Горец. Имперский рыцарь - Старицкий Дмитрий. Страница 27

— Что-то, экселенц, вы меня с королем подарками закидали, будто виноваты в чем передо мной, — высказался я вместо благодарности, осматривая на запасных путях симпатичные компактные паровозики-близнецы.

— Ты же здесь заводы ставить собрался. На заводских подъездных путях такие локомотивчики экономичнее больших паровозов будут. И на нефть их перевести несложно. Островная работа. Качественная. Всего ничего отходили они у царцев, заталкивая вагоны на паром.

Онкен помолчал под моим твердым взглядом, понял, что не отвертеться ему от неприятного разговора, и сознался:

— Ну, где-то и виноваты мы перед тобой, Савва, не спорю. Как на духу скажу — другой возможности не было. Так сложилась структура момента. Как могли, мы с его величеством постарались оградить тебя от неприятностей, но ты обладаешь феноменальной способностью походя оттаптывать людям любимые мозоли. Сложнее всего было закрыть тебя от свиты императора, желавшей просто порвать твою тушку на тряпочки за расстрел бургграфа. Как только они тебя ни обзывали… «Республиканец» — самое мягкое выражение… А что тебе ничего не сказали, даже не намекнули, то… сам должен понимать: что знают двое — знает свинья. А на кону стояло королевство. И все его послевоенное устройство. В конце концов, принцу удалось вписать тебя в расклад, но и тут ты влетел в эту игру неожиданно для всех, как кот на банкетный стол, и половину фарфора перебил. Не только императору, но и нам. А чуть только сошлись с Отонием на взаимоприемлемых компромиссах, так ты устраиваешь эту «кровавую тризну», от которой взвыл весь мир. Пришлось всех ее участников срочно убирать подальше от фронта, а то вас свои стали бояться больше, чем врагов. Там и без вас такой клубок сплелся… Мало нам дела контрразведки, так и интендантские нити потянулись в имперскую столицу… Махинации аристократии вскрылись с обеспечением санитарных поездов… На железной дороге… По твоей наводке тряхнули и имперский Комитет по изобретениям, а там целое кубло островных агентов сидело. Давно окопались. До войны еще. Тоже головы полетят. С безупречной репутацией, между прочим, люди. Да уж… куда катится империя?..

Мы уже вышли из отстойника на осеннее поле с пожухшей колючей травой. На простор, где горизонт закрывает только темная «пила» дальнего реликтового леса. Интересно, как скоро это поле поглотит город?

— Хорошо тут у вас. Тепло. — Онкен снял кепи и протер платком короткую прическу. — Так что паровозики вовсе тебе не подарки, а премия за отличную работу с интендантами. До нового года для ЧК ты в отпуске, а перед ним жду от тебя заявления об отставке с поста королевского комиссара по состоянию здоровья.

— Так я же здоров, как бык, экселенц, — возмутился я не по-детски.

— Врачебная комиссия, Савва, легко докажет обратное, — подмигнул мне генерал. — Нервные болезни, они такие… Неочевидные. В воздухоплавательном отряде император уже вывел тебя за штат. В резерв, который также надо подтвердить медкомиссией в течение полугода, иначе отставка. С нового года ты там без жалованья. Но право ношения мундира тебе оставили. Все же ты имперский рыцарь… А их не так уж много.

— На какое время продлит мое лечение новогодняя комиссия?

— Стандартно. На три месяца.

— А моя служба в гвардии Ремидия?

— Нас она не касается. Императора тоже. Это внутреннее дело Реции. Говори, Савва, свое последнее желание, и я пойду собираться на прощальную аудиенцию к маркграфу.

— Если оно последнее… то создайте, экселенц, несколько королевских стипендий в Политехническом институте Будвица для рецких юношей и девушек. В знак храбрости рецких войск на Восточном фронте. А кандидатов я подберу.

— Стипендиаты Кровавого Кобчика? — хохотнул генерал. — Забавно. Но думаю, что нет тут ничего сложного и недостижимого. Будут тебе стипендии.

И мне показалось, что Онкен облегченно вздохнул.

— Осмелюсь задать еще вопрос, экселенц.

— Валяй, — разрешил генерал-адъютант обреченным тоном и махнул рукой.

