Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае - Барякина Эльвира Валерьевна. Страница 29
Голова после вчерашнего тяжело гудела.
– Да… Конечно…
– Я заеду за вами. Будьте готовы через час.
Нина повесила трубку, посмотрелась в зеркало на противоположной стене. Господи помилуй, краска под глазами, цвет лица ни на что не похож. Волосы, убранные «под испанку», растрепались. Да еще голова ноет с похмелья. Хороша – нечего сказать.
– Чьинь, – позвала Нина слабым голосом, – приготовь мне ванну. И еще стакан сельтерской воды со льдом.
Даниэль сам вел автомобиль. Ветер теребил угол его воротника, солнце подсвечивало золотые волоски на загорелом предплечье.
Нина была бы счастлива, если б виски не разламывались от тупой боли. Она смотрела в окно. Уличные цирюльники чистили уши клиентов ватой на палочке; носильщики тащили вазы, покрывала и гусей вслед свадебному паланкину.
Даниэль остановил автомобиль напротив китайского ресторана:
– Вы любите местную кухню?
От одной мысли о еде Нину замутило.
– Не знаю.
– Ну, раз вы когда-то питались всем, что пролетало мимо, вам должно понравиться.
Темные коридоры, узкая лестница на второй этаж. Время от времени окно в кабинете закрывало полотнище флага, хлопавшего на ветру, – на алом фоне золотые иероглифы. Солнце просвечивало сквозь него, и комната наполнялась красным светом.
Сели за стол. Даниэль что-то приказал слуге по-китайски, и тот принес поднос с маленьким чайником и несколькими пиалами.
– Китайский философ Лао-цзы говорил, что чай входит в состав эликсира жизни, – сказал Даниэль. Он подал Нине керамическую колбу толщиной в палец: – Это нюхательный сосуд. Накройте его пиалой, переверните – чай выльется. Теперь вдыхайте аромат из нюхательного сосуда. Хорошо?
Чай пах странно – дымной травой.
Нина обозлилась. Неужели Даниэль не видит, что ей плохо? Не понимает, что в таком состоянии любой новый запах вызывает тошноту?
– В шанхайском кулинарном искусстве очень много заимствований от соседей, – сказал Даниэль, – но главная особенность местной кухни – это использование соевого соуса, сахара и алкоголя. Креветки, рыба, курица – здесь все бывает сладкое и пьяное.
– Ясно, – проговорила Нина, глядя перед собой.
– Я не буду потчевать вас такой экзотикой, как «тысячелетние яйца» или «вонючий тофу», но кое-что вам следует попробовать.
Вошел слуга и поставил перед Ниной тарелку, на которой сидели шесть здоровых крабов с волосатыми ногами. Глаза их смотрели на нее с укоризной.
Нина почувствовала, как черная дурнота заполняет ей голову. Свет в комнате погас, и она потеряла сознание.
3
Испуганный голос Чьинь:
– Я не знаю, где у нее лекарства: она никогда не болела.
Мужской голос:
– Ну должно же что-то быть у вас в доме?
– Посмотрите в гардеробной, только она заперта. А ключ у мисси в сумке.
Щелкнул замок, зашуршала папиросная бумага.
– Чьинь, сходи… м-м-м… сходи в аптеку и спроси каких-нибудь порошков для поднятия кровяного давления. Пусть запишут на мой счет.
– Слушаю, мастер.
Нина повернула голову:
– Даниэль?
Он подошел к ней, сел рядом на кровати:
– Надо было отвезти вас в больницу. Извините, я никак не думал, что…
Дверь гардеробной открыта. Даниэль понял, что хранится в коробках. Нина в испуге приподнялась:
– Вы не должны были…
Чтобы удержать равновесие, она схватилась за спинку кровати. От стыда, от тупой боли в висках Нина заплакала.
Даниэль обнял ее:
– Ну же… Что вы? Все будет хорошо…
– Это не мое! – всхлипывала Нина. – Просто один человек попросил меня спрятать это… У него дома дети… Вы не думайте, я не падшая женщина! А впрочем, падшая, конечно… Я вас обманула – нет никакого чехословацкого консульства.
– Я знаю, – мягко сказал Даниэль.
– Ничего вы не знаете!
