Голос нашей тени - Кэрролл Джонатан. Страница 34

Я сел и взял свой бокал.

— Ты выглядишь… Не знаю, Индия. Ты выглядишь именно так, как я и ожидал.

— А как это?

— Усталой. Напуганной.

— Плохо, да?

— Да, плоховато.

— Я думала, загар это скроет.

Она отодвинулась от стола и положила на голову салфетку, так что та совсем скрыла ее глаза.

— Индия.

— Не беспокой меня. Я плачу.

— Индия, хочешь рассказать мне, что тут делается, или лучше подождать? — Я отнял у нее салфетку и увидел, что глаза мокрые.

— Зачем я заставила тебя вернуться? Что хорошего из этого выйдет? Я не могу понять Пола, я не могу с ним поговорить. Он являлся, и являлся, и являлся, и каждый раз был момент, когда я думала, что у меня хватит духу сказать: «Погоди, Пол. Выслушай меня!» Но все получалось так глупо. Так по-идиотски.

Я взял ее за руку, и она испуганно стиснула мою.

— Джо, это так ужасно. Он не уйдет. Ему это очень нравится. Что я могу поделать? Джои, что мне делать9

Как можно ласковее я проговорил:

— А что ты делала до сих пор?

— Все. Ничего. Ходила к хироманту. К медиуму. Читала книги. Молилась. — Она презрительно провела рукой по волосам, распустив их волной. — Индия Тейт, охотник за привидениями.

— Я не знаю, что тебе сказать.

— Скажи: «Индия, я здесь, и у меня есть миллион ответов на все твои вопросы». Скажи: «Я вышвырну всех этих призраков и снова согрею твою постель — просто спрашивай меня, потому что я Твой Ответ На Все Вопросы».

Она грустно посмотрела на меня, заранее зная, что я отвечу.

— От Земли до Солнца девяносто три миллиона миль. Позиция питчера — в девяноста футах от основной базы. «Третьего человека» поставил Кэрол Рид [83]. Как тебе эти ответы?

Она взяла вилку и легонько постучала меня ею по тыльной стороне ладони.

— Джо, ты недоносок — но милый недоносок. Можно попросить тебя об одолжении?

Я не отличаюсь особой интуицией, но на этот раз, еше не услышав просьбы, понял, что она скажет. И оказался прав.

— Можно лечь с тобой в постель?

Словно поняв мои колебания, она не стала ждать ответа, а, не глядя на меня, встала из-за стола и пошла к двери спальни.

— Не выключай здесь свет. В эти дни мне не хочется думать о темном доме.

Эта последняя фраза поразила меня, и, так и не поняв, как теперь вести себя здесь, я последовал за Индией.

В самолете я решил по возвращении не спать с Индией. Дал самому себе тайный зарок хранить верность Карен, как бы наивно это ни казалось. Я чувствовал, что, если сдержу данное себе слово, Карен каким-то образом узнает об этом или почувствует неким глубинным загадочным чутьем, свойственным женщинам, и это утешит ее, когда мы снова встретимся. Я не знал, где произойдет наша встреча, но был уверен, что она состоится.

Знакомый свет знакомой лампы в знакомой комнате. Индия вынула из волос две маленькие коричневые гребенки и уже расстегивала верхнюю медную пуговицу на джинсах. Я уже видел белую полоску ее трусов. Стоя в дверях, я старался не смотреть на нее и никак не реагировать на непреднамеренную чувственность ее действий. На мгновение, когда ее руки поднялись над головой, она замерла и посмотрела на меня со смесью желания и надежды, отчего показалась шестнадцатилетней девочкой, перед которой открыты в мире все пути. Как нечестно! Она не должна была показываться мне с этой стороны, когда я хотел лишь помочь ей, а не любить ее. Я почувствовал, как забился пульс у меня на горле, и испугался столь причудливой реакции собственного сердца.

— У тебя такой вид, будто ты проглотил раковину от устрицы. С тобой все в порядке?

— У-гу.

Она уже снова интимными движениями снимала одежду и как будто не слышала меня. Я был благодарен ей за это, так как мне требовалось время, чтобы стряхнуть ее неуверенные чары.

Я только включил свет в туалете, когда Индия издала вопль.

Первое, что я увидел, — это ее, стоящую у кровати в одних белых трусиках и смотрящую вниз. Груди у нее выглядели гораздо старее, чем у Карен.

