Не исчезай - Эрикссон Каролина. Страница 38

Тишина легла на комнату как покрывало. Очень долго я не могла решиться взглянуть в мамину сторону. Но в конце концов мне, конечно, пришлось это сделать. Она лежала на боку, уставившись в потолок, рот был полуоткрыт. Я не могла оторвать глаз от ее лица. Казалось, оно как будто разбилось на мелкие кусочки, которые потом кто-то собрал в неправильном порядке. Я много лет не видела на ее лице этого выражения. Ни разу с того самого вечера. Наконец, ее взгляд скользнул по потолку, по стене и остановился на мне.

– Так ты рассказала? Мне казалось, мы пообещали друг другу никогда никому не рассказывать о том, что случилось.

Впервые за долгое время я увидела в ее глазах что-то жалкое и беспомощное.

– Мамочка, мне было всего восемь лет.

Не знаю, удалось ли мне произнести это вслух или я это просто подумала. Из-за слабости и лихорадочного жара трудно было что-либо понять. Мамин взгляд затуманился, она перестала меня видеть, погрузилась в себя.

– Да, конечно же, – казалось, бормотала она. – Ну, разумеется.

Психотерапевт продолжала свою работу быстро и сосредоточенно. Спустя некоторое время она повернулась к подставке для бумаг и вытащила оттуда целую кипу газет. Разобрала их на отдельные листы с таким же остервенением, с каким незадолго до этого разнесла в щепки столик. Потом она смяла листы, подложила их снизу и сверху кучи щепок. Топор лежал у нее на коленях, поверх сложенных по-турецки ног.

Только тогда до меня дошло, чем она была занята: она складывала костер. От этой догадки к горлу подступила тошнота. Так вот каков был ее план: разжечь огонь прямо на полу, выбежать, как только поднимутся первые языки пламени, и запереть за собой дверь. Наверняка она уже закрыла все окна, видимо, эту часть ее приготовлений я пролежала без сознания.

Я никак не смогла бы выбраться отсюда, если бы начался пожар. Даже если бы я была в состоянии подняться и доковылять до двери, эта женщина не позволила бы мне избежать огня. Она сделает все, чтобы удостовериться, что я буду в доме, пока он не сгорит дотла. Когда это произойдет, меня, конечно, уже давно не будет в живых. Сколько времени пройдет, пока комната наполнится дымом и кислород закончится? Не больше нескольких минут.

Тошнота сдавливала горло, поднималась все выше и выше. Я повернула голову вбок и открыла рот; изо рта вытекла желчь. Казалось, я тону, иду ко дну. Не было никакой надежды на спасение.

Если бы только мама вырвалась отсюда. Она вообще не должна была быть здесь, это совсем не ее проблемы. Краем глаза я заметила, как она медленно, помогая себе одной рукой, приподнялась и села. Несмотря на то что мы с ней находились в одной комнате, ее голос как будто шел откуда-то издалека.

– Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь.

Она обращалась не ко мне. Психотерапевт поднялась, повернулась к маме лицом и посмотрела на нее. Какая-то тень пробежала по ее лицу, как будто едва заметное сомнение. Потом она продолжила заниматься своим делом. Обвела взглядом полки и нашла то, что искала: зажигалку. Поднялась, взяла ее и вернулась к куче на полу.

– Обычно, кажется, люди пытаются лгать и скрывать свои романы на стороне, но мой муж поступал по-другому. Он любил швырять признания в лицо, использовать как оружие в наших ссорах. Простая правда заключалась в том, что ему нравилось меня истязать.

Мама смотрела прямо перед собой. Ее волосы растрепались, блузка помялась, но она не пыталась привести себя в порядок. Она говорила с обнаженной откровенностью, бесконечно далекой от всего искусственного и надуманного. Руки психотерапевта продолжали делать свою работу, но не стали ли ее движения чуть медленнее и настороженнее? Мама продолжала, по-прежнему ни на кого не глядя:

– Все те годы, что мы были вместе, он постоянно мне изменял. Все время появлялись новые женщины. Я часто мечтала отомстить, расцарапать кому-нибудь из них лицо, схватить за волосы и ткнуть мордой в грязь. Или избить. Но потом я поняла…

Руки психотерапевта слегка дрожали, теперь я ясно это видела. Она теребила зажигалку, не пытаясь по-настоящему высечь огонь. Ее длинные волосы падали на лицо, скрывая его. Так прошло несколько секунд.

