Чисто английское убийство - Хейр Сирил. Страница 20

— Камилла, — начала миссис Карстерс мягко. — Мы с сэром Джулиусом как раз говорили, когда вы вошли…

— Вы говорили обо мне — знаю. Вы уже об этом упомянули. Сказать, что именно? Вы говорили, что Роберт обращался со мной по-хамски и если у кого и были основания его убить, так прежде всего у меня.

— Нет, нет, Камилла! Ничего подобного, даю вам слово.

— Но ведь это правда, не так ли? Я скажу вам еще кое-что, чего вы, вероятно, не знаете. Вчера вечером еще за две минуты до полуночи я желала, чтобы он умер, а теперь хотела бы умереть сама. Правда, глупо?

— Камилла, дорогая, вы не должны говорить об этом. Неужели вы не понимаете, как опасны подобные разговоры?

— Опасны? — повторила Камилла с горькой усмешкой.

— Если бы вы сказали нечто подобное сержанту, Бог знает, что он мог бы подумать.

— Я считаю, что он, наверно, склонен подозревать нас всех в самом плохом. Но мне уже все безразлично.

— Но вам не должно быть безразлично, Камилла, ради всех нас. Так вот, мы с сэром Джулиусом обсудили все и чувствуем, что мы на грани ужасной ошибки. Если б вы только могли нам помочь выявить подлинную правду об этом ужасном деле…

Голос миссис Карстерс журчал откровенно и убедительно, но по лицу Камиллы нельзя было догадаться, слушает она или нет.

XI

Джон Уайлкс и Уильям Питт

В архиве этим утром было еще темнее, чем всегда, потому что узкие окна густо залепил снег, и даже холоднее, чем накануне; однако д-р Ботвинк вошел в него со вздохом облегчения. Он направился туда прямо из столовой, отчасти по привычке, отчасти, как он осознал, оглядевшись вокруг, по инстинкту, заставившему его искать убежища от ужасов и осложнений настоящего в том единственном мире, который для него является совершенно реальным.

Вздохнув с облегчением, он закрыл за собой дверь. Как он быстро убедился, здесь ничего не тронули. Сержант Роджерс, очевидно, не распространил свои поиски на этот отдаленный закоулок дома. Его бумаги лежали точно так, как он их оставил. На письменном столе еще белел неразборчивый документ, который он принялся вчера расшифровывать в тот момент, когда Бриггс позвал его к чаю. Вспомнив об этом, д-р Ботвинк горько усмехнулся. Вчера! Неужели это было так недавно? Он пожал плечами. Вчерашний день уже был историей, и притом историей безобразной и подлой. Он был не более реальным и не менее отдаленным, чем та дата, когда появился на свет вон тот трудоемкий манускрипт. Быть может, будущий историк найдет, что вчерашний день заслуживает исследования и увековечения, но он в этом сомневался. Сержант Роджерс мог бы написать его историю, если б сумел; он же — д-р Ботвинк — предпочитает восемнадцатый век.

Д-р Ботвинк посмотрел на часы. Меньше чем через полчаса он должен присоединиться к остальным гостям в комнате лорда Уорбека, чтобы пройти через эту тягостную церемонию праздничного поздравления. Хочешь не хочешь, отказаться было невозможно. Значит, для какой-либо серьезной работы времени не останется. Все-таки раз уж он здесь, можно опять проглядеть документ. Может быть, прочитав еще несколько фраз, он убедится, что эта бумага не представляет никакого интереса. Стоит попытаться. Он отведет на это четверть часа, самое большее двадцать минут… Он уселся за стол, зажег настольную лампу, тщательно протер очки и придвинул к себе пожелтевший листок.

Как ни хорошо он был знаком с чудовищным почерком третьего лорда Уорбека, какое-то время он не мог разобрать этих неряшливых каракуль. Он бросил бы свое занятие, если б какое-то шестое чувство не подсказывало ему, что упорствовать стоит. Наконец из сумбура чернильных закорючек вырисовалось сначала имя, потом дата. Имя было хорошо знакомо каждому изучающему историю, но до тех пор никогда не попадалось д-ру Ботвинку в бумагах дома Уорбеков. Возможно было — и даже похоже, — что в соединении с этой именно датой оно могло привести к важному открытию. С чувством растущего возбуждения д-р Ботвинк с новыми силами склонился над работой. Вооруженный лупой и равными образцами почерка третьего лорда Уорбека, он постепенно продвигался вперед. Мало-помалу весь выцветший документ ожил и приобрел смысл. И в конце концов д-р Ботвинк разобрал его вплоть до последней буквы. Он тщательно прочел и перечел его, а потом, достав ручку, принялся старательно его переписывать.

