Дитя в небе - Кэрролл Джонатан. Страница 7

Интересно, в какой именно момент люди пересекают линию любви? Может быть, в одно прекрасное утро человек просыпается не только с ощущением ее богатого вкуса на языке, но и с уверенностью, что этот вкус будет сохраняться во рту до тех пор, пока ему будет хотеться наслаждаться им и стараться сохранять его как можно дольше?

Фил описывает все это иначе, По его словам, наступает какой-то удивительный момент, когда ты открываешь рот, и с первым же неожиданным для тебя словом вдруг осознаешь, что можешь говорить на совершенно новом языке, о существовании которого до этого и не подозревал, и понимать его.

— Обычно, оказываясь в чужой стране, стараешься запомнить несколько слов или фраз, чтобы хоть как-то объясниться, верно? Типа «Donnez-moi lе раin» [25] или что-нибудь в этом роде. Так вот с этим языком все по-другому. Ты либо мгновенно узнаешь его целиком, либо не знаешь его совсем. Для этого языка не существует никаких берлицевских [26] разговорников и на улице его тоже не услышишь. Просто улиц таких нет, где бы на нем говорили.

Но, даже зная язык в совершенстве, человек совсем не обязательно может писать на нем стихи.

— Я как-то не очень тебя понимаю…

— Когда я убедился, что мы с Сашей любим друг друга, что мы оба понимаем этот новый язык и легко можем объясняться на нем, я был просто на седьмом небе от счастья. У нас появился свой собственный язык, и с его помощью мы можем делать что угодно. Представляешь, каким бы ты считал себя крупным специалистом по итальянскому, сдав по нему даже самый простенький экзамен? Но потом, взяв в руки Данте [27] или Павезе [28], вдруг осознал бы, что, вроде бы, понимаешь итальянский язык, и это само по себе прекрасно, вот только, к сожалению, обращаться к богам так, как это удавалось им, ты не способен.

— То есть, насколько я понимаю, ваша любовь оказалась недостаточно сильна?

— Ты же знаешь меня как облупленного, Уэбер, — мне всего всегда мало. Стоило мне узнать об этом новом языке, и я тут же решил, что пора нам подняться на еще более высокий уровень и начать общаться вообще без слов. Телепатически, или вроде того. Порой начинает казаться, что жизнь — это просто жадность.

Щенка тошнило еще три дня. За все это время Саша лишь однажды заехала ко мне переодеться и рассказала мне о происходящем. Следующий наш с ней разговор состоялся по телефону: она позвонила сообщить, что щенок все еще болеет, и она пока будет ночевать у Фила на диване.

Так она и поступила. По тому, как события разворачивались в Вене, я понимал, что ей хочется поскорее оказаться у Фила в постели, но их отношения развивались иначе. Ни он, ни она довольно долго не предпринимали никаких шагов в этом отношении. Он спал у себя в комнате, а она — в гостиной на диване. Целых четыре дня прошли в разговорах, все это время оба занимались почти исключительно здоровьем Блошки. Готовил на всю компанию Фил и без устали расспрашивал ее о жизни. Иногда она рассказывала ему правду, а иногда лгала.

— Вот тогда-то я и поняла, что начинаю влюбляться в него — когда начала столько врать. Я боялась ему не понравиться. И старалась говорить только то, что ему хотелось бы услышать.

— А когда мы с тобой познакомились, ты мне тоже врала?

— Нет, Уэбер, думаю, я с самого начала знала, что у нас с тобой ничего подобного не будет. Отчасти из-за того, что тебе в самом начале нашего знакомства пришлось меня жалеть. Жалость не самый лучший фундамент для строительства отношений. Фил слушал меня очень внимательно. И постепенно я стала замечать, что говорю все меньше и меньше. Я чувствовала, насколько серьезно он обдумывает все услышанное. Помнишь, в Вене, в том кафе? Твое лицо было исполнено участия, и я чувствовала себя не то слабоумной, не то калекой. Я была очень благодарна тебе за предоставленную возможность излить душу, но ты ведь слушал меня главным образом из вежливости, а вовсе не потому, что тебе интересно.

