Приключения Ромена Кальбри (СИ) - Мало Гектор. Страница 38

Наступил вечер, но мои надежды на маяк не оправдались: одни только звезды сверкали на небе. Маяка нигде не было видно.

Вместе с пистолетами я захватил из каюты и теплый плащ. Теперь я надел его, решив всю ночь не смыкать глаз и не терять горизонт из виду.

Долго я сидел так, вперив глаза в темноту, бесполезно стараясь найти там хоть что-нибудь. Турок лежал у моих ног и спал. Ветер улегся. Корабль равномерно покачивался на легких волнах, и ничто ему не угрожало. Около десяти или одиннадцати часов взошла луна и осветила кругом спокойное море, которое тихо струилось и отражало лунный свет. Незаметно тишина меня успокоила. Похрапывание пса подействовало заразительно, и я, несмотря на свое намерение бодрствовать всю ночь, уснул.

Но тишина на море вовсе не означает конец непогоды. К утру я проснулся от свежего ветра. Тучи бежали низко, и море вновь начало волноваться.

Ветер свежел. Я посмотрел на компас. Он показывал северо-восточный ветер. Я повернул руль, чтобы стать по ветру, хотя и не знал, где я, но мне казалось, что ветер попутный, чтобы идти к Бретани или Нормандии.

Меньше чем через час море уже снова бурлило, как накануне. Волны перехлестывали через борт «Ориноко», и вода обливала палубу с одного конца до другого.

Фок-мачта от ветра дрожала и зловеще трещала, ванты и веревки ослабевали от каждого нового порыва шквала. «Мачта может сломаться, – подумал я, – тогда “Ориноко” конец».

Я не терял из виду мачту, и вдруг мне показалось, что я вижу вдали темную полосу. Несмотря на опасность, я влез на ванты. Да, это была земля!

Я подбежал к румпелю и повернул корабль носом на эту полосу. Ноги дрожали у меня от волнения, глаза наполнились слезами. Спасен! Но спасен ли я?

Полоса уже стала видна ясно, но дойдет ли туда «Ориноко»? Выдержит ли мачта? Я провел, пожалуй, целый час в ужасном томлении. Ветер крепчал, мачта трещала, и сердце мое сжималось. Турок сидел у моих ног и смотрел мне в глаза, не отрываясь. Казалось, он хотел прочесть в них нашу судьбу.

Берег, к которому мы приближались, был низкий. На некотором расстоянии от кромки воды были видны холмы, но нигде не было видно ни деревни, ни порта.

Понятно, что я и не надеялся войти в порт, если бы даже он и был прямо предо мной. Это было выше моих сил. Я думаю, что с таким кораблем, каков был теперь наш «Ориноко», и хороший моряк не мог бы справиться. Я мечтал дойти хотя бы до отмели и пуститься вплавь.

Но можно ли подойти к берегу? А вдруг тут есть подводные камни, и они сокрушат мой корабль окончательно.

Я собрал на свой плот все, что мне казалось необходимым, и разложил все вокруг себя, чтобы в случае опасности легко дотянуться до любого предмета. С себя я снял все, кроме панталон, и стал ждать. Берег казался все ближе и ближе, скоро уже можно было рассмотреть его очертания. Я видел, как волны, разбиваясь о камни, уходили назад в море, оставляя полосу пены. Начинался отлив.

Еще четверть часа, еще десять минут, и судьба моя решится. О, мама! О, Дьелетта!

Именно в этот момент, когда я предавался столь сладким мечтам, корабль вдруг высоко поднялся, я услышал жуткий треск. Румпель вырвало, потом несколько раз ударил колокол. Мачта свалилась, а я упал животом вниз и распластался по палубе. «Ориноко» наскочил на камни.

Я встал, но не удержался на ногах и снова упал. Весь корабль трещал. Он остановился и стал валиться на бок. Я хотел встать на ноги, цепляясь за что попало, но не успел: огромный вал налетел на корабль, и он был захвачен водоворотом.

Неподалеку от меня плыла испуганная собака, я старался ободрить ее своим голосом.

Когда я, наконец, выплыл наверх, я был в пятнадцати или двадцати метрах от корабля. Неподалеку от меня плыла испуганная собака. Я старался ободрить ее словами.

