Лотос - Хартманн Дженнифер. Страница 3

– Ч-что?

Из меня вырывается еще один сдавленный вздох, и слова Гейба начинают поочередно доходить до меня.

Они нашли Оливера.

Они. Нашли. Оливера.

Мне удается задать еще один вопрос:

– Где было его тело?

Его тело. Его кости.

Его грязный комбинезон с пятнами от мороженого.

Гейб делает еще несколько шагов вперед, его кадык подрагивает, когда он тяжело сглатывает. Подойдя ко мне, он сжимает мои плечи. И я так благодарна за это, потому что его следующие слова выбивают из-под моих ног почву.

– Он жив.

Я падаю в обморок.

Глава 2

Сидни

Синяя больничная занавеска – последний барьер, стоящий между мной и моим лучшим другом детства. Мужчиной, обнаруженным на обочине заснеженного шоссе в тридцати милях к западу от его родного города. Его нашли без рубашки, в крови и в странном защитном костюме.

Мои кроссовки так сильно прилипли к больничному полу, что это стало мне оправданием оставаться по другую сторону занавески и грызть ногти. Руки сильно трясутся, глаза зажмурены, а комок в горле отказывается сдвинуться с места.

Прямо как мои ноги.

Я не знаю, что увижу, когда пройду через этот занавес, и именно поэтому я тяну время. Вот почему я напугана до чертиков. Я на грани слез, безмолвна и покачиваюсь. Часть меня думает, что я увижу того же маленького мальчика двадцатидвухлетней давности: с веснушками на носу, лохматыми волосами и челкой, скрывающей два любопытных глаза. Мы вместе съедим одно фруктовое мороженое, скажем «тук-тук» шутку, а потом все вернется на круги своя.

Так, как и должно было быть.

Другая часть меня ожидает призрака.

Оливер Линч не может быть настоящим… Он не может быть живым, ходить и говорить, по его жилам не может течь теплая кровь. Он может быть только кучей костей и земли.

И прекрасным воспоминанием.

Последние двадцать четыре часа перевернули с ног на голову все, что я знала. Разрушили стены, которые я возводила годами. Разбили в пух и прах каждую несостоятельную теорию, которую я насильно скармливала себе, просто чтобы справиться с горем.

Просто чтобы я могла двигаться дальше без него.

Но часть меня знала… Часть меня, черт возьми, знала, что он все еще где-то там. И я ненавижу себя за то, что не продолжала упорно искать его.

Рука Гейба скользит к моей пояснице, заставляя подпрыгнуть на месте.

– Ты в порядке?

Я даже забыла, что он стоит рядом со мной.

Я киваю и вымученно улыбаюсь. Но все это ложь. Мои руки продолжают дрожать, ногти обгрызены, ноги едва выдерживают мой вес.

Боже, что мне ему сказать?

Вспомнит ли он меня вообще? Я совсем не похожа на ту семилетнюю девочку с солнечными косичками и пухлыми щечками. Теперь я взрослая женщина.

А он мужчина.

– Как он выглядел? – вопрос вырывается шепотом. Мой взгляд прикован к занавеске, как будто я могу с помощью рентгеновского зрения украдкой взглянуть на него.

Я знаю, что мне нужно сделать, – отодвинуть занавеску и войти внутрь. Я знаю это… но если он не вспомнит меня, если он не посмотрит на меня и не увидит фейерверки, овсяное печенье и смех под летним солнцем, клянусь, мое сердце иссохнет и умрет.

Рука Гейба медленными поглаживаниями путешествует вверх и вниз по моему позвоночнику, обвивается вокруг моего плеча и успокаивающе сжимается. Он отвечает таким же напряженным шепотом:

– Потерянно. Он выглядел… потерянно.

Мои внутренности скручиваются и болят, пока я борюсь со слезами.

– Они все еще не знают, что с ним случилось?

– Пока нет. Он сбит с толку и растерян. Доктор даже не позволил мне сразу увидеть его, потому что они не знали, как он поведет себя. Но в итоге… – Гейб прерывисто сглатывает, опуская подбородок на грудь. – В итоге он не узнал меня.

Нет.

Я понимаю, что Гейб был только в детском садике, когда Оливер исчез, но, Господи, помоги мне, я хочу, чтобы он помнил все. Каждую деталь нашего волшебного детства, которая была навсегда выгравирована внутри меня.

