Свадьба палочек - Кэрролл Джонатан. Страница 5
– Миранда!
– Что? Что случилось?
– С тобой все в порядке?
Несмотря на внезапность пробуждения, я мгновенно приняла защитную стойку.
– Что ты имеешь в виду?
– А то ты не знаешь. То, как ты сейчас металась. И все, о чем ты говорила прошлым вечером, твои нынешние взгляды… У тебя все так здорово складывается. Ты добилась успеха, тебе все удалось. А счастья тебе это не принесло. Ты говоришь так, будто…
– Как я говорю, Зоуи?
– Как будто ты уже старуха. И не ждешь больше ничего хорошего, ни на что не надеешься, потому что уже слишком долго живешь на свете. Я счастливее тебя. Я не считаю, что жизнь меня балует, но я, по крайней мере, знаю, что надежда нам подконтрольна. Мы можем ее усиливать и убавлять, как струю воды, поворотом крана. Свой я стараюсь всегда держать открытым до предела.
– Легко сказать! Но что, если все идет наперекосяк? Если ты раз за разом разочаровываешься?
– Это тебя убивает! Но ты продолжаешь идти вперед, и, когда поднакопишь сил, снова появляется надежда. Мы сами делаем выбор. – Она потянулась и взяла меня за руку. Я почувствовала себя очень неуютно.
– А что, если я просто научилась осторожности?
– А что, если у тебя теперешней, осторожной, кишка тонка влюбиться в Джеймса Стилмана?
Ее вопрос попал не в бровь, а в глаз, я даже расплакалась. Зоуи не шелохнулась, только еще крепче сжала мою руку.
– На прошлой неделе я видела женщину в инвалидной коляске на обочине хайвея. Прямо у кромки лос-анджелесского шоссе, а мимо с жутким ревом мчались машины. Я так за нее испугалась. Откуда она там взялась? Что делала? Как это случилось? Я все время о ней думала, и вот только теперь поняла почему. Это была я, Зоуи.
– Ты? Как это?
– Не знаю. Ее беспомощность, грозившая ей опасность. Ненормальность того, что она там находилась. Чем дольше я живу на свете, тем больше во мне осторожности. Знаешь, это как если перестаешь пользоваться какой-то своей конечностью, потому что можешь без нее обойтись или потому что она была нужна тебе только в детстве, когда лазал по деревьям. И в один прекрасный день вдруг понимаешь, что больше не можешь даже шевельнуть этой ногой…
– И оказываешься в инвалидной коляске.
– Вот именно, но и это не так уж плохо, потому что все окружающие тоже в колясках. Никто из тех, кого мы знаем, больше не лазает по деревьям. Но рано или поздно мы оказываемся на шоссе, в одиночестве, помочь некому, а нам необходимо перебраться на другую сторону. Мы пригвождены к месту, мы завязли, и это опасно.
– Так ты завязла?
– Хуже. Я осторожна, и мне непонятно, как с этим быть. Я теперешняя точно не влюбилась бы в Джеймса. Я бы только разок его нюхнула и сбежала куда глаза глядят. Или изо всех сил крутила бы колеса своей инвалидной коляски, чтобы поскорее унести ноги. Он слишком опасен.
– Потому что у него-то ноги целы?
– И ноги, и руки, и… хвост! Имея хвост, он запросто перескакивает с ветки на ветку. Вот это-то и было в нем самое замечательное, и те времена потому были замечательные: я на все сто использовала свои руки и ноги, и мне это нравилось. А теперь я слишком боюсь любого риска. Хотелось бы мне узнать запах моего счастья.
Она смотрела на меня, а я продолжала плакать. Чудесным летним днем на заднем дворе дома моей лучшей школьной подруги жизнь для меня остановилась. Мне больше не хотелось идти на встречу с одноклассниками, даже если там будет Джеймс. Встреться я с ним, и все стало бы еще только хуже.
О чем говорят мертвые
— Ты когда-нибудь задумывалась, о чем говорят мертвые?
Мы стояли вплотную друг к другу перед зеркалом в ее крошечной ванной, нанося на лица последние штрихи макияжа.
– Что ты имеешь в виду?
Она повернулась ко мне. Один глаз полностью накрашен, другой совсем без косметики и очень молодой. С макияжем или без него, глаза Зоуи были слишком невелики, чтобы в них могла отразиться вся прожитая ею жизнь. Из радиоприемника, стоявшего в углу, гремела «Белая свадьба» Билли Айдола.
