Свадьба палочек - Кэрролл Джонатан. Страница 44
– В твоих объятиях я себя чувствую знаменитостью.
– Что?
– Не знаю, как объяснить. Я чувствую себя знаменитым, когда ты меня обнимаешь. Когда ты прижимаешься ко мне. Как будто я многого достиг. Как будто я важная персона.
– Как мило с твоей стороны, Джеймс – Я не могла поднять на него глаз. Но он вынул палочку с комком сахарной ваты из моей руки и повернул к себе мое лицо.
– Это правда. Ты не представляешь, как я буду скучать по тебе в следующем году.
– Я тоже.
Он кивнул, полагая, что мысли у нас одинаковые, печальные, и я от этого почувствовала себя еще хуже. Я ощутила, как спазм сдавил мне горло, и почувствовала, что вот-вот расплачусь. Поэтому я зажмурилась крепко-крепко.
И вдруг тишина. После грохота в парке аттракционов она казалась всеобъемлющей. Когда я подняла глаза, тридцатилетний Джеймс сидел в эркерном окне напротив кровати в спальне дома в Крейнс-Вью и смотрел на меня. Все куклы исчезли. Это снова была спальня, которую я так недолго делила с Хью Оукли.
– С возвращением. И что ты вынесла из своего путешествия?
– Все эти женщины были мной. Маленькая девочка, летавшая по воздуху, художница, я с тобой в парке аттракционов… Все жили разными жизнями, но… это была одна и та же личность. И все они думали только о себе. Абсолютные эгоистки. А что, были и другие? Я прожила и другие жизни, Джеймс?
– Сотни. Они показали бы тебе больше, но у тебя хорошая голова, и ты все поняла по трем последним.
– И все люди в них связаны между собой. – Я соединила кончики пальцев. – Шумда был возлюбленным Франсес. Маленькая девочка пошла на его шоу. А женщина, расписывавшая фреску, это Лолли Эдкок, правда?
Джеймс кивнул и саркастически сказал:
– Которая трагически погибла ровно перед тем, как мир признал ее талант. Она умерла в шестьдесят втором. Миранда Романак родилась в шестьдесят втором. Девочка погибла в двадцать четвертом. Лолли Эдкок родилась в тот же год.
– Ты участвовал в скандале с поддельными картинами Эдкок. А у Франсес была ее подлинная картина.
Он ткнул в меня пальцем:
– И у Хью, но он об этом не знал. Те четыре портрета одной и той же молодой женщины. Лолли их написала, еще когда училась в Союзе молодых художников.
– Это портреты той девочки, что разбилась в театре, да? Какой она стала бы лет в двадцать, останься жива. Лолли казалось, что это ее фантазии. Поэтому у меня такое странное отношение к этим портретам. Словно я знала эту женщину, хотя никогда прежде и не видела ее.
Джеймс вздрогнул и резко втянул воздух.
– Откуда ты это знаешь?
– Откуда? Бога ради, Джеймс, ты разве не знаешь, через что я сейчас прошла? Ты разве не знаешь, о чем идет речь? Не морочь мне голову. Я думала, ты здесь, чтобы мне помочь.
– Нет, это ты здесь, чтобы помочь мне, Миранда. Ты здесь, чтобы меня освободить, к херам собачьим! Я здесь не ради тебя – ради себя. Освободи же ты меня, бога ради! Я сделал все, что мог. Поделился с тобой тем, что знаю.
Ты сама все поняла об этих портретах, о том, кто на них изображен. А я этого не знал. Разве ты не видишь? Я выдохся. Я все тебе отдал, что у меня было. Так что отпусти меня теперь. Освободи меня!
– Почему все это происходит со мной сейчас? Почему вдруг именно сейчас?
Он покачал головой.
– Не знаю.
– Где теперь Хью?
– Не знаю.
– Кто я?
Вскочив на ноги, он в ярости бросился ко мне.
– Я не знаю! Я здесь, потому что должен был рассказать тебе то, что мне известно. Что ты прошла цепь реинкарнаций. Во всех прожитых тобою жизнях все взаимосвязано. Все. И в каждой из них, кем бы ты ни была, ты думала только о себе. Девочка в театре была капризным, эгоистичным ребенком. Лолли Эдкок пользовалась людьми, как туалетной бумагой. Ты… Смотри, что ты со мной сделала, даже когда поняла, что больше меня не любишь. А Дуг Ауэрбах? А тот парень с видеокамерой, который пришел в твой магазин и ударил тебя? Ты разрушила семью Хью, потому что была эгоисткой и хотела его заполучить… Всегда ты ставишь себя на первое место, а на остальных тебе плевать.
