Z – значит Захария - О'Брайен Роберт К.. Страница 6

Я уже сказала, что не знаю, насколько серьёзными будут последствия его ошибки. Потому что не знаю, что не так с Бёрден-криком. Он соединяется с живым ручьём, вытекающим из пруда, чуть дальше вниз по долине, и дальше они идут единым потоком до самого выхода. В этом потоке жизни тоже нет — я много раз проверяла, думая, что, может быть, по прошествии такого долгого времени вода в Бёрден-крике снова стала хорошей, но... Там нет рыбы, а если она туда и заплывает, то умирает, и её уносит течением.

Если бы пришелец взял с собой к речке свою стеклянную трубку, то, наверно, она бы показала, что вода радиоактивна; но я этого с уверенностью не знаю, может, вода просто ядовитая или там как. В конце войны по радио говорили, что враг использовал нервно-паралитический газ, болезнетворные бактерии и «другие виды оружия массового поражения». Так что это может быть всё что угодно. Мне остаётся лишь наблюдать и ждать. Надеюсь, купание не убьёт пришельца.

Глава 4

Всё тот же день, 25 мая

Уже ночь, я сижу в пещере при свете лампы.

Случилось нечто необъяснимое: Фаро, наш пёс, вернулся. Не могу понять, как такое возможно. Где его носило? Как он жил? Выглядит ужасающе: тощий, как скелет, почти вся шерсть на левом боку вылезла.

Кажется, я уже писала, что Фаро — собака Дэвида. Пять лет назад отец Дэвида умер, он остался круглым сиротой (его мать умерла при родах) и переехал к нам, а с ним и его собака. Разница в возрасте между Дэвидом и Джозефом была где-то в полгода, так что мальчишки крепко подружились. Да, собственно, мы все трое стали очень хорошими друзьями. Но Фаро всегда оставался собакой Дэвида; он шёл с нами, только если шёл Дэвид. Фаро — беспородная дворняжка, чего там только не намешано, но больше всего в нём от сеттера, поэтому он очень любил... нет, любит охотиться. Когда мы собирались на охоту и Фаро хотя бы одним глазком замечал ружьё, он приходил в такой раж, что невозможно было поверить, как эта же самая псина способна застыть в стойке, но тем не менее Фаро проделывал это без сучка и задоринки; охотником он был отменным. Поэтому когда Дэвид пропал вместе с моими родителями, а немного позже пропал и пёс, я решила, что он отправился на поиски хозяина, убежал через расщелину в дальнем конце долины и погиб в мёртвых землях. (Фаро обычно увязывался вслед за машиной, если в ней сидел Дэвид; так что пса приходилось привязывать.) Однако, по всей вероятности, он не пошёл через расщелину. Должно быть, жил в лесу где-то поблизости от неё, питался чем придётся и ждал Дэвида.

Наверно, он вернулся, потому что услышал ружейные выстрелы. Всё это время я продолжала вести наблюдение. Около половины второго чужак, вновь облачившийся в голубой комбинезон — свой зеленоватый костюм он больше не надевал — общипал курицу, выпотрошил её ножом, извлечённым из тележки, и принялся обжаривать на самодельном деревянном вертеле. Пёс осторожно приблизился и остановился у края лужайки, присматриваясь и принюхиваясь. Чужак поднял глаза, увидел собаку и перестал крутить над огнём вертел — лишь стоял, не шевелясь, и смотрел. Потом шагнул к Фаро, но тот попятился. Человек присел на корточки, похлопал по колену, присвистнул и что-то проговорил; свист-то я расслышала, а вот слов не разобрала. Но и так было ясно, что чужак подзывал собаку, хотел завести с ней дружбу. Он снова сделал шаг, и снова Фаро подался назад, сохраняя прежнее расстояние.

Человек бросил свои попытки и вернулся к костру. То есть, это так казалось, что бросил, но на самом деле нет. У него появилась идея, очень даже простая; и он всё время поглядывал, не ушла ли собака. Когда через несколько минут курица дошла до готовности, незнакомец нырнул в дом и вышел оттуда с парой тарелок (моих тарелок!). Отрезал большой кусок курицы. Открыл банку — из тех, что раздобыл в магазине, с каким-то мясом. Положив кусок курицы и немного мяса на тарелку, он, ступая очень осторожно, понёс всё это к краю лужайки, примерно туда, где увидел пса в первый раз, и поставил на землю.