Мы были не больше чем в двухстах метрах от берега, и в тихое время я проплыл бы их без особого труда, но теперь, когда приходилось бороться с водяными горами, это был страшный труд.

Не теряя мужества, я плыл медленно, стараясь держаться поверх волны, но ветер и пена мешали мне дышать: я едва успевал вдохнуть между двумя волнами. На берегу по-прежнему никого не было видно, так что помощи ждать не приходилось. К счастью, и море, и ветер гнали нас к берегу. И вот, наконец, когда большая волна перевалила через мою голову, я почувствовал под ногой землю.

Это была решительная минута: следующая волна подхватила меня и выбросила на берег, как кучу водорослей. Я вцепился пальцами в песок, но прибой опять подхватил меня, и я не смог удержаться. Мне стало понятно, что если продолжать бороться с волнами, то гибель неминуема. Я мог спастись только одним способом, о котором мне как-то рассказывал отец: в тот момент, когда меня выбросило на берег, а прибой еще не догнал меня, я вынул свой нож, открыл его и вонзил в песок. Прибой нахлынул, но я удержался на берегу. Когда волна ушла, я продвинулся вперед и опять вонзил нож в песок, стараясь загнать его как можно глубже. На этот раз волна покрыла только мои ноги. Я прополз еще немного и растянулся на песке.

Когда я пришел в себя, Турок лизал мне лицо, его глаза блестели от радости

Я был спасен, но силы покинули меня: я потерял сознание. Когда я пришел в себя, Турок лизал мне лицо. Его глаза блестели от радости и, казалось, говорили: «Успокойся, беда миновала». Я сел на песок и увидел таможенного сторожа и крестьян, которые бежали к нам со всех ног.

Глава XIV

Благополучное возвращение

Нас выбросило у мыса Леви, в четырех или пяти лье от Шербура.

Крестьяне, прибежавшие ко мне на помощь, отвели меня в ближайшую деревню Фарманвиль, в дом учителя, и уложили в постель.

Я был так утомлен пережитыми волнениями и борьбой с волнами, что проспал двадцать часов кряду. Я думаю, что мы с Турком проспали бы и сто лет, как в сказке, если бы не морской комиссар и не страховые агенты, которые пришли нас допрашивать.

Я должен был рассказать им все, что произошло с тех пор, как мы вышли из Гавра, и до того момента, как «Ориноко» прибило к берегу. Я должен был рассказать, как я был замурован в ящике. На это я решился не без страха. Но надо было рассказать правду, даже если бы она казалась невероятной и что́ бы после этого ни случилось.

Меня нужно было отослать в Гавр к хозяину «Ориноко», поэтому через три дня я оказался на «Колибри», и в тот же день мы прибыли в Гавр. Там уже все знали мою историю: она была напечатана в газетах. Меня считали чуть ли не героем, во всяком случае, публика проявляла ко мне неуемное любопытство. Как только я показался на борту «Колибри», толпа, заполнявшая набережную, завопила:

– Вот они! Вот они! – тыча пальцами в меня и в Турка.

Я узнал, что экипаж «Ориноко» не погиб. Он был взят на борт в открытом море одним английским кораблем, шедшим из Саутгемптона, и доставлен в Гавр. Что же касается бедного Германа, то он оказался в море во время столкновения. Оттого ли, что он не умел плавать, или, может быть, его убило или ранило обломком рангоута [13], только он не показывался больше на поверхности воды. Таким образом, становится понятно, почему он не пришел ко мне на помощь.

Мой рассказ оказался обвинением для капитана. Страховые общества не хотели выплачивать премии, утверждая, что если бы капитан не оставил корабль, он бы не погиб, ведь если даже ребенок мог его привести к берегу, то капитан вернул бы его в порт. Об этом много говорили и спорили, в Гавре меня расспрашивали и не уставали дивиться моему везению и присутствию духа.

В это время в театре давали пьесу «Крушение Медузы», и директору пришла мысль дать мне поучаствовать в этой пьесе. Первое представление он дал в мою пользу. Театр был полон. Мне дали роль юнги, где я не говорил ни слова. Когда я появился на сцене вместе с Турком, раздались такие аплодисменты, что актеры должны были остановиться, чтобы переждать шквал оваций. Все бинокли были направлены на меня. По глупости, я начал воображать, что я действительно важная особа. Турок мог бы подумать о себе в тот момент то же самое.