Почему я ненавижу фанфики (СИ) - "Эш Локи". Страница 6

— И кто ты такой?

— Достаю ответы на тесты, владею банком дипломных работ и за определенную плату распространяю слухи, — тихо объяснился мутный чел. — Я слышал, что тебя прополоскала щель с архитектурного.

— Немногие знают, кто виноват, — сложив руки на груди, я прижался плечом к стене. — Можно что-то сделать с этим дерьмом?

— Есть парочка вариантов. Могу убедить народ в том, что тебе качественно отомстили. Времени займет… с недельку. Ситуация простая.

— Но жизнь попортила, — я поморщился. — Оплата деньгами?

— Чаще всего да, но в твоем случае мне интересно другое. Ты же у нас известная личность, да?

— Это бред, но почему-то так считают. Хотя я не имею никакого отношения к профкому и активистам.

— Давай услуга за услугу. Это не повлияет на твой статус и не подпортит отношений. Нужно будет просто поговорить кое с кем. Идет?

Я задумался, разглядывая трещины и ржавые разводы на потолке. А что мне остается?

— Договорились. Где кровью расписаться?

Парень хохотнул и посмотрел неприятно — словно взглядом облапал.

— Я сам тебе напишу. Меня зовут Никита.

И беззвучно юркнул за дверь.

Даня злился.

Если совсем по-чесноку и по-луку, я сам его спровоцировал. Врать никогда не умел, поэтому на вопрос «где был, шлюханутый ты мой?», промямлил что-то настолько невразумительное, что даже собственный мозг поинтересовался у меня же — чего?

— И всё-таки мою просьбу ты проигнорировал?

Даня ловко раскачивался на задних ножках стула. Его длинная нога упиралась в перекладину под столом, руки были сложены, а губы нехорошо сжаты.

Я ощутил прилив вины. Такой силы, блядь, будто мы на самом деле парочка. Словно я припёрся домой к ненаглядному муженьку в гейской помаде, размазанной по лицу и с торчащей из уха анальной пробкой. Хотя ничего странного Сапёр не сказал, не сделал и делать не собирался.

Фанфики плохо влияют на мою психику.

— Мы просто поговорили, — начал я оперировать фактами, почему-то избрав тактику обороны.

— А ты не очень-то умный, правда? — сказал Новиков.

Предчувствие говорило мне, что одно необдуманное слово и мне придётся бежать, дабы во второй раз не испытать на себе силу его боевого стиля.

— Не спорю, — согласился я, подобравшись и стараясь ступать по территории диалога максимально осторожно.

— Рассказывай, с кем связался, пока я добрый.

Добрым он не был, но предупреждению не внял бы только полный кретин:

— Есть человек, который может избавить меня от этой гейской чуши. Помнишь, я с ним разговаривал? За небольшую услугу.

— Что за услуга?

— Не сказал.

Данька принял нормальное положение и с минуту смотрел в одну точку. Я не мог отвести взгляда — внутри всё прыгало и расслаивалось.

Как скоро ему надоест играться? Конечно, всё это весело — шуточки и намеки, но что у него в голове творится на самом деле, я перестал понимать ещё год назад.

Сперва мы общались урывками. Даня казался мне показушником и тусовщиком — каких сотни, одинаково-рисковых и больных скукой. Он вёл себя именно так и не давал повода усомниться. Лишь к середине второго курса мы разглядели друг в друге всякое интересное — и, чуть сблизившись, поняли, что до ужаса похожи.

Не внешне и не поведением. Это было другое подобие, внутреннее, позволяющее людям с комфортом проводить друг с другом целые сутки напролет.

Схожее чувство юмора, реакции, всё было если не одинаковым, то близким, снятым с копирки.

Порой настолько, что мне хотелось перешагнуть грань дружбы, откусить ему ухо или крепко обнять. Будь он девушкой, я бы его съел живьём и не подавился.

Думаю, всё это действовало и в обратную сторону. Теперь, по прошествии трёх курсов мы медленно сдвигали границу на запретную территорию и из-за всей этой кутерьмы я перестал вывозить, хорошо это или плохо.

Мне нравилось видеть, что он волнуется за меня. Я чувствовал и его ревность тоже. Сам порой психовал, если Даня вис на ком-то так же, как на мне. Но что я мог сказать, если он по характеру рыбка-прилипала?

