матрос 100-пушечного корабля, запертый в деревянной коробке длиной 57 метров, шириной 16 метров и высотой 9 метров (реальная высота – 6,5 метра). Экипаж же такого корабля был в среднем 800–900 человек.
Историк русского парусного флота Веселаго писал: «Многочисленные заболевания и ужасающая смертность между нижними чинами считались делом неисправимым. При сравнительно лучших гигиенических условиях береговой жизни тогда и в кронштадтском госпитале ежедневно умирало до двадцати человек, а на судах, вышедших в море, численность заболеваний и умерших возрастала с каждым днем плавания… Причиной подобных печальных явлений, общих на тогдашних судах, были нечистоты, испорченный воздух жилых помещений, одежда матросов, существенную часть которой составлял пропрелый от неизбежной сырости полушубок, затем испорченная вода и дурная провизия. Несмотря на заботы Петра I о доставлении на суда провизии в бочонках и мешках, ее продолжали доставлять в рогожных кулях, гниющих от сырости и портящих находящуюся в них провизию. Солонина держалась в бочках больших размеров, которые, оставаясь продолжительное время откупоренными, заражали воздух, чему пособлял еще крепкий запах трески, употреблявшейся матросами…
Пресная вода содержалась в бочках больших размеров, которые, оставаясь продолжительное время откупоренными, заражали воздух… Пресная вода, содержавшаяся в деревянных бочках, после недолгого плавания портилась и приобретала отвратительный вкус и запах гнилых яиц. Зловоние в нижних палубах увеличивалось гниющей в трюме водой и отчасти раздаваемой на руки матросам недельной порцией сухой провизии и масла, которую хранили они в своих сундуках или в койках, постоянно остающихся внизу…»
Такое происходило не только на русском флоте, но и во флотах всех европейских стран. Смертность от болезней была огромная, но флотское начальство относилось к этому как к неприятной вещи, с которой волей-неволей приходилось мириться.
Первыми, однако, забили тревогу британцы, чей флот был сильнейшим в мире и, соответственно, нес наибольшие небоевые потери.
Британское Адмиралтейство приняло необходимые с его точки зрения меры: палубы кораблей стали ежедневно мыть с уксусом, ежевечерне проветривать подпалубные помещения, процеживать питьевую воду, процеживать морскую воду для мытья палуб, добавлять можжевеловый раствор в воду, ежедневно проветривать и сортировать продукты на камбузе.
Если же на корабле все же вспыхивала эпидемия, то флотское командование принимало экстраординарные меры. Весь корабль полностью мыли с уксусом. Затем его заводили на чистый берег на кренгование. Весь балласт сгружался и выкидывался либо в море, либо в реку. Судно заполняли новым, чистым балластом, причем перед укладкой его промывали чистой пресной проточной водой.
Грязная одежда также считалась источником инфекций. Ее стирали два раза в неделю. Поскольку мыло в те времена было роскошью, вместо него часто использовали выпаренную на три четверти мочу и морскую воду. Как только корабль достигал источника пресной воды, то устраивалась большая постирушка: одежду развешивали на веревке, натянутой поперек берега и опущенной в воду. В таком виде вещи оставляли на сутки, чтобы течение реки хорошенько ее прополоскало.
А как британские судовые медики боролись с болезнями и смертностью на кораблях? По-разному, но все же постепенно выправляя создавшуюся ситуацию.
Главной болезнью, забиравшей ежегодно тысячи человеческих жизней, была цинга, или, как ее тогда называли, скорбут. Смертность от нее превышала смертность от дизентерии и лихорадки вместе взятых! Тогда считалось, что цинга возникает от сидячего и лежачего образа жизни, поэтому больных заставляли… бегать с ядром по палубе, чтобы разогнать кровь.
В 1779 году доктор Вест-Индской эскадры Гилберт Блейн с согласия адмирала Роднея приказал добавлять в казенный грог по 2/3 унции [66] лимонного сока на порцию. В результате эскадра избежала эпидемии цинги. С тех пор военные моряки королевского флота получили прозвище «лаймиз» («лимонники»), оставшееся за англичанами до сего времени.
В русском флоте тоже имелись средства для борьбы с цингой. Это были клюквенный сок, кислая капуста, сушеные дрожжи, горчица, лук, чеснок, солодовый и еловый экстракт. При первой же возможности командиры кораблей организовывали во время стоянок добычу фруктов и овощей, у местных жителей покупали «живые консервы» – домашних животных и птицу.
Особо надо рассказать о судовых медиках, которые имелись на кораблях королевского флота. В Британии, чтобы получить должность военно-морского хирурга, нужны были три года практики на берегу. Будущие врачи проходили курсы по анатомии, фармакологии, уходу за больными в одном из госпиталей. Отработав три года, молодой хирург отправлялся в Лондон, в Колледж Хирургов, на сдачу экзамена. В зависимости от результатов экзамена соискатель получал диплом либо корабельного хирурга (ship’s surgeon), либо помощника хирурга I, II или III класса. Колледж также выдавал соискателю список хирургических инструментов и список обязательных лекарств. Эти инструменты и лекарства хирурги были обязаны приобрести за свой счет. В начале войны имеющиеся запасы сверяли со списком и за нехватку карали аннулированием диплома.
Привилегированное положение судового медика подчеркивалось еще и тем, что он имел на корабле отдельную каюту, расположенную чаще всего на орлоп-деке, ниже ватерлинии. Это была очень тесная комнатка с одним или двумя рундуками, низким потолком и небольшим столом для инструментов. Во время боя в качестве лазарета использовали кают-компанию или жилую палубу, поскольку количество раненых резко возрастало – в каюте хирурга они просто не помещались.
Во французском флоте судовые медики получали жалованье порой более высокое, чем офицерское. И было их вполне достаточно: так, на 74-пушечном корабле должен был иметься полковой хирург, два хирурга, два помощника хирурга, аптекарь и шесть учеников хирурга (последние обычно набирались из команды корабля). У французов каюта хирургов (она же – лазарет) находилась рядом с крюйт-камерой, то есть в самом защищенном месте корабля.
Вообще, согласно еще ордонансу Кольбера, только двум людям на корабле было запрещено участвовать в бою – корабельному плотнику и врачу. Первый после боя должен был заделывать пробоины, а второй – спасать людей.
На русском флоте лекарь имел классный чин и был приравнен к офицерскому составу. Перед отплытием корабля в плавание лекарь принимал в береговой аптеке сундук с лекарствами. В море он ежедневно записывал в табель больных, занимался их лечением, тщательно фиксировал, когда и кому и какие микстуры он давал. Кроме того, лекарь заботился, чтобы больным, по возможности, выдавалась наиболее свежая и качественная пища. Под страхом лишения жалованья лекарю запрещалось брать деньги за лечение. Во время боя судовой лекарь был обязан находиться в интрюме [67] при раненых, оказывая им надлежащую помощь. Особая статья в Морском уставе гласила, что если лекарь будет относиться к больным с пренебрежением, то «яко злотворец наказан будет, яко своими руками его (больного) убил…»