12 тайн (СИ) - Голд Роберт. Страница 19

– Это во столько вы оцениваете мою семью?

– Хорошо, пятнадцать.

– Я не торгуюсь.

– Прекрасно. У меня через три минуты встреча, так что если ты не против… – говорит Мадлен, поднимаясь; ее костюм в стиле спорт-кэжуал стоит больше моей недельной зарплаты.

Она обходит стол и останавливается возле меня.

– Разговор окончен.

– Абигейл Лангдон умерла, – произношу я тихо.

Мадлен, которая в этот момент сдувает воображаемую пыль со своих эффектно наманикюренных ногтей, явно ошарашена. Несколько секунд она испытующе смотрит на меня. Я спокойно выдерживаю ее взгляд. Тогда, взяв себя в руки, Мадлен нажимает на столе кнопку переговорного устройства:

– Отмените мою двухчасовую встречу.

Не отпуская кнопку, делает паузу, опять смотрит на меня и добавляет:

– И трехчасовую тоже.

Затем она подходит к холодильнику и достает банку колы.

– Хочешь?

– Диетическую, если можно.

Кажется, она скептически хмыкает, когда идет с ней ко мне.

Выдвинув стул, Мадлен садится напротив, открывает свою банку и, наполняя стакан, переспрашивает:

– Так Лангдон умерла?

Я киваю:

– Убита.

Мадлен водит пальцем по накачанным ботоксом губам и молчит.

– Полиция считает, что ее новая личность была раскрыта, – продолжаю я. – Когда она вышла на свободу, суд вынес несколько запретов, чтобы помешать прессе назвать ее новое имя.

– Не против нас.

Мадлен придвигается ближе к столу и делает глоток.

– Лангдон убили точно так же, как были убиты Ник и Саймон, – говорю я.

И вижу ужас в ее глазах.

– Вы тогда уже были местной журналисткой, так что, думаю, я могу не напоминать вам детали.

Мадлен сжимает стакан.

– Бен, мне было семнадцать. Когда убили твоего брата и Саймона Вокса, я была школьницей.

Живя в Ричмонде, Мадлен знала, насколько гнетущее впечатление произвело это убийство на всю нашу округу. Меньше чем через год после суда она начала работать в местной газете, но быстро поняла, что ее мечте стать фоторепортером не суждено сбыться. Зато у нее обнаружился прекрасный нюх на классные истории.

– Вы писали об этом случае чаще любого другого журналиста.

– Да, он положил начало моей карьере, и я никогда этого не скрывала.

Мадлен, тогда еще новичок, написала о том, как сказалась трагедия на гимназии Хадли и ее учениках. Заметка понравилась редактору и пришлась по вкусу читателям. Тогда она написала продолжение, на этот раз об отце Саймона – Питере, который к тому времени сделался едва ли не бродягой. Эту ее историю прочитала вся страна.

– Он поднял вас на национальный уровень, – говорю я.

– Я писала только то, что могло помочь городу. И твоей семье.

– А заодно и вам…

– Я – журналист, Бен, так же, как и ты. Я не собиралась посвящать свою жизнь убийствам в Хадли…

– Но если эти убийства дают толчок карьере и превращают вас в одну из самых влиятельных медиаперсон двадцать первого века, то можно и посвятить им какое-то время.

– Не пойму, чего ты от меня добиваешься. Хочешь провести расследование – прекрасно. Даю тебе семь дней. Рассказ о нем должен появиться на сайте к десятой годовщине смерти твоей мамы. Доволен?

Я молчу.

– Бен?

Я поднимаю глаза на сидящую напротив меня Мадлен.

– В доме Абигейл Лангдон, которая перед тем, как ее убили, жила под именем Дэми Портер, нашли два написанных мамой письма.

Мадлен встает и, подойдя к своему столу, машинально проводит рукой по клавиатуре. Я пристально смотрю на начальницу.

– Полицию очень интересует и то, как мама узнала, под каким именем жила Лангдон, и то, как маме удалось с ней связаться.

Мадлен поворачивается к окну.

– Пойдем пройдемся, – говорит она тихо.

У лотков рынка Боро, как обычно, толкутся праздные туристы и деловитые офисные клерки.

Мы молча пробираемся через толпу. Проходя мимо прилавка с сыром, я беру на пробу кусочек с голубой плесенью.