– Хочешь, я пойду с тобой?

Отказ вырывается из меня сразу же, несмотря на то, что мои ноги все еще отказываются двигаться с места, словно они приросли к полу.

– Я справлюсь.

– Точно? – он криво улыбается, нас обоих переполняет душевное смятение. – Потому что я буквально держу тебя прямо сейчас.

В доказательство Гейб отпускает мое плечо, и я спотыкаясь, почти влетаю в эту уродливую занавеску. Он хватает меня за запястье, прежде чем я успеваю войти туда.

– Уф, замечание принято, – выдавливаю я, закрывая глаза и набирая в грудь побольше храбрости. – Но мне нужно сделать это в одиночку.

– Я понимаю, Сид, – Гейб легко ударяет кулаком по моему предплечью, прежде чем отступить назад. – Я буду в комнате ожидания. Напиши мне, если я тебе понадоблюсь.

Прикусив нижнюю губу и сопротивляясь желанию затащить Гейба вместе со мной в комнату в качестве моральной поддержки, я вздергиваю подбородок, провожая его взглядом.

А затем я медленно продвигаюсь к занавесу, считая до десяти и тихо подбадривая саму себя.

Я поднимаю руку и сжимаю жесткую, колючую ткань пальцами, чтобы отодвинуть ее в сторону.

Вот тогда-то я и вижу его.

Именно тогда мой взгляд падает на Оливера Линча впервые за двадцать два долгих, ужасных года. Я отпускаю занавеску, и теперь моя рука прикрывает рот, чтобы не дать вырваться наружу сдавленному крику.

Я застываю.

Оливер лежит прямо передо мной, частично укрытый белым одеялом. Он подключен к различным проводам и мониторам, и я благодарна за их писк и жужжание, которые заполняют пространство между нами. Иначе мы слышали бы только стук моего сердца, кричащего от тяжести каждого вздоха.

Оливер не смотрит на меня. Его глаза прикованы к потолку из камешковой штукатурки. И я замечаю лишь небольшую морщинку, искажающую его лоб. Может быть, он не осознает, что я в комнате, или слишком погружен в свои мысли. Но пока его внимание сосредоточено на чем-то другом, я улучаю момент, чтобы поглотить его образ. Мой взгляд впитывает каждый невероятный миллиметр этого мужчины – в некотором смысле незнакомца, и все же… являющегося гораздо большим для меня.

Он прекрасен.

Те же лохматые и неукротимые светло-каштановые волосы ниспадают ему на плечи, переливаясь янтарем. Тень щетины выделяет его острый и мужественный подбородок, подчеркивая гладкие скулы и бледный цвет лица.

Мой взгляд скользит ниже, и я с удивлением обнаруживаю мужчину, о котором, похоже, хорошо заботились. Несмотря на пережитое, Оливер не слишком худой или истощенный, как я ожидала, – на самом деле даже наоборот. Из-под его больничного халата выглядывают бицепсы и крепкая грудь, которая вздымается от тяжелого дыхания.

Я робко шагаю ближе к его кровати. Его имя срывается с моих губ, и я обращаюсь к нему впервые за десятилетия:

– Оливер.

Боже мой, эти три слога, ласкающие мой язык, вырывают всхлип, который, наконец, привлекает его внимание. Совсем чуть-чуть.

Оливер моргает. Длинные ресницы трепещут, его взгляд все еще прикован к потолку, а пальцы сжимают покрывало кровати.

Приблизившись, я поджимаю губы, не уверенная, что сказать или сделать. Я не хочу его тревожить. Я не хочу его пугать.

Я просто хочу, чтобы он посмотрел на меня… Увидел меня.

– Оливер, – повторяю я. Мои собственные руки скрещиваются за спиной, пресекая всякое желание коснуться его. – Я Сидни. Ты помнишь меня?

Я внимательно слежу за его мимикой. Рот едва заметно подрагивает. Челюсть напрягается. Мышечный спазм прошибает правый бицепс.

Глаза слегка расширяются – так быстро, что я задаюсь вопросом, не показалось ли мне.

Я продолжаю подходить все ближе, пока передняя часть моего свитера не касается ограждения и я не чувствую, как тепло его тела согревает мою кожу. Обхватив пальцами поручень кровати, я мягко произношу:

– Это я, Оливер… это Сид.

Вспышка узнавания проносится через него. Клянусь, я видела ее.