Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - Варданян Ануш. Страница 17

«С начала года семья Корлеоне вела войну против пяти семей нью-йоркской мафии. Эхо жесточайшей резни рокотало с газетных пол ос. Многие полегли с той и с другой стороны…»

Что отец видел за этими строчками? И что вообще ему было за дело до далеких итало-американских гангстеров, их детей, любовниц, врагов и многочисленных просителей, что не верили в закон страны, в которой жили, но веровали в право сильного? Какие картинки будоражили отцовское воображение? Об этом мы тогда и не догадывались. Он снова стал глядеть на нас после ужина, но как-то иначе. Он смотрел и мучился прочесть что-то в наших лицах. Что?

Ежиная война

У нашей семьи был враг – ближайший сосед – хромой Карапет. Глупо сказать, но враждовали мы из-за ежиков. Дело было вот как.

Когда-то, еще во времена моего прадедушки, жило под домом Карапета (точнее, его прадедушки) семейство обычных ежей. Ежи при доме, как известно, означали благополучие и атмосферу благолепия в жилище. Однажды по какой-то неведомой людям, но, очевидно, известной остальному животному миру причине ежиный клан собрал свои вещички, под удивленными взглядами обоих человеческих семейств прошмыгнул под плетеной изгородью, разделявшей сады соседей, и юркнул под старые камни нашего дома. Ни я, ни мой отец, ни дед, ни прадед, во времена которого началась эта ежиная война, ни родственники хромого Карапета – мы все никогда не узнаем, чем же сырость и плесень под нашим домом выгодно отличается от Карапетовой? Биологическая загадка. Но с тех пор семьи враждовали. Прадед Карапета обвинял моего прадеда в том, что он специально переманил ежей-покровителей.

– Чем же? – удивлялся мой прадед.

– Твоя жена читала заклинания! – бросал страшные обвинения Карапет.

– Кто сказал?

– Люди видели!

– Глаза бы этим людям выколоть!

– Люди, вы слышали, вам хотят выколоть глаза!

– Мурло!

– Дубина!

– Тупица!

– Ишак!

– Ишачья задница!

Обвинения достигали целей в обоих направлениях, и кончилось тем, что соседи подрались.

Но прабабка-то, судя по рассказам, и вправду не чужда была общения с потусторонним миром. Часто бродила она по горам, собирая травы, камни, глину и всякую грязь. Говорят, что в молодости она была женщина красивая, но опрокинула на себя чугунок с горячим молоком и чуть не померла. Странствующий курдский дервиш вылечил ее примочками и заклинаниями, просидел возле нее целую ночь и ушел. Прабабушка – тогда еще юная девица, очнулась живая, без ожогов, без шрамов, только немного рябоватая. Дервиша и след простыл, а прабабка Сусанбар осталась с тайным знанием на руках, как девственница с нежданной беременностью перед алтарем. Но Сусанбар смирилась со своим даром, хоть и горевала поначалу. Ее поддержали братья и дядья-священники. Говорили, что дар напрасным не бывает, а только человек бывает глухим к языку Бога, и девушка должна покориться воле Господней. Она покорилась. Лечила народ, причем не корыстно, а лишь из соображений добровольного служения. Старалась она не напрасно – люди излечивались от несерьезных и назойливых недугов, с которыми тяжко было ехать в больницу – через перевал и пустые мусульманские села, вокруг которых шастали молодые курды – темноликие и белозубые. Излечивались люди, но боялись Сусанбарихи. Шла за ней и дурная слава ведьмы.

Поэтому-то и взъярился ее муж от слов опрометчивого соседа и полез с ним драться, защищая честь супруги. В этой драке мой предок получил увечья на лице, а соседский пращур сломал руку. Оба лежали в грязи и тяжело дышали. Прабабушка делала примочки как своему заступнику, так и обидчику. Карапетова-то прабабка была на сносях, и нельзя ей было волноваться.

Я вот думаю, странные это были люди. И странные войны. Ежи и от нас ушли со временем в азербайджанскую деревню неподалеку. Но семьи наши не сплотились даже после этого.