В припадке самоуничижения она рассказала ему все: как они с Иржи остались без средств, как один знакомый помог ей оформить бумаги.
Даниэль обнимал ее, Нина прижалась щекой к его воротнику. «Ох, что я делаю?» – но ей было все равно. Она слишком устала притворяться. Ей хотелось хоть несколько минут побыть самой собой: слабой, испуганной и отчаянно нуждающейся в защите.
– Все будет хорошо, – повторял Даниэль.
Боль утихла, слезы высохли, и даже стыд прошел. Нина сидела на ковре напротив Даниэля и показывала ему коллекцию Олмана.
Он не смутился, не выказал ни брезгливости, ни осуждения – только любопытство искусствоведа. То, что еще вчера казалось Нине верхом неприличия, в его руках превратилось в изысканный, но совершенно бесполый антиквариат. Так беспола и бесплотна нагота Адама и Евы на иконах.
Даниэль говорил о технике, в которой исполнены гравюры, о составе туши, о методах шлифовки нефрита, и древние изображения теряли всякий непристойный смысл, который был в них заложен – не художниками, а самой Ниной. Даниэль снял заклятие, и теперь она могла смотреть на них, не чувствуя вины и не связывая себя с ними в одно порочное целое.
Даниэль вертел в руках зуб мамонта, на котором было вырезано что-то вроде «Сада земных наслаждений». [29]
– Вы ведь не знаете, сколько это стоит, не так ли?
Нина покачала головой:
– Понятия не имею.
– И что вы собираетесь делать с этими вещами?
– Было бы неплохо продать.
Даниэль взял ее за руку чуть повыше запястья:
– Продать, но не здесь, а в Европе.
– Но их невозможно вывезти за границу!
– Возможно – как дипломатическую почту. Если хотите, я помогу вам обстряпать дельце.
В устах приличного Даниэля эти слова прозвучали настолько странно, что Нина рассмеялась:
– Я так и знала, что в тихом омуте черти водятся.
– Это какая-то русская поговорка? – спросил он. – Что она значит?
– Что вы, как и я, не тот, за кого себя выдаете.
Даниэль улыбнулся:
– Скорее, я не тот, кем меня привыкли считать другие. Но это не моя беда, правда?
«А все-таки я заполучила тебя», – подумала Нина, проводив его до калитки. Даниэль попросил ее составить опись всех предметов и поговорить с владельцем, на каких условиях он согласен расстаться с коллекцией.
Теперь у Нины и мистера Бернара была общая тайна: распространение порнографии. Лишь бы Тони Олман не проболтался, что это его вещи, и не договорился с Даниэлем напрямую.
Нина закрыла калитку и вернулась в дом. Все свершилось гораздо проще и быстрее, чем она ожидала. Что теперь? Закрепить достигнутый успех и дальше в наступление?
Как там, интересно, Клим поживает? Тоже нашел себе кого-нибудь?
Глава 20
1
Бриттани:
– Не хочу купаться! Отпустите ребенка! А-а-а! Вода кусается!
Хобу:
– Ничего она не кусается. Это же глицерин – чтобы никакая зараза к тебе не пристала. Видишь, я совсем чуть-чуть добавила.
– Тогда розового масла побольше. Оно пахучее.
Ада достала флакон:
– Обещай из ванны не пить.
– А я буду! Буду! Буду!
Из кабинета миссис Уайер через весь дом:
– Да уймите вы ее!
Бриттани, Хобу и Ада переглянулись.
– Мы будем тихонечко-тихонечко, – прошептала Бриттани и полезла в воду.
Ада сразу догадалась, что миссис Уайер не любит дочь. Лиззи стеснялась этого, вымучивала из себя ласковые слова; когда приходила сестра Эдна, говорила ей, что это ненормально – не желать и не любить детей. Она как будто заклинала себя, но ничего не могла поделать со своим недугом.
Ада вспоминала маму и бабушку: ее саму лелеяли, разговаривали с ней о будущем, хвалили ее ум. Бриттани слышала от матери только одно: «Помолчи, ради бога!» Мистер Уайер из конторы сразу ехал на конюшни. Все его разговоры были о лошадях; Бриттани думала, что ее отец работает «игроком в поло».