— Я не понимаю резкой перемены отношения ко мне Ремидия. Такое ощущение, что он не желает меня видеть. Понять, почему это происходит, я не в состоянии.

— Савва, я вот временами сомневаюсь, что ты рецкий горец. И не потому, что не блондин, а потому что часто не знаешь элементарных вещей, которые всасываются с молоком матери. Даже я об этом знаю, хотя я наполовину огемец, наполовину удет. И к Реции никакого отношения не имею.

Я стоял и таращил на Онкена глаза, ничего не понимая.

— По древнему горскому обычаю, который процветал в Реции и Швице периода племенной раздробленности — до того как эти горы объединил предок Ремидия, тот, кто проводил «кровавую тризну» по единственному сыну вождя, сам становился ему сыном, даже если перед этим он был его кровником. И это не обсуждалось. В глазах народа ты сегодня сын Ремидия, хочет он тебя признавать в таком качестве или нет. А вот в глазах окружения маркграфа ты — лишний раздражитель и претендент на то, что они уже наперед поделили. Так что твою охрану я оставляю при тебе с оплатой ее из бюджета нашего Дворца. Все же ты остаешься флигель-адъютантом Бисера.

Я молчал, переваривая эту информационную бомбу. Онкен не мешал мне. Не каждый день человека так ударяют пыльным мешком по голове. Объявляют сыном совсем чужого человека. К тому же правителя немаленькой страны. Вот только этого мне не хватало для полного счастья! Неужели нельзя жить спокойно и трудиться с наслаждением?

— Это такая седая древность, — пролепетал я. — К тому же не имеет никакого юридического веса по законам империи.

— Обычай часто важнее законов. Запомни это, Савва. Обычай — это то, что пережило многие законы. Закон можно переписать, а обычай — нет.

— Ремидий мне подарил имение своего сына… — сообщил я Онкену. — Но через третье лицо. Не лично.

— Вот видишь… — наставительно произнес Онкен. — Ему, вероятно, сейчас непросто. Уехал бы ты в это имение пожить отпускником. Было бы лучше для всех.

— Завод моторный надо ставить здесь, экселенц. И перестраивать филиал нашего «Гочкиза». Вводить в строй линию ручных пулеметов. Иначе, чую, придется это делать в авральном порядке. И не в таком уж далеком будущем. А пока насытить ручниками хотя бы рецких горных стрелков. Пока Западный фронт не раззявил свою бездонную пасть.

— Кстати о пулеметах, — улыбнулся Онкен. — В банке тебя ждет чек на очень приличную сумму от ГАУ за модернизацию системы Лозе. Не делай такие страшные глаза — Гоч уже получил свой чек. Западный фронт нынче аж пищит от удовольствия, хотя им мы посылаем упрощенный вариант «Гоч-Лозе» без гофрирования кожуха и крышки под снег. А представители концерна «Лозе» завалили принца жалобами на жадность и жлобство Гоча.

— А что принц? — спросил я с надеждой.

— А что принц? Разводит руками и жалобно лепечет что-то про священный принцип частной собственности.

И мы дружно заржали, оглашая радостными звуками осенний луг.

И как-то расхотелось мне обижаться на всю эту бисеровскую шайку.

Место для завода Болинтера нашлось неожиданно. Потому как совершенно случайно на глаза мне попалась карта с предполагаемым маршрутом новой железной дороги к морю. Увидел я ее на первом разъезде, куда на маленьком паровозике катался договариваться о постое своих паровозов, их чистке, мытье и прочей обязательной профилактике. К тому же там все это было заметно дешевле, чем в городском депо. А экономия, как учила меня еще родная мать, — чистая прибыль.

Начальник разъезда даже не подозревал, что за сокровище он держит в своих руках. Так вот, если верить той карте с прорисованной на ней полосой отчуждения, то новая железная дорога, которую еще только должен будет построить Вахрумка, не пройдет через Втуц. Она обойдет его западнее, мимо горы Бадон, невдалеке от имений самого маркграфа. Развилкой же станет второй от города разъезд в шестидесяти километрах от черты города, пока совсем еще пустынный. Очень сетовал начальник первого разъезда, что не у него будет эта узловая стрелка — заявка на будущий не только большой поселок, но и городок, а то и полноценный город. Они практически всегда возникали у узловых станций как центры округи.