Горец. Имперский рыцарь - Старицкий Дмитрий. Страница 40

— Ты понимаешь, что тут по-русски написано? — спросил Ремидий. — Камень ставили без меня — я тогда в Пажеском корпусе учился. Для меня все эти слова тарабарщина, кроме имени.

Я пояснил:

— Имя. Имя его отца. Фамилия. Ученая степень. Научное звание. И высшая премия в государстве за научные достижения. Он преподавал в той же академии, где я учился. Ваша светлость, он оставил какие-нибудь наработки, записи?

— Да. Большой гербарий из всех окрестных растений, рисунки и большую стопку записей по-русски. Переведешь? Может, это стоило бы издать?

— Перевести-то несложно, ваша светлость. Где только на это время взять? Да и принятой у вас ботанической терминологии я не знаю.

— А я не буду тебя торопить, — улыбнулся маркграф. — Для меня главное, чтобы это все не пропало.

— Тогда я согласен.

— Вот и договорились, — взял меня за плечи маркграф большими ладонями. — Поздравляю тебя камер-юнкером. Теперь тебе не нужно ни с кем договариваться, чтобы получить доступ во дворец. Ключ от Иванова флигеля тебе отдаст адъютант. Он теперь твой.

13

В империи неожиданно ударили сильные морозы. Старожилы в один голос заявляли, что таких холодов они давно не припомнят, а количество падающего с небес снега просто аномально для этих широт.

И все жалели солдат в окопах. По крайней мере, на словах.

На фронтах же, по слухам, установилось затишье. Никто не стреляет, все сидят по норам и греются у печек.

По телеграфу передали, что до Реции, слава ушедшим богам, арктический воздух не добрался. Но что тогда на севере делается? В Скании там или на Соленых островах, если в империи в средней полосе минус двадцать восемь?

Вторую половину дороги часто приходилось стоять из-за снежных заносов на рельсах. Ждать, пока специальный паровоз с отвалом отгребет в сторону от полотна сугробы, а команды пленных лопатами дочистят рельсы. Тащиться потом на самом малом ходу до ближайшей станции и снова ждать, когда дадут «зеленый свет». Путь до столицы Ольмюцкого королевства занял неделю. Вместо пяти дней.

Свита моя опухла от безделья. Появились симптомы, как я это назвал, «железнодорожной болезни». Люди стали раздражительными из-за малоподвижности и ограниченного жизненного пространства при отсутствии водки. К тому же немытые неделю тела у всех зудели.

Некоторое разнообразие скучного пути привнесли две попытки ограбления эшелона на собственно имперской территории. Пришлось даже пострелять из пулеметов в вооруженных бандитов на санях, пытавшихся отцепить крайние вагоны.

Такой бандитизм — совсем новое явление для империи. Сказывается долгая война, успевшая обесценить человеческую жизнь и уважение к чужой собственности. Появились новые бандиты из комиссованных раненых фронтовиков. И отличались они особой жестокостью.

— Поймаешь такого варнака, ваша милость, а он тебе в лицо рычит: «Где ты был, крыса тыловая, когда я на фронте кровь проливал?» — поделился со мной наболевшим полицай-президент Гоблинца, когда мы подавали жалобу на попытку вооруженного ограбления эшелона. — Поведение у них странное. Авторитетов нет. На любом месте долго не задерживаются. Да и берут их теперь на работу очень неохотно, несмотря на дефицит рабочих рук. Мутят они людей больше, чем работают. Считают, что им все должны да обязаны теперь только за то, что они «в окопах гнили». И в разбойники идут не от безысходности, а как бы это назвать… Не по призванию, нет… По идейности, вот. Считают, что все «нужно отнять и поделить». И к тому же им человека убить, как домохозяйке курицу зарезать.

Полицейские на станциях тщательно регистрировали подобные инциденты, а по поводу противодействия криминалу только разводили руками. Нет у них транспорта, который бы мог пройти по таким сугробам, чем разбойники и пользуются.

