Толмач - Гиголашвили Михаил. Страница 27

Прихлебывая душистый чай, я отвечал как обычно, что Сталин мир от фашизма избавил, войну выиграл и Сибирь обустроил, а народ при нем жил хорошо и сплоченно шел от сохи к атому. Средняя зарплата была сто рублей, и всем хватало. Раньше народ жил лучше, а цеховики – хуже, а теперь наоборот: цеховики живут лучше, а народ – хуже. Горбачева не уважают, потому что Союз развалил и веками накопленное за бесценок спустил. А на голове у него, в виде укора, не все Курилы, а только та гряда, которую русские не хотят возвращать Японии. Атомное оружие есть у всех республик, если еще не продали налево. Насчет Средней Азии думаю, что со временем она отойдет к свирепым талибам, и они устроят в Самарканде свои стойбища. Сигареты в России стоят по-разному, смотря где и у кого покупать, а водки пьют много потому, что в России холодно и страшно, а водка согревает, придает силы и помогает спасаться от тиранов, воров и ОМОНа. И в Багдаде воровство никак не может быть выше, чем в Москве, потому что выше, чем в Москве, не бывает. Путин был не шпион, а резидент, а Шеварднадзе, как всегда, борется с коррупцией и даже для вида племянника жены посадил, но потом выпустил под давлением семьи.

Появился практикант Зигги, одетый в джинсу и замшевые шузы, волосы в бриллиантине. Из нагрудного кармана магнитофончик выглядывает, наушник на одном ухе сидит, другое свободно для общения. Он сказал, что арабов еще нет, как всегда опаздывают, так что начнем с русского. Мы перешли в музгостиную. Насвистывая и старательно проделывая все приготовления, Зигги рассказывал мне о том, что если у беженца руки влажные, то это значит, что он нервничает, а если холодные – то боится.

– А если холодные и влажные вместе?

– Это хуже всего. И нервничает, и боится.

– Все нервничают. И ты бы нервничал.

– Понятно.

Исчерпав запас практикантской премудрости, Зиги дал мне просмотреть дело, а сам ушел в приемную.

«Дата въезда в Германию – двухлетней давности…» – удивился я, но, перечитав данные, понял, что это казахстанский немец. Ему-то что тут надо? Они же въезжают официально и легально?.. И этим контингентом занимается, кажется, другое ведомство?.. Знаю, потому что пришлось пару лет прожить бок о бок с такой семьей – это была еще та семейка!.. Они приехали откуда-то из-под Джамбула. К паровозу – столетней бабушке-немке Эльзе Карловне – был прицеплен состав из двадцати двух детей, внуков и правнуков с раскосыми глазами и генетически кривыми (от лошадей) ногами. Казахской крови было явно больше. В Германии они сняли два дома и продолжали жить общим кланом: варили в тазах суп из конины (специально привозили из Франции), лепили тысячами манты, мариновали морковь на корейский лад и тщательно справляли все дни рождения и праздники (как немецкие, так и советские). Жили весело, а занимались в основном тем, что на разные лады обманывали Германию по социальным линиям. Например, ушлые внуки заставляли бедную Эльзу Карловну пи́сать и какать под себя, чтобы доказать комиссии, что дело плохо, нужно больше денег по уходу. А правнуки даже умудрились вытатуировать на руке у старушки цифры, выдав ее за узницу концлагеря, за это получили добавочное возмещение, тут же купили «Мерседес», который и разбили о первое дерево.

Зигги ввел низкого, плотного и коренастого парня в кожаном жилете на голое тело и черных кожаных джинсах. На шее, пальцах и во рту блестит золото. Он энергично пожал мне руку:

– Димок! – и резво сел перед поляроидом, вежливо отвечая Зигги: – Данке. Бите [11].

Зигги спросил у него, знает ли он немецкий.

– Айн бисхен [12], – охотно откликнулся Димок. – Жена бывшая, подлюка, научила. Ее родичи, гансы поганые, меж собой по-германски балакали. На курсы год ходил, но кроме «битте айн бит» [13] ничего не помню. Даже дни недели в башку не лезут. Зер шлехт [14].Какие-то слова знаю только. Понимать – чуток понимаю.

