Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк. Страница 44

О собственной татуировке Миша мечтал пару лет. Он хотел придумать что-нибудь этакое, что нравилось бы лично ему. Бился над идеями, искал в Интернете, просил совета, но никак не мог придумать. В конце концов на глаза попалась картинка – непонятный образ, переплетение разноцветных линий, пучки света. Какой-то жутчайший сюрреализм в лучших традициях современного бессознательного. Но картинка почему-то цепляла. Миша таращился на нее минут двадцать, а потом твердо решил, что да, именно ее и набьет. От запястья к локтю, чтобы ходить в рубашке с короткими рукавами и любоваться.

Неделю назад Миша распечатал рисунок на цветном принтере. Лист до сих пор лежал на подоконнике в кухне, сложенный вчетверо. Миша несколько раз разворачивал его и разглядывал. Казалось, что в переплетении линий есть какой-то тайный смысл. Как в ребусах для детей, из разряда «разгадай картинку», когда можно провести часы за изучением странных узоров, а потом вдруг увидеть, что это не узоры, а красивый и цельный рисунок. Например, роза. Стоит один раз увидеть и больше никогда не «развидишь». Так и здесь. Миша смотрел и смотрел, но из линий ничего не складывалось. Рисунка не получалось…

В салоне терпко пахло ароматизированными свечами. За прилавком сидела девушка лет, может, двадцати. Лицо ее было в пирсинге от подбородка до бровей. Сверкали голубые глазки.

– Вы по записи? – спросила она.

Миша сказал, что отправлял рисунок по почте и записывался. И еще вот. Он протянул купон на пятидесятипроцентную скидку, который Наде подарил ее личный татуировщик.

– Угм, – сказала девушка, жуя жвачку. – Присаживайтесь. Толик еще минут десять будет занят, потом вас примет. Кофе будете?

Миша не отказался. Девушка сварила кофе, бросила два кусочка сахара, размешала, подала. У девушки была впечатляющих размеров грудь. Стараясь не разглядывать выпирающие из-под рубашки формы, Миша подумал о том, что на сосках у нее, должно быть, тоже пирсинг. Колечки, например.

Если бы у Нади были колечки в сосках, Миша вырвал бы их. А еще лучше – отрезал бы ножом. Может, его теперь возбуждает насилие?

Зуд под кожей между пальцев усилился. Задумчиво попивая кофе, Миша принялся расчесывать болезненное пятнышко. Сам не заметил, как разодрал кожу до крови.

Появился Толик и пригласил Мишу войти. Это отвлекло от мыслей о жене.

Толик оказался могучим широкоплечим мужичком с бородой. Обе руки, как и положено, от кистей до плеча в татуировках. Какие-то драконы, сердца, бензопилы, черепа.

В каморке было тесно, пахло красками и чем-то паленым. Три стены оказались заклеены листами с рисунками. Четвертую стену загораживал встроенный шкаф с зеркалом. В зеркале Миша увидел себя: бледного, задумчивого, с каплями пота на висках.

Мишу усадили на табуретку перед стеклянным столиком. Подложили под руку мягкую подушку, попросили закатать рукав до локтя. Миша покорно выполнял указания, но не мог отвести взгляда от собственного отражения в зеркале. Казалось, что все его тело постепенно покрывается татуировками. Он макушки до пяток. Каждый сантиметр кожи. Вернее, татуировка была одна: гигантский узор из разноцветных переплетающихся линий. Тот самый узор, который его завораживал. Мише даже показалось, что если всмотреться внимательнее, то можно уловить рисунок.

– Глянь, – сказал Толик, отвлекая, – тебе ниже или выше? Как удобнее?

Миша отвел взгляд от зеркала. Его рука с закатанным чуть выше локтя рукавом раскраснелась и покрылась мелкими каплями пота. На ней еще не было ни одной линии, но казалось, что они проступают сквозь кожу. Набухают, вызревают и вот-вот вылезут наружу.

Внезапно в голову пришла шальная мысль.

– Слушайте, я передумал. Мне вот здесь, можно? Что-нибудь небольшое и яркое, – попросил Миша и ткнул пальцем в зудящее пятно между большим и указательным пальцем. – Например, несколько линий вместе. Синие, желтые… вам виднее.

– У тебя там фигня какая-то вроде раздражения.

– Чем больнее, тем лучше.

– Уверен?