Сам же я больше всего боялся, что вымерзнут в вагонах цитрусы, и мы с маркграфом будем иметь бледный вид за свои подарки в госпиталях. Не обвинили бы нас в том, что мы просто скидываем раненым порченый товар, который нельзя продать. А что? Доброжелателей у нас хоть отбавляй.

Безделье в дороге мне не грозило. Я писал обещанное маркграфу наставление по санитарным и иным нормам обустройства лагерей военнопленных с упором на базовые принципы.

Принцип разумной гигиены.

Принцип единого руководства всеми лагерями для военнопленных, органами снабжения их продовольствием, инструментами и распределения произведенной продукции.

Принцип национального разделения пленных по лагерям. Совсем не нужно, чтобы наши нынешние враги создавали между собой горизонтальные связи с оттенком вражды к империи.

Принцип строгого отделения офицеров от рядовых. Офицеров концентрировать в отдельных лагерях «для благородных» с особыми условиями. Общество тут феодальное по нравам. Если такого не сделать, то обвинят в варварстве. Впрочем, император это предвидел, когда стал сосредотачивать лагеря военнопленных в Реции. У нас и так репутация отмороженных. А уж после моей «кровавой тризны» так вообще…

Плановый принцип использования пленных в качестве рабочей силы. Пока же все на уровне рефлексов реагируют. И внимательно отследить, чтобы экономика марки не просела в отдельных отраслях от отсутствия рабочих рук, когда пленных отпустим домой после войны.

Принцип бригадного подряда и распределения «пайки» в зависимости от норм выработки всего коллектива. А там сами между собой пусть разбираются, как хотят питаться. Без лишних надсмотрщиков. Вино в порционе только за перевыполнение плана. Хотя его в Реции с избытком, но вино — сильный стимул для людей из северных стран.

Особо уделил внимание созданию штрафных лагерей строгого режима для отказников от работы, нарушителей дисциплины и лиц, склонных к побегам. С условиями жизни и труда, близкими к имперской каторге. Но это уже наказание по суду.

Отдыхал от этой работы, тасуя карточки с химическими элементами и читая местные книги по химии. Не такое это оказалось легкое дело — построить таблицу Менделеева, даже зная заранее ее принцип, но имея пробелы в знаниях по химии. Особенно в местной химической терминологии. Курса местной средней школы оказалось маловато, а земные термины тут неприемлемы. Но не боги горшки лепят…

В Будвице нас ожидали сильные морозы с метелью. Поэтому все торжественные встречи я отменил и приказал сразу гнать эшелон мимо вокзала на окружную дорогу и с нее на заводскую ветку «Гочкиза».

А там сразу потребовал свежую охрану для поезда и баню для всего личного состава.

Гоч пропадал где-то в городе, но меня приютила в мансарде заводоуправления его обслуга, обеспечив горячей ванной. Не, ну какое это блаженство, казалось бы, от примитивной процедуры помывки горячей водой… Особенно с мороза.

Посвежевший, отзвонился я Онкену, доложил о прибытии. Особой реакции «начальства» на такую мою «самоволку» не последовало. Да и отмазка у меня есть — командировка от Ремидия. Обещал генерал-адъютант устроить аудиенцию с кронпринцем по поводу новогодних подарков для раненых. В общем, «ждите ответа»…

Сделав еще несколько звонков, накинул полушубок и теплую шапку, переобулся в валенки и пошел по цехам глянуть на все хозяйским глазом.

Дополнительные печи температуру на рабочих местах держали хоть и низкую, но вполне комфортную для работы. Мастера разводили руками, но клялись, что выше плюс пятнадцати-шестнадцати градусов большие объемы цехов не протопить. Поставили временные тамбуры на входах и въездах. Обеспечили рабочих ватными жилетами…

— По-доброму, ваша милость, световой фонарь надо делать с двойным остеклением. И чердак перекрыть с отсыпкой каким-либо утеплителем. Строили-то под голой крышей из расчета обычных средних температур, — пояснял мне инженер по эксплуатации зданий. — Никто и предположить не мог, что морозы упадут за тридцать.

— А самовары поставить в цеху, чтобы рабочие всегда могли кипятком согреться, вам ушедшие боги не позволяют? — огрызнулся я на оправдания инженера.