– Так что ты поняла? – послышался наконец глухой голос, идущий откуда-то из-под светлой копны волос.

– Что мои фантазии о мести были направлены не в ту сторону. Что все эти женщины были на самом деле ни при чем. Что это был его выбор, он сам разрушал нашу жизнь.

Я зажмурила глаза. Я и хотела, и не хотела слушать. Если мама дойдет до конца, если расскажет все… Противоречивые чувства раздирали меня, дурнота с такой силой сдавила грудь, что меня едва не вырвало снова.

Психотерапевт двигала большим пальцем вверх-вниз и в конце концов нажала на кнопку зажигалки, так что из нее вырвался маленький язычок пламени; но она сразу же отпустила ее, и он потух. Потом она снова проделала то же самое.

– Он хочет, чтобы это случилось, – произнесла она почти печально. – Он сам так сказал.

Так, значит, Алекс знает, что она здесь и что задумала. И не просто знает, а одобряет это. Он хочет, чтобы она избавилась от меня. Комната завертелась перед глазами. Я вспомнила, как он слегка потрепал меня по щеке, когда я сказала, что решила бросить его. «Нет. Ты этого не сделаешь». И услышала его голос в телефоне, когда он наконец позвонил: «Я просто решил дать тебе шанс как следует подумать. Чтобы ты смогла понять, что не можешь без меня жить». Не можешь без меня жить… В буквальном смысле.

– Я понимаю. А он хороший отец? Он сможет заменить тебя в твое отсутствие, пока Смилла – так, кажется, ее зовут – будет расти?

Мамин голос звучал почти неестественно спокойно. Психотерапевт наморщила лоб.

– Что ты имеешь в виду?

Мама осторожно подалась вперед, чуть приблизившись к другой женщине. У меня невольно затряслись руки. Веревка снова с силой впилась в тело. Топор, мама, ты должна забрать у нее топор. Но мама не делала резких движений. Кажется, она придвинулась только потому, что хотела посмотреть этой женщине в глаза. Заставить оторваться от зажигалки и встретить ее взгляд.

– Убийство или поджог с целью убийства. И то и другое – очень серьезные преступления. Ты получишь долгий тюремный срок, возможно, пожизненный. Я полагаю, что ты об этом подумала. И он тоже. Он должен был принять это в расчет, когда попросил об этом одолжении.

Снова стало тихо. Прошло много времени.

Наконец я почувствовала, что мне будто обожгло лицо. Подняв глаза, я обнаружила, что психотерапевт смотрит прямо на меня. Крепко держа зажигалку, она указала на меня пальцем. Голубые колючие глаза впились в меня, но она по-прежнему говорила с мамой.

– Ты стояла рядом и смотрела, как твоя дочь убивает твоего мужа. Потом, чтобы защитить ее, ты притворилась, что это был несчастный случай.

Мама сделала глубокий вдох, и я поняла, что она собирается с силами, ищет голос.

– Тебе так сказала Грета? Она сказала, что все произошло именно так?

Психотерапевт пригладила волосы и выпятила подбородок.

– Нет, она никогда этого прямо не говорила. Не осмеливалась это признать, хотя правда сразу бросалась в глаза.

Она безрадостно усмехнулась.

– «Это ускользает от меня», – вот что она говорила. Я прекрасно это помню. Как она могла не помнить такое? Было просто удивительно, что она лжет.

Мама не ответила, просто кивнула как бы сама себе. Потом она поднялась, прошла то небольшое расстояние, что отделяло ее от психотерапевта, и встала прямо возле нее.

– На самом деле все было по-другому.

Она сделала короткую паузу и затем снова опустилась на колени. Она так приблизилась к другой женщине, что их носы почти касались друг друга.

– Я думаю, ты понимаешь, что произошло в действительности. И почему именно так и должно было быть.

Я закрыла глаза. Время стояло неподвижно. Вокруг была только тишина. Мамины слова тяжело нависали над нами в спертом воздухе комнаты. Смотрели ли они по-прежнему друг на друга? Если да, что они видели в глазах друг друга? Мой язык засох и распух, в плече и в голове стучало так, как будто там мучительно колотилось сердце.