Фила же искренне интересовало то, что я рассказываю.

Первые два фильма «Полуночи» она просмотрела не говоря ни единого слова и не выпуская его руки из своей. Даже когда он поднялся, чтобы сходить в уборную, она попросила его остановить фильм.

Она сделала ему массаж спины. Он приготовил ей югославские сvарсici [29]. Блошка наконец почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы доковылять до патио и как следует там все обнюхать. Когда же он нагулялся вволю и решил вернуться в дом, ему пришлось поскулить под дверью, потому что как раз в это время они в первый раз целовались.

Ее венский приятель был рок-музыкантом, без зазрения совести пользовавшийся и ею, и ее деньгами, и при этом вовсе не считал зазорным плохо с ней обращаться.

Фил был нежен и застенчив. Не будучи красавцем, он вовсе не был уверен, что у него достанет таланта или ума удержать ее. Проведя молодые годы в одиночестве, постоянно занятый мыслями о том, как произвести впечатление хоть на какую-нибудь девушку, он даже на четвертом десятке, став кинозвездой и богатым человеком, больше всего на свете желал быть любимым не за то, чем он стал, а за то, какой он есть. Но Голливуд не то место, где можно найти такого понимающего человека. Говорят, актер Стивен Эбби как-то заметил: «В Голливуд едут, чтобы прославиться, а не потрахаться. Тем более, что увидеть свое имя в титрах — круче самого крутого траха на свете. Точка».

Их чувство было робким и искренним. Им страшно хотелось бы верить, что это любовь, но оба были достаточно умны, опытны и остерегались северного сияния ложной любви.

Как-то утром она позвонила из телефона-автомата и сказала, что Фил попросил ее переехать к нему: как ей быть? Чуть позже в тот же день из другого телефона-автомата позвонил Фил и сообщил, что предложил ей пожить с ним. Как, по-моему, правильно ли он сделал?

Потом они вместе слетали в Японию. Вернулись переполненные впечатлениями и щебетали, как новобрачные. Я был просто уверен, что они скоро поженятся, но они просто продолжали жить вместе и, похоже, были этим вполне удовлетворены.

Саша начала работать у Фила в его кинокомпании «Ускоренная перемотка» и проявила себя толковой, а порой даже изобретательной бизнесвумен. Благодаря ей, помимо съемок очередного фильма «Полуночи» компания приняла участие в двух других удачных проектах. Как-то она сказала мне, мол, Фил настолько уверен в ней и в прочности их отношений, что это даже в какой-то степени сказывается на всем остальном. Я ответил, что просто раньше ей никак не удавалось подыскать подходящего места для посадки. Но это вовсе не значит, что это ей вообще никогда не удастся. Она покачала головой.

— Само собой, Уэбер, просто до сих пор мне это было как-то ни к чему. Пользуясь твоей же аналогией, мне всегда было намного легче оставаться в воздухе. Ведь приземляться гораздо труднее: нужно постоянно следить за приборами и к тому же переключиться с автопилота на ручное управление.

Как раз на самом пике их счастья я переехал в Нью-Йорк. На прощание я сделал снимок — они стоят на дорожке перед домом Фила в Лорел-Каньоне, а Блошка неподалеку обнюхивает розовый куст. И Фил и Саша стоят с заложенными за спину руками. Когда я тронулся с места, они буквально на мгновение отвернулись, а потом снова повернулись ко мне лицом. Теперь на обоих были эти ужасные маски Кровавика, совсем недавно появившиеся в продаже. Они замахали мне вслед. Блошка наконец оторвался от своего занятия, увидел вместо двух своих друзей каких-то чудовищ и залаял.

Через некоторое время они навестили меня в Нью-Йорке. За обедом Фил смущенно признался, что они подумывают пожениться или завести ребенка.

— А почему не то и другое сразу?