Миша подумал о том, что с удовольствием бы разбил зеркало, взял бы несколько осколков, вернулся домой и исполосовал бы Надино обнаженное тело. Начал бы с лица, потом перешел бы на шею, а затем…

– Уверен. Хорошенько набивайте, не жалейте.

Толик пожал плечами, зарядил машинку, макнул иголкой в краску и склонился над запястьем.

Через секунду тело Миши пронзили чудовищные, яростные, пульсирующие вспышки боли. Одна за одной. Миллион вспышек в секунду.

Миша почувствовал, как лоб покрывается холодной испариной. Челюсть задрожала. Он сжал и разжал пальцы на свободной руке. Закрыл глаза. В глубине сознания со звоном лопались осколки стекла, и уже никого не хотелось резать, а хотелось только, чтобы боль, наконец, ушла.

Потому что было невыносимо.

Гудела машинка, с жужжанием вбивая капли краски под зудящую кожу. Миша сдержался.

От напряжения заболели зубы. Когда Толик закончил, Миша несколько секунд не мог двигаться. Просто сидел и смотрел на трехцветный узор на запястье. Непонятный, но красивый. Завораживающий. Линии будто не хотели заканчиваться и тянулись дальше. К ладони, по пальцам, по венам к локтю и плечу.

Что примечательно, прошел зуд. А вместе с зудом – тут Миша мог сказать наверняка – куда-то делось желание убить жену.

Если он и хотел сейчас увидеть Надю, то только затем, чтобы заняться с ней любовью. Этого желания было хоть отбавляй.

Он не помнил, как вернулся домой, но отлично запомнил ночной секс. В соседней комнате спала Люся, и, чтобы ее не разбудить, Миша зажимал Надин рот ладонью. Перед глазами плавала свежая татуировка – вперед-назад, вперед-назад – а сквозь пальцы вырывался рваный, полный наслаждения стон.

Следующая неделя выдалась замечательной. Злые мысли исчезли, татуировка на руке заживала, а припухлость под узором рассосалась сама собой.

Миша каждый вечер забирал из садика Люсю, они гуляли по зимнему парку, лепили снеговиков и бросали снежки в снегирей, рассыпавшихся по веткам. Надя встречала их у подъезда – она всегда возвращалась с работы на полчаса позже – и тащила семью домой, в тепло, ужинать.

Перед сном Миша читал Люсе книжку. Это были самые замечательные пятнадцать минут. Душа его наполнялась покоем. Миша осторожно прощупывал в своем сознании мысли и понимал, что опасных среди них нет.

Однажды утром он проснулся раньше Нади и Люси и пошел на кухню, делать завтрак. Пока закипал чайник, Миша присел на подоконник, увидел брошенный лист, развернул его и пару минут разглядывал разноцветный рисунок, походивший на детский ребус. Теперь уже это был ненужный лист, но Миша его не выбросил, а положил обратно.

Он заварил кофе, поставил тосты, отправился в ванную комнату умываться и, увидев себя в зеркале (взъерошенные волосы, темные мешки под глазами, легкая щетина), застыл с зубной щеткой во рту и ясной мыслью в голове: надо убить проклятую соседскую собаку!

Вообще-то, убить ее было за что. Собака громко лаяла по ночам, гадила на лестничном пролете, бросалась на случайных прохожих. Один удар молотком между глаз помог бы решить проблему. Но была еще и вторая проблема. Вместе с собакой Миша вдруг страстно, до зубовного скрежета, захотел убить и ее хозяйку. Мерзкая ведь тетка. Под стать собаке.

Но не до такой же степени, чтобы ее тоже молотком между глаз… Вдруг зачесалось под подбородком. Миша поскреб по коже ногтями, делая зуд еще более ощутимым и болезненным, разглядел в зеркале набухшую красную бляшку, будто в шею укусил комар.

Он представил: нужно прийти к соседке в гости под каким-нибудь невинным предлогом. Закрыть за собой дверь. Потом достать нож и перерезать собаке горло. А затем и соседке – от уха до уха. Зажать ей ладонью рот, чтобы не орала, и медленно резать, чувствуя, как рвутся ткани под напором лезвия. Будет хлестать кровь. Руки станут влажными и липкими. Соседка упадет на пол и даже постарается поползти, как в фильмах. Тогда Миша поставит ей колено между лопаток и будет ждать, пока соседка умрет. Делов-то…