Прежде, чем их повесят.Первый закон. Книга 2. - Аберкромби Джо. Страница 24
«Но ни разу не видел».
Глокта бессильно вытянулся на подушках, запрокинул голову, приоткрыл рот, давая отдых ноющему телу.
«В этих самых покоях раньше обитал мой прославленный предшественник, наставник Давуст».
Комнаты были просторные и хорошо обставленные. Возможно, когда-то они принадлежали какому-то дагосканскому принцу, или коварному визирю, или смуглой наложнице — до того, как туземцев вышвырнули в пыль и грязь Нижнего города.
«Куда лучше моей жалкой тесной норы в Агрионте, не считая того, что отсюда бесследно исчезают наставники инквизиции».
Окна с одной стороны выходили на север, к морю, на самый крутой склон горы, а с другой — на пышущий зноем город. Все окна закрывались массивными ставнями. Снаружи была голая скала, отвесно уходящая вниз к острым камням и бурлящей соленой воде. Дверь толщиной в шесть пальцев была проклепана железом, снабжена тяжелым замком и четырьмя мощными засовами.
«Давуст принял меры предосторожности, и, похоже, не без причин. Как же убийцы сумели проникнуть внутрь? И куда они потом спрятали тело?»
Его рот искривился в усмешке.
«А куда они спрячут мое, когда явятся за мной? Врагов у меня становится все больше: высокомерный Вюрмс, педантичный Виссбрук; купцы, из-за меня теряющие прибыль; практики, служившие Харкеру и Давусту; туземцы, имеющие достаточно причин ненавидеть любого, кто носит черное; мои старые противники — гурки, разумеется. И все это при условии, что его преосвященство не занервничает из-за отсутствия результатов и не решит заменить меня кем-либо другим. Пошлют ли сюда кого-нибудь искать мой изувеченный труп, хотел бы я знать?»
— Наставник…
Чтобы открыть глаза и приподнять голову, потребовалось огромное болезненное усилие. После напряжения последних нескольких дней болело все тело. Шея при каждом движении щелкала, словно ломающийся сучок, спина окостенела и стала хрупкой как стекло, нога то мучительно болела, то немела и дрожала.
В дверях, склонив голову, стояла Шикель. Царапины и синяки на ее смуглом лице уже зажили, и от тяжких испытаний, перенесенных ею в подземельях Цитадели, не осталось и следа. Однако она никогда не смотрела в глаза Глокте — только в пол.
«Некоторые раны заживают долго или не заживают никогда. Уж я-то знаю».
— В чем дело, Шикель?
— Магистр Эйдер прислала вам приглашение пообедать с ней.
— Вот как, неужели?
Девушка кивнула.
— Ответь, что я с почтением принимаю ее приглашение.
Глокта посмотрел, как служанка выходит из комнаты, мягко ступая босыми ногами и наклонив голову, затем снова обмяк на подушках.
«Даже если завтра я исчезну — что ж, я спас хотя бы одного человека. Возможно, моя жизнь была не только пустой тратой времени. Занд дан Глокта, щит беспомощных. Может ли быть слишком поздно для того, чтобы стать… хорошим человеком?»
— Прошу вас! — визжал Харкер. — Пожалуйста! Я ничего не знаю!
Он был крепко привязан к стулу и не мог двигаться.
«Зато его глаза открыты».
Взгляд инквизитора метался взад-вперед по инструментам Глокты, поблескивавшим на изрезанной столешнице в ярком свете лампы.
«О да, ты лучше многих других понимаешь, как это работает. А ведь знание подчас спасает от страха. Но не здесь. Не сейчас».
— Я ничего не знаю! — выл Харкер.
— Это уж мне судить, что вы знаете, а чего не знаете. — Глокта вытер потное лицо. В комнате было жарко, как в кузнице, и тлеющие в жаровне угли усугубляли положение. — Если что-то пахнет ложью и по цвету похоже на ложь, разумно предположить, что это и есть ложь. Вы со мной не согласны?
— Прошу вас! Мы с вами на одной стороне!
«Так ли? Действительно ли это так?»
— Я говорил вам только правду!
— Возможно, но недостаточно.
— Пожалуйста! Мы же все здесь друзья!
— Друзья? По моему опыту, друг — это знакомый, который пока не успел тебя предать. К вам это относится, Харкер?
— Нет!
Глокта нахмурился.
— Так значит, вы наш враг?