Мысли в этом направлении начинали не на шутку пугать. В основном потому, что за последнее время из идиотских превратились в серьезные, важные мысли.

— Любишь ты наживать неприятности на свою задницу, — наконец, прошептал он, сгорбившись. Положил ладонь мне на шею, слегка сжал, надавливая. — Тебя разведут. Понял? Отменяй свои договорённости. Иначе будет ещё хуже. Если этот парень может приглушить разговоры, значит, он может их разжечь с новой силой.

— Что он может мне сделать? — я не выкрутился только потому, что не хотел привлекать внимание, но лицо подожгло по самые ключицы. Его рука не причиняла боли — зато грела нестерпимо.

— Да что угодно. Коль ты такой от мнений зависимый — тебя можно использовать. Дошло?

— Дань, всё будет нормально, — уже почти по-змеиному шипел я, не уверенный ни в чем. И лишь бы отвязаться, ляпнул первое, что пришло в голову:

— Давай поспорим?

— Тогда на что-нибудь серьёзное, Блэкджек, — от тона его голоса меня пробрало до самых ягодиц. Показалось было, что Данька просто воспользовался ситуацией, но предположение пришлось откинуть, как недоказуемое.

— К примеру?

— На девственность, — заулыбался он совсем как обычно, постепенно гася злые тени в глубине глаз. — На любую девственность.

— Э? — спросил я.

— Допустим, если я проиграю, у тебя будет шанс заставить меня сделать то, что я никогда не делал. Что угодно. Вообще. Хоть снять трусы на улице, хоть лизнуть трубу в адский мороз. Или даже в “Sims” поиграть…

— Вообще-вообще всё?

— Совсем-совсем. Соответственно, у меня тоже будет такая возможность.

Ясно. Всё дело в том, что я подхватил какой-то вирус, и он раз за разом заставляет меня говорить то, о чем я буду жалеть.

— Идёт, — кивнул я, изображая самодовольство. — Тебя ждёт поражение.

— Готовь полусферы, солнышко, — Новиков отпрянул и отвёл взгляд. — Ибо я тебя отшлёпаю так, что бампер превратится в плоскость.

Понятия не имею, зачем это визуализировать. Я разочаровался в своём интеллекте и уже почти смирился с тем, что меня цепляет что-то между парнями, как вдруг…

Данька представился полуголый — такой, какой обычно бродил дома, злющий и почему-то с диадемой на голове. Фантазия легко поместилась в мягкий полумрак его комнаты, обрела плотность и объём.

Он заносил руку, и я сжимался, боясь пошевелиться и вообще сделать лишний вдох. Но ладонь опускалась на кожу безболезненно — потому что Данька даже в фантазии не мог быть грубым.

Шла четвёртая пара. Я полыхал, уткнувшись носом в сложенные лодочкой ладони. Было стыдно, страшно, странно и хорошо одновременно.

Мне виделось, как друг лупит меня по заднице…

— Ты чего? — спросил Данька.

Я встал и попросился выйти. Добрёл до туалета, припизднутый, как таракан, которого хлопнули полотенцем, но не смогли убить. Сунул голову под кран, врубил холодную воду. Волосы сползли на рожу. Вроде даже в колокольне прояснилось.

Это ужасно. Это ужасно, и я ужасен, со мной творится неладное.

Выбравшись из раковины, я уставился на отражение. Упоротость — вот как одним словом описывалось моё щечло, теперь отдающее бумажной бледностью. Заторможенно, как в трансе, я убрал прилипшие пряди с левой стороны лица и приблизился к зеркалу.

Пятно смотрело на меня, я смотрел на пятно. Между нами возникло недопонимание, поэтому я посчитал важным прояснить ситуацию:

— Ты, — сказал я, — адски меня бесишь. Ты просто отвратительная хреновина, вот.

Пятно молчало. Нечего было возразить, видимо.

— Но мне больше не с кем поделиться. Я схожу с ума…

Вздохнув, я уткнулся лбом в прохладное зеркало и почувствовал острый запах моющего средства. Наша уборщица со всей ответственностью подходила к делу и счищала даже эмаль с унитазов. Ничего удивительного, что и зеркала она драила до состояния провала в иное измерение.

— Что будем делать? — спросил я и потух, глядя в собственные глаза, в которых даже серости не осталось — одна безумная, больная чернота.