Мы занялись уточнением данных.

– Имя, фамилия правильно?

– Все путем.

– Лютеранин?

– Ну да, теперь вот лютером стал. А так в бога не верю. Херня все это. Нету никакого бога, все понт людей дурить. Как считаешь?

– Трудно сказать, – уклонился я от диспута. – Казахский хорошо знаешь?.. Стоит вписывать в данные?

– А чего его знать?.. Там у них три слова и есть всего. Темный народ. Нас в селе поровну всех было: косых, немчуры и русаков. Немчура лучше всех жила, вурст [15] делали и бир [16] варили. Русаки тоже ништяк хавали. А вот косые совсем крысы: в навозе спали, чтоб теплее, коровьи кишки ели и кошек вялили. И до Горбача все дружно жили, а потом перегрызлись. Ловить там нечего, одни чурки остались.

Зигги тем временем раскатал каточком чернила по полосе и велел Димку вымыть руки холодной водой, добавив, что именно холодная вода делает отпечатки пальцев четкими, а горячая, наоборот, расширяет руку, и отпечатки видны хуже, ибо линии сливаются между собой. А на фотокопии отпечатки вообще видны лучше, чем на оригинале, только не забыть кнопку «КОНТРАСТ» нажать. Видно, курс маленьких хитростей ему преподавал ушлый спец.

Димок стал отнекиваться:

– Да чего мыть?.. Я каждый день купаюсь… Е-мое, отпечатки!.. Что я, вор?.. Наин, их виль нихт! [17] – начал было он, но Зигги споро управился с одной рукой и, переходя к другой, спросил:

– Кто он вообще?.. Откуда? Что ему у нас надо?

– Из Казахстана, русский немец. Он уже два года тут, – показал я ему дату въезда.

– Как два года? – остолбенел Зигги: – О, черт!.. Два года!

– А что такое?

– Как что?.. Если беженец не является к нам сразу по приезде, то он автоматически переходит в группу нелегально живущих, а это – другой контингент, которым занимается другое ведомство.

И Зигги, набрав чей-то номер, изложил суть проблемы, выслушал ответ:

– Понял… Да… Так и сделаем, – и попросил меня идти наверх, к Тилле: – Он разберется в этом казусе. Идите. И папку не забудьте.

– Курить не хочешь? – спросил я у Димка, зная, что спешить некуда (дела идут, контора пишет). Курить Димок, конечно, хотел.

– Ладно, покурите, – важно разрешил Зигги, вкладывая лист с отпечатками в сканер.

– Сто грамм тоже не помешали бы для храбрости?

– Клар [18], – ответил Димок. – Но мне нельзя, крыша едет. Я киксом занимаюсь, если что – въебу насмерть.

– Кикс?

– Ну, кикбоксинг.

– Это что за спорт?

– А такой: хуярь и пизди, куда можешь – и все. По рогам – и с копыт! Хороший спорт.

– Очень, – согласился я. – Но поднятие покрышек от грузовиков мне больше нравится.

– Рихтиг [19], тоже ништяк, – кивнул он, закуривая.

– А курить тебе можно?

– Да делай чего хочешь. У нас в секции все чего-нибудь нюхают или хавают. А два немца – так вообще фиксеры [20], на игле всю дорогу сидят. Главное – удар поставить, чтоб ногой сразу по башке попадать. У нас схватки быстро кончаются: раз-два – и готово!

И Димок, вдруг подпрыгнув, ударил ногой по календарю на стене, оставив на нем грязный след от подошвы.

– Ты что, сдурел? – удивился я.

– А что?.. У них много есть, другой повесят.

На балконе я узнал, что Димок в разводе и под судом, все жена-потаскуха виновата. Больше ничего узнать не удалось, потому что в комнату переводчиков ввалилось темное арабское семейство, за ним следовал коллега Хуссейн с горой папок в руках. Помахав мне через балконную дверь, он начал зычным голосом опрашивать небритых мужчин и забитых женщин, к которым жалась смуглая детвора. Сейчас Хуссейн был чем-то похож на своего тезку-тирана, когда тот ведет Военный Совет. Он так орал на перепуганных арабов, что дети подняли плач, и мы поспешили уйти с балкона.