— Что? Нет! Я просто… Я просто… Я хотел знать, что произошло! Вот и все! Я не хотел… пожалуйста!
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Я устал это слушать».
— Вы должны мне поверить!
— Я должен только одно: добиться ответа.
— Так задавайте ваши вопросы, наставник, умоляю вас! Дайте мне возможность посодействовать вам!
«О, надо же, твердая рука больше не кажется нам самым действенным средством?»
— Задавайте ваши вопросы, и я сделаю все, что могу, чтобы ответить на них!
— Хорошо. — Глокта взгромоздился на край стола, вплотную к крепко связанному узнику, и посмотрел на него сверху. — Превосходно.
Лицо и руки Харкера покрывал густой загар, но все остальное тело было бледным, как у слизняка, с островками густых черных волос.
«Не слишком соблазнительное зрелище. Но могло быть и хуже».
— Что ж, тогда скажите мне вот что: для чего мужчинам соски?
Харкер моргнул. Потом сглотнул. Поднял голову и посмотрел на Инея, но не дождался помощи: альбинос молчал и смотрел неподвижным взором. Его белую кожу над маской усеивали бисеринки пота, а взгляд розовых глаз был тверже алмаза.
— Я… боюсь, я не совсем вас понял, наставник.
— Ну разве это сложный вопрос? Соски, Харкер, соски у мужчин. Для какой цели они служат? Вы никогда не задумывались над этим?
— Я… я…
Глокта вздохнул.
— В сырую погоду они болят, потому что их натирает одежда. В жару они болят, потому что высыхают. Некоторые женщины по непостижимым для меня причинам любят играть с ними в постели, словно эти прикосновения могут принести нам что-то, кроме раздражения.
Глокта потянулся к столу — расширенные глаза Харкера следили за каждым его движением — и медленно скользнул пальцами по рукоятке щипцов. Он поднял инструмент и принялся внимательно разглядывать; остро заточенные края сверкали в ярком свете лампы.
— Соски, — бормотал он, — для мужчины только помеха. Знаете, что я вам скажу? Если не принимать в расчет отвратительные шрамы, я о своих нисколько не жалею.
Он ухватил сосок Харкера и резко потянул к себе.
— А-а! — закричал бывший инквизитор. Стул под ним заскрежетал от его отчаянных попыток вывернуться. — Нет!
— По-твоему, это больно? Тогда вряд ли тебе понравится следующий этап.
Глокта приложил разведенные челюсти щипцов к натянутой коже и надавил на рукоятки.
— А-а! А-а-а! Пожалуйста! Наставник, умоляю вас!
— Твои мольбы мне не нужны. Только ответы. Что случилось с Давустом?
— Клянусь собственной жизнью, не знаю!
— Неверный ответ.
Глокта сжал рукоятки сильнее, и металлические лезвия начали врезаться в кожу. Харкер издал отчаянный вопль.
— Стойте! Я взял деньги! Я сознаюсь! Я взял деньги!
— Деньги? — Глокта чуть ослабил давление, и капля крови, скатившаяся со щипцов, расползлась по белой волосатой ноге Харкера. — Какие деньги?
— Деньги, которые Давуст отобрал у туземцев! После восстания! Он велел мне собрать всех тех, кого я считал состоятельными, а потом приказал повесить их вместе с остальными. Мы конфисковали все их имущество и поделили между собой! Наставник держал свою долю в сундуке у себя в покоях, и когда он исчез… я забрал ее!
— Где сейчас эти деньги?
— Их нет! Я их потратил! На женщин… на вино и… да на что угодно!
— Так-так… — Глокта зацокал языком.
«Алчность и заговор, несправедливость и предательство, ограбление и убийство. Все ингредиенты для истории, способной пощекотать людям нервы. Пикантно, но едва ли существенно».
Его пальцы налегли на рукоять щипцов.
— Однако меня интересует сам наставник, а не его деньги. Поверьте моему слову, я уже устал задавать один и тот же вопрос. Что случилось с Давустом?
— Я… я… я не знаю!
«Возможно, это правда. Но мне нужно другое».
— Неверный ответ.
Глокта сжал руку, и металлические челюсти легко прокусили плоть, сойдясь посередине с легким щелчком. Харкер взвыл и заметался, он ревел от боли. Пузырящаяся кровь лилась из красного квадратика на том месте, где раньше был его сосок, стекала темными струйками на бледное брюхо. Глокта сморщился от острой боли в шее и повернул голову набок. Он тянул шею, пока не услышал, как она щелкнула.