Удержи меня (ЛП) - Херд Мишель. Страница 2

Классическая музыка наполняет воздух, пока люди стоят небольшими группами, обсуждая дерьмо, которое меня совершенно не интересует.

Мой взгляд останавливается на чертовски сексуальной заднице, достаточно пухлой, чтобы выдержать хорошую порку. Черное шелковое платье облегает ее тело, как вторая кожа, ткань ниспадает до изгиба поясницы.

Господи Иисусе.

Я чувствую физический удар в живот от того, что вижу Камиллу Дюбуа во плоти. Мой взгляд останавливается на шраме посередине ее спины, куда попала пуля.

Пуля пробила ей легкое и прошла мимо сердца на ширину пряди волоса.

Я качаю головой, чтобы воспоминание о том дне не пустило корни и не утянуло меня в омут вины, который десять лет гноится в моей груди.

Я не против лишить человека жизни, если он — злобный ублюдок, заслуживающий пули в голову. Но убийство невиновного не дает мне покоя. Это единственное, чего я не сделаю.

Камилла поворачивается, и я замечаю вежливую улыбку, когда она кивает паре, с которой разговаривает.

Господи, она похожа на ангела.

Ее красота сияет от нее, как солнце, и я вижу, как люди тянутся к ней, когда она скользит по полу в направлении группы девушек. Ее улыбка немного проясняется, когда она присоединяется к ним.

На каблуках Камилла выглядит как влажная мечта.

Я подхожу к бару и заказываю:

— Водка. Чистая. Без льда.

Бармен кивает, и пока он наливает напиток, я оглядываю всех остальных людей, прежде чем внимательно изучаю "подруг" Камиллы.

Слева от Камиллы стоит Джульетта Фор, рыжеволосая девушка, которая собирается замуж за сына миллиардера. Три другие "подруги" — Брижит Бансель, Софи Ренуар и Лилиан Де Ротшильд — по статусу ниже Камиллы и Джульетты и, как правило, следуют за ними повсюду, как домашние собачки.

Я говорю "подруги", потому что ни одной из этих женщин нет дела друг до друга. Все дело в статусе. О том, с кем ты тусовался, на следующий день пишут в журналах и газетах, и это дерьмо важно для этих людей.

Думаю, в моем мире все точно так же. Редко кому везет иметь настоящего друга.

Мои глаза снова останавливаются на Камилле, и я замечаю каждую ее изысканную деталь. Как она ведет себя с другими людьми. Фальшивая улыбка. Напряженность в спине. Наполовину полный бокал шампанского, который больше похож на реквизит, чем на напиток, которым она наслаждается.

Ей это не нравится.

Я замечаю, как она смотрит на свой телефон, и облегчение мелькает на ее лице.

Когда Камилла прощается с другими женщинами и ставит фужер на стол, я забываю о своем напитке и выхожу вслед за ней из конференц-зала.

Как только она оказывается вдали от посторонних глаз, ее плечи немного опускаются, и она делает глубокий вдох.

Она выглядит измученной.

Я выхожу за ней из отеля и смотрю, как она направляется к Бугатти. Она, не глядя по сторонам, забирается в машину и уезжает.

Она — легкая мишень.

Я мог бы убить ее десятью разными способами за те пять минут, которые потребовались ей, чтобы добраться до машины. Не говоря уже о том, чтобы расправиться с ней по дороге к дому.

Господи, эта работа потребует терпения, которого у меня нет.

Глава 2

Ками

(Неделю спустя…)

Входя в дом моей семьи, где каждый уголок наполнен воспоминаниями из моего детства, мое тело расслабляется.

На этой планете есть только два места, где мне не нужно притворяться — мой пентхаус и дом моего отца.

Во всех остальных местах я должна быть идеальной светской львицей.

В воздухе витает аромат жареной курицы с чесноком. В животе урчит, и я направляюсь на кухню, где Филипп занят приготовлением моего любимого блюда. Он был шеф-поваром моего отца более двадцати лет и практически является членом семьи.

Зайдя на кухню, я улыбаюсь при виде золотистой жаренной курицы.

Филипп замечает меня и тут же качает головой.