Она уже стянула с кровати покрывало. Там аккуратным рядком лежали фотографии из «Плейбоя». Влагалища у женщин были вырезаны, и на их место вклеены лица — стариков, детей, собачьи морды. Все они чрезвычайно весело улыбались. И на каждой картинке где-нибудь имелась надпись большими неровными буквами:

Добро пожаловать домой, Джо! Хорошо, что ты снова с нами!

Глава четвертая

Жители Вены, привычные к снегу в австрийских горах, казалось, были в ужасе оттого, что он решил навестить их в городе, да еще в таком количестве. В городе хозяйничали дети и редкие, еле ползущие машины. Я видел через окно, как какой-то человек и его собака одновременно поскользнулись и упали. Через каждые несколько часов снегоочистители пытались сгрести снег с проезжей части, но тщетно.

Индия в ту ночь осталась со мной, но я только держал ее в объятиях и пытался успокоить. По ее настоянию я убрал картинки с постели и сжег в раковине, превратив в серо-фиолетовые хлопья, после чего смыл пепел.

На следующее утро несколько часов слабо светило солнце, но позже небо затянуло облаками, и, когда мы вышли на улицу, снова валил снег.

— Я хочу прогуляться. Может быть, пройдемся? Она держала меня под руку и внимательно глядела под ноги. На каждом шагу ее высокие резиновые сапоги по икры утопали в белизне.

— Конечно, но, думаю, лучше идти по проезжей части.

— Не знаю почему, но сегодня я чувствую себя гораздо лучше. Может быть, просто оттого, что вышла.

Она посмотрела на меня, и ее глаза, изо всех сил пытавшиеся выглядеть счастливыми и беззаботными, умоляли согласиться. Полнейшая белизна мира немного сглаживала тревоги прошедшей ночи. Но у меня было сильное чувство, что, куда бы мы ни пошли и что бы ни делали, за нами наблюдают.

Индия нагнулась и набрала пригоршню снега. Она попыталась слепить снежок, но снег был слишком свежий и легкий и не слипался.

— Для этого лучше всего снег, который уже успел полежать.

Мы стояли посреди улицы, и я оглядывался, нет ли машин.

— Индия, мы идем или как?

— Я притворяюсь, что мне все это интересно, чтобы не спрашивать тебя, почему прошлой ночью ты не занялся со мной любовью.

— Прошлой ночью? Ты с ума сошла?

— Я хотела.

— Даже после всего этого?

— Из-за всего этого, Джои.

— Но, Индия, он же… Он мог быть там.

— Жаль. Я хотела тебя.

— Брось. Пошли.

Она выбросила снежок и взглянула на меня.

— Знаешь что? Ты обращаешься со мной, как с зачумленной.

— Прекрати! — Моя растерянность перешла в злость. Ту злость, что возникает, когда чувствуешь справедливость упрека, но не хочешь ее признавать.

— Ты сказал, что он мог быть в комнате. Но знаешь что, Джо? Он в этой комнате уже несколько месяцев. Знаешь, каково это — месяцами чувствовать его рядом? Это дерьмово, Джо. Боже мой, как я хотела, чтобы ты вернулся! Если ты вернешься, что из того, что он там? Месяцы, Джо. Вот так жить в одиночестве с ним несколько месяцев, а потом ты спрашиваешь, почему я захотела тебя прошлой ночью. Он теперь повсюду, и никуда не спрячешься. Так возьми меня, и пусть он увидит. Мне наплевать.

Что я мог сказать? Было бы лучше все ей объяснить, рассказать о Карен, чтобы, по крайней мере, она получила конкретный ответ? Есть столько разных способов подвести человека. Ответить честно и тем самым снова ранить ее, когда она уже и так получила столько ран? Промолчать и только увеличить ее замешательство и обоснованный страх, что теперь она осталась почти совсем одна в поединке с покойным мужем? Беспомощно стоя там, я чувствовал, как ей тяжело, и чуть не возненавидел ее за это.

Мое сердце колотилось, как у разъяренной собаки, а я так закутался от снега, что в теплой одежде было жарко и тесно. Если бы мне дали загадать три желания, я бы скомкал их в одно: сидеть в «Чок-фулл-о'натс» в Нью-Йорке [84], пить кофе и есть пончики с Карен. Вот что занимало тогда мои мысли — кофе и пончики с Карен.