После этого он с весьма беспечным видом направился обратно к костру, разрезал оставшуюся курицу и принялся уплетать её, заедая сухарём из своих прежних припасов. (А я могла бы угостить его свежеиспечённой кукурузной лепёшкой.) Он съел всю курицу, причём очень быстро, и всё то время, что ел, краем глаза наблюдал за собакой. Фаро потихоньку подползал к угощению, поглядывая то на тарелку, то на человека, пока наконец не дотянулся до еды. Держась как можно дальше от тарелки, пёс вытянул шею, цапнул курицу и удрал, отбежав на добрых пятьдесят футов назад. Сожрав курицу в один присест, он вернулся к тарелке с оставшимся на ней мясом и проделал то же самое ещё раз.

Подкрепившись, пёс вернулся к тарелке, вылизал её, а потом начал медленно, принюхиваясь, кружить по лужайке, не подходя, однако, близко к человеку. Фаро дважды обежал вокруг дома, а затем, к моему ужасу, завилял хвостом — точно так, как делал обычно, когда брал след — и кинулся прочь от дома по склону холма, в направлении моей пещеры. Он вынюхал меня!

Незнакомец уставился ему вслед, громко свистнул и пошёл за псом. Но тот к этому времени уже скрылся из вида, так что человек остановился, сделав всего несколько шагов. К счастью, местность между домом и пещерой вся поросла деревьями и кустарником, так что за собакой действительно трудно было уследить. Я заползла обратно в пещеру, и через пару минут, подпрыгивая от избытка чувств, в неё влетел Фаро.

Бедный барбосик. Вблизи он выглядел ещё хуже, даже несмотря на царящий в пещере полумрак. Пару раз тоненько взлаяв, он побежал ко мне. Но я здорово испугалась. Если пёс останется здесь и если чужак подружится с ним, то Фаро неизбежно выдаст меня. Я не знала, что делать, не решалась приласкать собаку как следует. Прошептала только «Фаро, хорошая собачка», но не бросилась обнимать его, хотя мне очень этого хотелось. Да и то — хотя я любила его и он платил мне тем же, искал он здесь всё же не меня. Фаро бывал в пещере тысячу раз, когда мы играли в ней, и теперь бегал кругом, принюхивался в поисках Дэвида. Не найдя хозяина, пёс выбежал наружу, проведя в пещере всего несколько минут, и устремился обратно к дому.

Плохо дело. Ведь там, у дома, — человек, и тарелка, и пища. Если пришелец подружится с псом, ему будет достаточно свистнуть — и тот прибежит к нему, точно так же, как прибегал к Дэвиду. Тогда новый хозяин вполне сможет пойти за собакой и найти меня!

Со стороны наверняка трудно понять, почему я так этого боюсь. Да просто потому, что не знаю, чего ожидать от этого пришлого. Я вообще-то человек дружелюбный. В школе у меня было полно друзей, и парень у меня тоже был. Но ведь тогда я сама имела возможность выбирать. Были люди, которые мне не нравились, а многих мне и вовсе не хотелось знать. Но тут — совсем другое дело. Может, этот чужак — последний мужчина на Земле? Я не знаю его. А вдруг он мне не понравится? Или того хуже — я ему не понравлюсь?

Почти целый год я жила здесь совершенно одна. Надеялась и молилась, чтобы пришёл хоть кто-нибудь, с кем можно было бы разговаривать, работать, строить планы на будущее... Я мечтала, чтобы это оказался мужчина, потому что тогда — знаю, это мечта, но всё же — тогда, возможно, в долине когда-нибудь появятся дети...

И вот мужчина пришёл, но я вдруг поняла, что мечты — это одно, а действительность — совсем другое. Люди бывают разные. Тот ведущий на радио рассказывал, что в своей борьбе за выживание встречал много отчаявшихся, эгоистичных, думающих лишь о себе людей. Мой нынешний гость — чужак, появившийся из ниоткуда, к тому же он больше и сильнее меня. Если он добрый и порядочный — тогда всё хорошо. Но если нет? Тогда он будет поступать, как ему заблагорассудится, а я угожу к нему в вечное рабство. Вот почему я хочу сначала пронаблюдать за ним и по возможности узнать, что он за человек.

Через некоторое время после того, как Фаро убежал из пещеры, я вернулась ко входу и снова стала наблюдать за домом. В руках у пришельца были ножницы, а перед ним стояло маленькое зеркало, и он подстригал себе волосы и бороду. Возился он с этим довольно долго, пока не подрезал то и другое довольно коротко. Надо признать, от этого его внешность очень выиграла: незнакомца можно было, пожалуй, даже назвать красивым, хотя волосы сзади, где он не мог видеть их в зеркало, были срезаны криво.