Все оттенки роз - Крафт Элизабет. Страница 14

– Не думаю, что мне понравится, если вы двое сговоритесь против меня, – шутит Тэйт и тянет меня за собой.

– На сегодня все, Ти? – спрашивает Хэнк, когда мы оказываемся в холле.

– Думаю, да, – отвечает Тэйт, скользнув по мне взглядом.

– Тогда поставлю машину в гараж. Дай знать, если она тебе понадобится.

– Спасибо, Хэнк.

– Рад знакомству, Шарлотта, – добавляет телохранитель.

– Взаимно.

Хэнк выходит на улицу, закрыв за собой дверь. А я застываю на месте, потрясенная пространством дома. Впечатляющего вида каменные стены устремляются ввысь, как в музее современного искусства. Окна начинаются у самого пола и доходят до потолка. Дом освещен мягким золотистым сиянием, который струится из каждой щели и ниши в стенах, будто они сами светятся.

Мы проходим через гостиную, в углу которой стоит большой белый рояль. Его поверхность настолько блестящая, что отражает падающий на нее свет. Все кажется чистым, накрахмаленным и безукоризненным. Даже слишком. В доме нет рамок с фотографиями членов семьи и друзей, никаких признаков того, что здесь кто-то живет.

На одной из стен висит несколько золотых и платиновых дисков – под каждым из них выгравировано название альбома. Все это кажется каким-то нереальным. Внезапно меня как ударило – я здесь.

Я в доме Тэйта Коллинза.

Глава 7

Здесь столько дисков, что невозможно сосчитать, и мне хочется расспросить о них Тэйта, но он равнодушно проходит мимо, словно их нет. Высокие окна выходят на бассейн, дальний край которого будто обрывается, открывая крутой спуск и роскошный вид.

– Ты голодна? – спрашивает Тэйт. – У меня тут выбрать особо не из чего, но, возможно, осталась пицца, или давай что-нибудь закажем…

– Нет, все в порядке, – отвечаю я, покосившись на него. Аппетита у меня все равно нет. Я по-прежнему отношусь к нему с опаской, по-прежнему чувствую настороженность. От одной только его близости мой пульс учащается. – Мы можем выйти на улицу?

Меня влекут слабые огоньки, играющие на поверхности воды в бассейне. Не знаю, видела ли я когда-нибудь место прекраснее.

Тэйт касается одной из дверей, и она начинает складываться гармошкой. Следом за ней сама собой складывается вся стеклянная стена целиком, так что гостиную и задний дворик теперь ничего не разделяет.

Воздух тут же наполняется ароматом зелени и свежескошенной травы. Перед нами протянулся длинный прямоугольный бассейн, вода в котором светится ярко-синим цветом. За бассейном – широкая полоса газона, откуда открывается огромная панорама вплоть до горизонта. Масштабы этой картины завораживают – целый мир, застывший в отдалении. Тэйт подводит меня к кромке травы, и я сажусь рядом с ним, скрестив ноги. Я настолько потрясена, что не протестую, когда он берет меня за руку. Мы сидим над отлогим склоном холма, который спускается вниз, а там, далеко внизу, бесконечная масса сверкающих огней – Лос-Анджелес. Сверху город выглядит невероятно – словно сказочная страна, раскинувшаяся до самого темного океана.

– Со временем к этому привыкаешь, – произносит Тэйт, словно читая мои мысли.

– Не думаю, что я бы привыкла. Отсюда все кажется другим.

– Это всего лишь иллюзия. – Он вытягивает перед собой ноги. – Издалека все может казаться прекрасным.

Я перевожу взгляд от прекрасной картины на горизонте на Тэйта, позволяю себе присмотреться к невозмутимым, жестким чертам его лица. Оно всегда выглядит сдержанным, непроницаемым. Я вдруг понимаю, что он по-прежнему держит меня за руку, отнимаю ее и провожу ладонями по острым стеблям травы.

– Почему? – спрашиваю я.

– Почему что?

Я зарываюсь пальцами в траву, ощущая влажную землю под ней.

– Почему ты не сказал мне, кто ты?

На мгновение его лицо расслабляется, а потом он говорит:

– Ну, я увидел тебя.

– Когда?