– Почему они послали тебя ко мне? Кто они такие?
– Миранда! С вами там все в порядке? – Мы обернулись, услыхав сквозь дверь голос Маккейба. Джеймс кивнул в сторону двери.
– Твой друг ждет.
– Кто они, Джеймс? Хоть это мне скажи.
Он задрал подбородок вверх и склонил голову набок, как ничего не понимающая собака.
– Миранда, откройте!
– Все нормально, Фрэнни! Сейчас иду.
Голос Джеймса зазвенел. В нем слышалась мольба.
– Пожалуйста, дай мне уйти!
Не глядя, я разжала левую ладонь. На ней лежала серебристо-белая палочка с надписью коричневыми каллиграфическими буквами: «Джеймс Стилман».
Она начала дымиться. Ее охватило пламя. Хотя она ярко горела на моей ладони, я не чувствовала ни боли, ни жара. В этом было что-то завораживающее. Я глаз от нее не могла отвести. Пламя заколебалось, стало ярче, поднялось вверх, расползлось по моей руке. Я ничего не чувствовала.
Кто-то произнес мое имя, но я едва слышала этот голос. Джеймс? Маккейб? Я оглянулась. В спальне кроме меня никого не было – Джеймс исчез.
Боль застала меня врасплох. Острая, мучительная. Я вскрикнула и замахала рукой, но пламя от этого только ярче вспыхнуло. Кожа на руке стала красной, потом оранжевой, она плавилась, блестела, словно смазанная маслом.
Но в следующее мгновение откуда-то изнутри меня, изнутри кого-то, кем я была, сама о том не подозревая, пришло знание, как это остановить. Смахни огонь, как сигаретный пепел. Правой рукой я стряхнула его, и пламя, пожиравшее мою руку, соскользнуло вниз и упало на пол, словно желе.
Дверь позади меня с шумом распахнулась, Маккейб ворвался в спальню, схватил меня за воротник и потащил прочь. Я даже шевельнуться не могла. Рука у меня больше не болела. Мне хотелось посмотреть, как пламя пробежит по полу, охватит ковер и взберется на кровать по широкому покрывалу.
– Быстрей! Быстрей! – Маккейб встряхнул меня, я споткнулась, и мы оба едва не упали. Спальня была полна огня и дыма, горела кровать, и высокие языки пламени уже закоптили потолок.
Пока Фрэнни тащил меня из спальни, я поняла, что сейчас со мной произошло, но никак не могла четко это сформулировать. Когда Джеймс взмолился, чтобы я его освободила, и у меня на ладони неожиданно очутилась палочка, я была другим человеком. Тем, кто извлек из ниоткуда и эту палочку, и огонь. Тем, кто прожил все эти жизни и понимал – для чего. Тем, кто слышал невероятные звуки в доме Франсес Хэтч. Тем, кого я вскоре узнаю даже слишком хорошо и кого буду страшиться.
Ей было известно, как освободить Джеймса Стилмана и исцелить обгоревшую руку. Но в тот миг, когда я услыхала собственное имя и подняла глаза, я снова стала Мирандой Романак, а она была всего лишь смертной.
Когда мы очутились в коридоре, Маккейб захлопнул за нами дверь спальни и с тревогой огляделся.
– Попытаемся тушить или рванем отсюда к чертовой матери?
– Нам не выбраться отсюда, Фрэнни. Этот дом нас не отпустит. Здесь призраки. На этот раз – мои. Я привела их за собой, когда сюда вошла.
Он помолчал. В двух футах от нас потрескивал огонь.
– Такая же штука приключилась и с Франсес, когда я был мальчишкой.
– То же самое?
– Не совсем, но то же самое, уж можете мне поверить. Вы правы, сейчас нам отсюда не выбраться. Вы должны сообразить, как это устроить.
– А что сделала Франсес?
– Пошла на чердак. Что-то там сделала. Никогда не знал, что именно.
Я подняла глаза к потолку.
– Там и в помине нет никакого чердака. Маккейб задрал голову.
– Как это нет, когда я на нем бывал сотни раз!
– Он исчез. Чердака больше нет. Дом меняется.
Маккейб открыл было рот, но тут из-за двери спальни раздался приглушенный взрыв.
– Что будем делать, Миранда? Сматываться надо куда-то к херам отсюда!
– Подвал. Это в подвале.
– Что «это»?
– Не знаю, Фрэнни. Сказала бы, если б знала. Но это точно в подвале. – Я бросила взгляд на свою руку. Ту, что минуту назад была объята пламенем. Ни малейшего следа ожога.