И вот настал день, когда папа мой – Хачатур Бовян – принял важное решение. Он встал с дивана, отложил книгу Марио Пьюзо и вышел на улицу мириться с Карапетом.

Вокруг надрывались зурны, дребезжали ситары и ухали барабаны. Сосед гулял на всю деревню – у него, у хромого Карапета наконец родился сын! Уже целую неделю все только об этом говорили. Женщины входили в магазин со словами:

– Слышали новость? У хромого Карапета родился сын.

Мужчины приводили коней к водопою и кивали друг другу со словами:

– У хромого Карапета родился сын. Вот это новость!

Старики кидали кости на доску нард и перед тем, как назвать комбинацию цифр, объясняли:

– У этого мальчишки хромого Карапета родился сын, так что он теперь настоящий мужчина. Но он не умеет играть в нарды. Пусть научится, чтобы играть с нами.

Деревенские бабки, как водится, знали больше других:

– Это Бовяна Хачика прабабка смилостивилась с того света и сняла проклятие. Пусть, говорит, меня и обидел когда-то предок хромого Карапета, ведьмой обозвал, но против него самого я зла не держу. Пусть, говорит, родится у хромого Карапета сын, сколько можно приданого девкам копить.

В такой вот обстановке готовил Карапет свой главный праздник. Он перекрыл движение на главной улице деревни, распростер брезентовый шатер над дорожной пылью и созвал всех односельчан. Его жена, вся в золотых зубах и непокорных кудряшках, была посажена в высокое кресло на манер трона и держала драгоценный, в кружевах, сверток, который время от времени тихо попискивал. Хромой Карапет ликовал – он победил природу. Шесть кудрявых дочек, каждая из которых была младше предыдущей на 10 месяцев, смотрели на младенца серьезно и без умиления. Так и должно было случиться, и так произошло. Все приглашенные пили за здоровье этого крохотного мальчика. Все, кроме моего отца, ибо он не был приглашен на пиршество. Но он все же пришел.

Отец подошел к трону и поклонился женщине с ребенком. Соседу сказал:

– Помиримся, сколько можно…

Карапет сполз со стула и некоторое время растерянно оглядывал соседей, словно говорил: «Люди добрые, я не ослышался?»

– Не ослышался, брат, – услышал Хачик внутренний голос Карапета.

И они обнялись. Да так крепко и долго они обнимались, что казалось, каждый из их дедов и дядьев, что отказывали себе в этом удовольствии больше века – похлопать соседа по плечу, – встали в очередь и теперь с чувством и расстановкой участвуют в процедуре примирения. Дело дошло до того, что бабушке и матери Карапета пришлось рассаживать сыновей, почувствовавших вкус мужских объятий. Жена Карапета не могла и пошевелиться под многопудовой тяжестью золотых украшений и святостью новорожденной ноши. Она думала, чем обернется это примирение? Новое братство скрепилось и древним обычаем – отцу доверили разливать вино. И отец, знавший традиции, встал, поклонился и спросил, как полагается:

– Люди добрые, как разливать вино, по-божески или по справедливости?

А народ-то уже раздухарился. Всем уже просто выпить было охота. К словам-то уже никто и не прислушивался. Все крикнули, как и полагается в подобных случаях:

– По-божески, по-божески.

Получилось нестройно, но Хачик все понял.

– Хорошо, – сказал отец.

Он стал обходить всех вином. И тут голоса и смех стали постепенно угасать. Нестройно и не в лад замолчали музыканты. Все уставились на отца, который меж тем исправно выполнял обязанности виночерпия. И кому сколько досталось – не всем поровну. Кому капля, кому полбокала, кому полный.

Карапет удивился.

– Хачатур?

Отец широко улыбался.

– Хачик. Не с ума ли ты спятил, – прошипела моя мать. – Что ты делаешь, Хачик? Позоришь нас, да и только.

Папа спокойно продолжал свое дело.

– Люся. Народ велел наливать по-божески. А ведь Господь не всем одинаково отпускает: одному он дает много, другому мало, третьему – еще меньше. Я так и делаю. Как Бог дает, так и я разливаю.

– Хачик, но ты не Бог, – прошептала Люся.