– В тот первый вечер, когда оказался у цветочного магазина. Поэтому я и вошел – заметил тебя в окне. – Тэйт облизывает губы. – Ты смотрела в свой телефон и улыбалась, а потом рассмеялась. – Он бросает взгляд на мои руки, погруженные в траву. – Ты показалась мне такой красивой. Самой красивой из всех, кого я встречал.

Его слова – будто искры, которые вспыхивают и потрескивают в пространстве между нами. Никто прежде не говорил мне таких слов, и, хотя рассудок подсказывает мне, что Тэйт, возможно, повторяет подобное каждой девушке, которую приводит к себе домой, все равно мое тело, словно поток электричества. Нервные окончания оголены.

– На самом деле я не за цветами пришел, – продолжает он. – Я просто хотел пообщаться с тобой. А когда понял, что ты не знаешь, кто я, растерялся. – Он слегка хмурится. – Я солгал и сказал, что мне нужны розы. Но с самого начала выбирал их для тебя.

Я вытираю ладони о колени, пытаясь не придавать значения своей реакции на эти слова.

– Я понял, что должен увидеть тебя снова. Ты меня заинтриговала. Не помню, когда я в последний раз общался с кем-то, кто меня не знает.

– Значит, ты пригласил меня на свидание только потому, что я тебя не узнала? – Я произношу это резким тоном, пытаясь осадить нарастающее между нами напряжение.

– Нет. Не только поэтому. – Тэйт смотрит на меня, но я не поворачиваюсь к нему и не встречаюсь с ним взглядом. Я себе не доверяю. – В тебе было нечто такое… и есть… – Он умолкает, не договорив.

Я не совсем понимаю, что именно он имеет в виду, и чувствую, как кожа на лбу собирается в складки, но по-прежнему на него не смотрю.

– Тебе не стоило лгать, – говорю я.

При воспоминании о том вечере, о папарацци и о напирающей на нас толпе у меня внутри затягивается узел. Я оказалась в таком идиотском положении.

– Я не лгал, – возражает Тэйт, и я понимаю, что он прав, но все равно это кажется каким-то подвохом. – Я хотел понять, согласишься ли ты пойти со мной на свидание, не зная, кто я, – добавляет он.

– Так это была проверка?

– Нет – не проверка. – Он качает головой, скользя по мне взглядом: по моим скулам, моим волосам, спадающим на шею, губам. – Ты мне была интересна.

– Напрасно. Во мне нет ничего интересного.

– А я так не думаю. Я хочу узнать тебя ближе.

Я не отвечаю. Не могу. Мне с трудом удается ровно дышать. Тэйт снова берет мою руку, подносит ладонь к губам, едва касаясь ее. Меня пробирает дрожь, когда я смотрю на это, на форму его рта. Я заставляю себя отвести взгляд, снова вглядываюсь в мерцающие далеко внизу огни города.

– Настоящая? – Вопрос звучит почти над самым ухом.

– Что? – Мой голос дрожит.

Шероховатым кончиком пальца Тэйт прикасается к внутренней стороне моего левого запястья, проводит по контуру темно-синего треугольника, нарисованного на коже.

Я выдергиваю руку и тру треугольник пальцами.

– Просто чернила. Я всегда его рисую.

– Это что-то означает?

– Треугольник символизирует силу, – объясняю я. – Он способен выдержать давление со всех сторон. – Я поворачиваю запястье так, чтобы рисунка не было видно. – Наверное, мама мне это говорила, но точно не помню.

– Тебе нужно быть сильной?

– Нам всем нужно… в какие-то моменты, – отвечаю я. Как, например, сейчас. Я должна помнить данное себе обещание. Мое будущее уже намечено; у меня есть план. И в нем нет места ни Тэйту, ни сотне бабочек, порхающих в животе.

Он делает долгий выдох.

– Ты еще что-нибудь рисуешь?

– Иногда. – Все время. Мне всегда нравилось рисовать карандашами и красками – в детстве я думала, что стану художницей, когда вырасту. Но потом поняла, что труд большинства художников не оплачивается. Даже Ван Гог и Моне не были признаны в свое время. Поэтому у меня появился более практичный план. Отличные оценки, стажировка, Стэнфорд, медицинский факультет, ординатура, потом работа. Но я не скажу Тэйту обо всем этом.

– Хотел бы я тоже иметь художественный вкус. – Откидываясь назад и опираясь на локти, он поднимает лицо к небу.

– Ты пишешь музыку, – говорю я. – Это намного больше впечатляет, чем умение рисовать каракули.