– Я вспомнила о своих родителях…
– Нет уж, не перескакивай на другое. Ты спросила, задумывалась ли я, о чем говорят мертвые.
Она ткнула в мою сторону кисточкой для туши.
– В общем, я верю в загробную жизнь. Нас там что-то ожидает, не знаю только, что именно. И если так оно и есть, то это место должно быть такое большое, правда? И ты там встречаешься с людьми, которых знала? Представь на минуту, что это именно так. Вот я и вспомнила своих родителей. Что, если они сейчас видят, как мы готовимся к этой вечеринке. Что бы они об этом сказали?
– Сказали бы, что это классно.
– Может, и так. Но теперь они знают куда больше, чем мы. Представь, стоит мне увидеть похоронную процессию или услыхать, что кто-то умер, это первое, что приходит на ум: теперь они знают. Каждый раз самая первая мысль. Теперь они знают.
– Ну и ну.
– Даже самый ничтожный, никудышный… какая-нибудь жалкая козявка, а не человек. Какой-нибудь попрошайка, всю свою жизнь просидевший с протянутой рукой на базаре в Калькутте, умирает и сразу узнает ответ на самый важный вопрос.
– Много же ему от этого проку, когда он умрет. Почему мы вообще об этом говорим, Зоуи? Или ты таким способом хочешь поднять себе и мне настроение перед встречей с одноклассниками?
– Просто делюсь сокровенными мыслями со своей самой старой подругой.
Тут настала моя очередь взглянуть на нее в упор.
– Много у тебя сейчас друзей? Таких, с которыми можно поговорить по душам, обсудить то, что считаешь важным?
– Нет. Чем старше делаешься, тем с этим труднее. У тебя все меньше терпения, а для хорошей дружбы оно необходимо.
– Ага, так вот теперь ты мне и ответь, оптимистка ты наша, а хоть что-нибудь меняется ли в жизни к лучшему с возрастом? Морщин все больше, терпения все меньше, считается, что знаешь больше, но ведь это совсем не так. По крайней мере в том, что касается действительно важных вещей.
Она ответила не раздумывая:
– Появляется умение ценить момент. Я теперь больше радуюсь самым, на первый взгляд, обыденным вещам. Моим детям, когда они рядом. Или посидеть с Гектором в баре, где пахнет плесенью и старьем… всякие такие вещи. Когда мы были детьми, я как-то и внимания не обращала на запахи, понимаешь? Слишком была занята тем, как я выгляжу или что произойдет в ближайшее время. Теперь я просто радуюсь каждой спокойной, нормально прожитой минуте. Когда все вокруг дышит покоем и когда мне не хочется оказаться в каком-нибудь другом месте. А раньше мне все время хотелось перенестись куда-нибудь подальше – даже когда меня все вполне устраивало. Я всегда была уверена, что в других местах лучше.
Мы взглянули друг на друга и словно по команде медленно покачали головами.
– А тебе никогда не хотелось вернуться в прошлое и рассказать себе тогдашней все, что ты теперь знаешь? Сказать: «Зоуи, нигде тебе не будет лучше, чем здесь и сейчас, так что наслаждайся моментом, ради всего святого».
– Я тогдашняя не поверила бы. Я все время твержу это своим детям, а они смотрят на меня как на чокнутую.
Покончив с макияжем, мы придирчиво оглядели друг друга с ног до головы.
– Почему это нас так волнует, как мы выглядим? – спросила она. – Увидишь, все парни будут одеты в клетчатые брюки и белые замшевые туфли.
Подражая низкому голосу Лорен Бэколл, я возразила:
– Джеймс Стилман никогда бы не надел – белые туфли. – И добавила: – Уж мне-то не о чем беспокоиться – не в старшем же классе!
– Черт побери! – Мы рассмеялись. – Пошли!
Машина Зоуи весь день простояла под палящим солнцем и, хотя уже наступил вечер, в ней было жарко, как в духовке. В дороге мы почти не разговаривали, мысленно настраивая себя на любые неожиданности.
На стоянке у клуба было много машин, но и свободных мест оставалось предостаточно. У меня по спине пробежал холодок.
– Что, если кроме нас никого не будет?