Сидя за письменным столом в холоде архива, д-р Ботвинк чувствовал, как по его жилам пробегает сладкий жар триумфа.

Здесь перед ним была действительность — здесь была правда! В его руках была запись разговора третьего лорда Уорбека с Джоном Уайлксом [9] в разгар большой выборной кампании в Миддлсексе, сделанная в день разговора. Досадные видения двадцатого века поблекли, и остался только д-р Венцеслав Ботвинк наедине с историческим открытием, которому суждено было поразить всех специалистов — числом по меньшей мере полдесятка, — способных оценить его значение. Это была торжественная и радостная минута, какая выпадает человеку только раз или два за всю жизнь.

— Ей-ей, сэр, чертовски холодно здесь у вас!

Историк поднял голову. Сквозь толстые линзы очков для чтения он видел только туманный абрис высокого человека, стоявшего у двери на другом конце комнаты. Сняв очки, он разглядел его яснее. Медленно и с мучительным усилием он выплыл из животрепещущей реальности выборной кампании 1768 года в Миддлсексе и обратился к этой серой тени настоящего.

— А, сержант Роджерс! — сказал он, поднимаясь с кресла. — Доброе утро!

— Могу ли я побеседовать с вами несколько минут, сэр?

— Само собой разумеется, я всецело к вашим услугам. Только — я как раз вспомнил — я договорился повидать сегодня утром лорда Уорбека. Пожалуй, мне следует сначала зайти к нему.

Сыщик кинул на него странный взгляд.

— Не думаю, чтобы его светлость пожелал видеть кого-либо в настоящий момент, — сказал он угрюмо. — Вы были здесь наверху все утро? — добавил он.

— Все утро? — Д-р Ботвинк вынул из кармана свои старомодные часы. — Не может быть! По-видимому, я пробыл здесь больше двух часов!

— Значит, мы как раз успеем побеседовать до обеда, — ответил Роджерс спокойно.

— Пожалуйста, сержант. Повторяю, я к вашим услугам. Два часа! А я и не заметил, как прошло время. Что же вы не присядете? Позвольте, я сниму книги с этого кресла.

— Нет, — возразил Роджерс твердо. — Нет, спасибо. Не знаю, как вы, сэр, а я предпочитаю, когда возможно, делать свою работу в тепле. Я пришел спросить вас, не спуститесь ли вы в библиотеку на минутку-другую.

— Разумеется, или, может быть, правильно было бы на ваш вопрос ответить «разумеется, да»? Как бы то ни было, я немедленно пойду с вами. Теперь, когда вы об этом упомянули, я нахожу, что здесь скорее холодно.

— Это тоже мелочь, которую вы, вероятно, не заметили, сэр? — сказал Роджерс не без насмешки и посторонился, чтобы пропустить д-ра Ботвинка вперед.

— У меня, знаете ли, было о чем думать, кроме температуры, — ответил д-р Ботвинк. В дверях он остановился и оглянулся на письменный стол, где рядышком лежали старый грязный манускрипт и чистый лист с переписанным текстом. Со вздохом сожаления он послал прощальный привет веку разума и стал спускаться впереди сержанта по узкой каменной лестнице вниз.

— Значит, вы не очень наблюдательны, доктор Ботвинк? — сказал Роджерс, усевшись в кресло перед горящим камином.

— Простите?

— То есть не замечаете, который час, тепло или холодно и тому подобное?

— А, я понял вас! Рассеянный профессор, любимый персонаж английских юмористов, — вот какую роль вы предназначаете мне, сержант? Что ж, вероятно, в известном смысле это правильно. Когда человек поглощен подлинно важным делом, он не замечает мелочей, так ведь? Но я льщу себя мыслью, что в обыденной жизни я сумею отличить кукушку от ястреба.

— Кукушку от ястреба — что это значит?

— Не важно. Не я изобрел это выражение — я думал, вы знаете его. Говоря обычным полицейским языком, я могу отличить живого от мертвого и естественную смерть от насильственной, в особенности если она происходит у меня на глазах. Вероятно, я прав, предполагая, что именно на сей счет вы и хотели со мной поговорить?