— Нет, princesse¹. Ты можешь подождать десять минут и поесть с отцом.

Я целую его в щеку и хлопаю ресницами, что вызывает у него смешок.

Он поднимает указательный палец.

— Только одну картофелину.

Я не теряю времени и беру с подноса жареный картофель с хрустящей корочкой.

— Никто не готовит его так вкусно, как ты, — хвалю я его, прежде чем впиться зубами в хрустящее лакомство.

Я слишком люблю поесть, чтобы быть стройной как тростинка, как другие светские львицы. Я несколько раз пыталась сесть на диету, но всегда была недовольна, поэтому сдалась и примирилась со своим телом. К тому же, жизнь слишком коротка, чтобы морить себя голодом, когда в еде так много полезного.

Филипп вздыхает, но на его губах появляется улыбка.

Доев картофелину, я спрашиваю:

— Как дела?

— Все так же, что и в нашу последнюю встречу, — бормочет он, разрезая курицу на кусочки.

Филипп всегда был немногословен, поэтому меня не беспокоит его ответ.

Он использует разделочный нож, чтобы указать на дверь.

— Твой папа ждет.

Я улыбаюсь Филиппу, оставляя его в своем священном месте, и направляюсь в неформальную гостиную, где папа обычно сидит на раннем послеполуденном солнце, просматривая новости.

Когда я слышу рокочущий мужской голос, моя бровь приподнимается. Папа не упомянул, что у нас на обед будут гости. Обычно мы обедаем вдвоем.

Войдя в комнату, я вижу папу, сидящего в своем кресле, с серьезным выражением лица. Я слежу за его взглядом, и в тот момент, когда мой взгляд останавливается на незнакомце, замираю.

Матерь Божья.

Если бы мне пришлось рискнуть, я бы сказала, что мужчине чуть за тридцать, но до сорока. У него каштановые волосы, аккуратно подстриженные, с недельной щетиной на подбородке. Его нос, возможно, когда-то был сломан, но это только подчеркивает его привлекательные черты.

Что заставляет меня пялиться, как изумленную идиотку, — так это его глаза.

Боже, его глаза.

Я не уверена, серые они или самого светлого оттенка зеленого, который я когда-либо видела. Мне придется подойти поближе, чтобы убедиться.

Его темные брови подчеркивают цвет и придают им интенсивность, которая заставляет меня ерзать.

Пронзительный — единственное слово, которое я могу подобрать, чтобы описать его пронизывающий взгляд, устремленный на меня, как ракета, наведенная на цель.

Иисус.

Я с трудом сглатываю, и мне требуется больше силы воли, чем нужно, чтобы оторвать взгляд от привлекательного мужчины и посмотреть на отца.

Улыбка появляется на моих губах, когда я подхожу к отцу и, склонившись над ним, целую его в щеку.

— Привет, папа, — шепчу я, прежде чем прочистить горло. — Я не знала, что у нас сегодня будут гости.

Папа указывает на кресло рядом с собой.

— Садись, mon amour².

Я вопросительно смотрю на папу и, когда сажусь, бросаю взгляд на внушительную притягательную силу, которая все еще смотрит на меня так, словно хочет найти ответы на вселенские вопросы внутри меня.

Папа кладет свою руку на мою и сжимает ее, затем смотрит на меня с огромным беспокойством.

— Это Макс Левин. Он будет твоим телохранителем.

От неожиданной новости меня охватывает шок, и я чувствую, как он прокатывается по моему телу.

Что?

У меня отвисает челюсть, а брови хмурятся.

— Почему? — успеваю спросить я, пока мои глаза фиксируются на Максе Левине.

Макс Левин.

Имя ему не подходит. Я ожидала, что его имя будет Хантер или что-то более хищное.

Макс.

Такое обычное имя для такого сильного мужчины.

Папа прочищает горло, затем объясняет:

— Мне угрожали смертью. Если я не уйду из политики, тебя убьют.

Мои глаза расширяются, когда шок от слов отца ударяет, как товарный поезд. На этот раз мое сердцебиение ускоряется, а дыхание становится поверхностным, когда жуткое ощущение пробегает по моей коже.