– Ты вообще когда-нибудь бываешь сыт? – спрашивает Мадлен.

– Я не обедал, – поясняю я.

Мы сворачиваем с оживленной площади и идем вверх к «Золотой лани» [6], где садимся на лавочку возле причала, лицом к Темзе.

– В первый же день вы научили меня тому, – говорю я, – что у каждого хорошего журналиста есть свои источники, а у лучших – еще и свои тайны. И никто не раскрыл больше тайн, чем вы. Расскажите мне, что случилось, когда девочек освободили.

– Не забывай, что в то время я еще только прокладывала путь к успеху. Я работала десять лет и была готова возглавить общенациональную газету.

Мадлен начинает торопиться.

– Еще одна по-настоящему крутая история – и мне бы уже не смогли отказать.

– Вы бы стали самым молодым редактором общенациональной газеты.

– И к тому же редактором-женщиной, Бен. Десять лет назад это еще было ужасно сложно.

– Ясно. Просто расскажите, что произошло.

– Я довольно быстро выяснила, что после освобождения у Лангдон возникли проблемы. Она оказалась замешана в скандале с наркотиками в Глазго, и ей грозило разоблачение новой личности. Как ни странно, в этой истории она была невинным свидетелем, но ее все же потребовалось срочно переселить. Пришлось привлечь нескольких местных полицейских, а это – верный путь к утечке информации. В общем, очень скоро я уже знала, где она живет.

– Бесценные сведения, но, понятное дело, не для печати. Это должно было вас бесить, – говорю я. – И вы решили воспользоваться ими иначе.

– Вовсе нет, – быстро возражает Мадлен. – Ничего подобного. Я лишь написала несколько статей в первые недели после освобождения девочек – и все. Рассказала, какой сильной была твоя мама, с каким достоинством она держалась. Благодаря этим публикациям ей многие стали сочувствовать.

– А потом?

– Больше ничего не было.

– До тех пор, пока?..

Мадлен кашляет и потирает шею.

– Я случайно оказалась в Сент-Марнеме. Твоя мама как раз выходила от врача, а я входила.

– Чистое совпадение, – говорю я. – Да тогда каждый журналист мечтал об интервью с мамой!

– Я сделала вид, что не сразу ее узнала, а потом представилась. Она поблагодарила меня за статьи, но добавила, что на деле все было иначе. Ты должен знать, Бен: ты был для нее всем. Поверь мне.

Я смотрю не на нее, а на реку.

– Что было потом?

– Мы сели на лавочку у пруда. Она расспрашивала меня о девочках. Мол, считаю ли я, что мог быть замешан кто-то еще? Нет ли в Хадли людей, которые знают больше, чем говорят?

– Дайте угадаю: вы были готовы поддержать любую теорию заговора, которая могла прийти ей в голову. Если бы вам удалось завоевать ее доверие, она могла бы согласиться дать вам интервью, в котором всем отказывала, а вы бы тогда сразу стали редактором.

– Нет, Бен, все было не так!

Но как бы искренне Мадлен ни протестовала, я, повернувшись к ней, замечаю в ее глазах признание.

– Мне нечем гордиться, – сдается она.

Минуту мы сидим молча, а потом она продолжает:

– Мы договорились о встрече. Просто побеседовать, не под запись.

– И она снова спросила вас о девочках?

– Да.

– О том, где они по-вашему могут быть?

– Она имела право знать.

Хотя первые подозрения возникли у меня уже после утреннего разговора с Барнздейл, признание Мадлен приводит меня в ярость.

– Интересно, согласится ли с вами полиция. Похоже, только от меня сейчас зависит, свяжут ли они вас напрямую с убийством Лангдон.

– Что ты им сказал?

Я не вижу лица Мадлен, но голос ее звучит тревожно.

– Ничего. До сих пор я не был уверен, – говорю я.

И поворачиаюсь, чтобы взглянуть на нее.

– Вы знали, что мама в отчаянии, и, поделившись с ней информацией, втянули ее во все это.

– Нет, Бен…

– А дать вы ей могли только одно – Абигейл Лангдон. Это вы и сделали.

Опустив голову, Мадлен закрывает лицо руками.

– Через несколько недель мама умерла.